И она с надеждой бросилась к бывшей подъездной аллее, хрустя одуванчиками и гравием и ожидая какого-то сигнала. Неотвязные Квигли, если они и существовали, сгинули где-то в темноте. Был только дом, или полдома, мистер Армстронг начал постройку и бросил, когда оказалось, что уже незачем строить, разве только как памятник умершим. Эми Паркер вдруг стало жутко, когда она вспомнила умерших, которых она знала, и тех, кто, может, еще живы, но все равно что умерли, – они исчезли. Птицы, летающие в ночи, касались этих стен неслышными крыльями. У статуи была отбита рука.
Когда женщина, живая, из плоти и крови, повернула за угол дома, туда, где были кухонные помещения, и нашла дверь, очевидно, во вторую кухню, у нее стало покойнее на душе, она вспомнила, как в молодости принесла сюда корзину с молодыми утками. Она еще по пути зажгла фонарь и с ним вошла в дом. Комната была большая, туманная и пустая. Только листья шуршали в ней или мыши.
Но тут же появился Рэй.
– Это ты, мой голубок? – сказала Эми.
Она подняла фонарь, задрожав от нежности, от непривычного, выразившего эту нежность слова. Вдруг это кто-то чужой, а она его так назвала? И как воспримет такие слова сын, если это он? Она дрожала.
Глядя на фонарь и ничего, кроме яркого огня, не видя, он нахмурился и заморгал. И от того или от чего другого пошел бочком вдоль стены. Он был высок, но не так огромен, как его тень.
– Убери его, – сказал он. – Так можно и ослепить.
– Но надо же было взять свет, – проговорила она, ставя фонарь на подоконник. – Раз уж другого места не нашлось. С чего ты решил встретиться здесь? Такая глухомань. И дом ничейный.
– Да так, – сказал он. – Я всегда помню это место.
– Больше ничего не помнишь? – спросила она.
Теперь, когда оба приобрели нормальный облик, свой рост и стать и стояли друг против друга, она шагнула вперед, чтобы рассмотреть его получше.
– Ты что? – засмеялся Рэй. – Стараешься меня опознать?
– Ты изменился, – сказала она.
– А ты чего ожидала?
Она сама не знала. Быть может, своего отражения, знакомого по зеркалам. Или мальчика, которого она жадно целовала и переодевала в сухие штанишки. Сейчас она была ошеломлена недоступной таинственностью взрослого мужчины. Такое чувство, наверно, испытывали люди, когда высекали огонь и ловили руками улетавшие искры. Но он был хорош, этот мужчина.
– Ты повзрослел, – сказала она, глядя на него почти стыдливо.
Ей хотелось бы разглядеть его при дневном свете.
Он шагнул к ней, тронул за локоть и спросил:
– Ты принесла, что я просил, мама?
– Да, – ответила она. – Ты небритый, Рэй.
– Я приехал на попутном грузовике, – сказал он. – Из Мельбурна. А туда добрался на фрахтовом судне. С запада.
– Из Олбэни?
– Да. Из Олбэни. И из Брума. Одно время я жил в Кулгарди.
– Ты везде побывал.
– Всегда найдется новое местечко.
– А мы думали, ты в Олбэни. Ты писал – работаешь в какой-то фирме.
– Что там у тебя? – спросил он, заглядывая в корзинку, единственный и неразгаданный предмет в этой комнате.
– Кой-чего пожевать, сынок, – сказала мать, она и забыла, какое это удовольствие – смотреть, как он ест.
И он стал есть, торопливо и жадно, оторвал куриную ногу, разломал пополам хлеб, крошки приставали к губам и сыпались на пол. Он был некрасив, когда ел. Щеки казались мясистее и блестели от желтого жира, не попавшего в рот, зубы выгрызали остатки поджаристой кожи на кончике кости; Рэй был особенно жаден до хрустящей кожи.
– Ты так изголодался? – спросила женщина, глядя на путника, которому она дала поесть, а он случайно оказался ее сыном.
– Я со вчерашнего дня в дороге.
Он швырнул в угол обглоданные куриные ноги и грудину с маленьким сморщенным сердцем.
Потом он вздохнул и облегченно выпрямил плечи.
– Надо было яблочков захватить, – сказала мать, представив себе, как его зубы вгрызаются в яблочную мякоть.
Он был довольно мускулистый и еще не погрузнел. Он шагал по комнате и весь золотился, когда попадал в полосу света.
– Живу хорошо, – сказал он, утирая рот и моргая.
Ей было приятно смотреть на него.
– Ты можешь мне рассказать про себя? – спросила она. – Что ты делал, что видел.
Она стояла, опустив на темную юбку скрещенные руки. Ощущение огромной неловкости вытеснило все мысли из ее головы.
– А ты свою привычку не бросила, мать, – сказал он, и лицо его слегка подернулось, что, видимо, бывало у него в минуты самообороны, – эту самую привычку допрашивать. Ты, наверно, могла бы убить человека, лишь бы посмотреть, чего там у него внутри.
– После стольких лет, – возразила она, начиная распаляться, – я имею право на какие-то объяснения.
– А, ну конечно, – сказал он, глядя себе на ноги, – только объясненья ничего не объясняют.
– Так чего нам от тебя ждать? – сказала она, уже гораздо жестче. – Чем ты можешь похвалиться?
– Ничем.
Она убедилась в его беззащитности и заплакала о нем. Этого она ждала много лет.
– Ох, Рэй, – всхлипнула она и положила руки ему на плечи, надеясь на утешение.
Им вдвоем стало невыносимо тесно в этой комнате. Некуда уйти друг от друга, как будто все было заставлено мебелью. Пришлось смириться. Тем более, что он еще не получил денег, а она, его мать, не истерзала себя до предела.
Почувствовав, что она плачет у него на плече, Рэй застыл, как загипнотизированный.
– Это я виноват, – проговорил он.
– Нет, – сказала мать, – все мы виноваты.
Она прижала мокрый носовой платок к распухшему от слез носу.
– Надеюсь, что ты хотя бы честный, Рэй, – сказала она.
– Что значит честный?
– Ну, – сказала она, – что ты не совершал никакого преступления.
– С чего это? – спросил он. – А ты совершала?
Заброшенный дом со всех сторон теснили ночь и деревья. Вокруг стояли сосенки, пошедшие от тех, что горели, как факелы, в ночь пожара. Сосенки кололи стены дома и скреблись в окна. И во всем была давящая тревога.
Минуты шли, заставляя женщину поверить, что на ней нет никакой вины. Да и с чего бы? Ведь она никого не убила, ничего не украла.
Молодой человек, поняв выгодность своего положения, не преминул им воспользоваться.
– Слушай, мама, мне еще далеко топать. Давай-ка эти денежки. У меня в Кернсе встреча назначена с одним малым, у него там фрахтовое дело. Я войду в пай, если вовремя поспею.
– Ты правду говоришь? – спросила она, доставая деньги из-за пазухи.
Он засмеялся, глядя на бумажки.
– Ты мне не веришь. И не без основания. – Смеясь, он взял деньги.
– Я тебе верю, – вздохнула она. – Стара я стала, чтоб спорить.
Он быстро пересчитал деньги.
– Остался бы ты хоть ненадолго, Рэй, – сказала мать. – Останься, поговори с нами немножко. Отцу с коровами поможешь. Я испеку яблочный пирог. А помнишь пудинг с почками, ты его так любил.
Но Рэй Паркер, можно сказать, уже уехал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173