Она придет, когда изживет всю свою боль от того, что случилось и не ушло в прошлое. Но это – дело времени.
Так она и сидела, расставив ноги, эта старая грузная женщина, когда в калитке показался Стэн, и она еще издали поняла, как он исстрадался, а она ничем не сможет ему помочь.
– Для чего же мы живем, если даже тут ничего не смогли поделать? – сказал старик, весь измятый после дороги.
Его осунувшееся лицо стало похоже на череп.
– А теперь уже поздно, – сказал он.
Она вздрогнула и шевельнулась, решив прикинуться дурочкой.
– К ночи подморозит. А у меня и печь не топлена, – сказала она, будто ничего не поняв.
– Дожили до таких лет, – продолжал Стэн, – а похвастать нечем.
– Ты про что? – сказала Эми, потягивая вниз рукава своей грубой вязаной кофты. – Слишком это мудрено для меня. Ничего я не понимаю.
– Но мы должны постараться понять, Эми.
– Старанья не помогут. Если даже мы и проживем, сколько нам отпущено.
– Но это будет нелегко, Эми. Даже теперь.
– Не понимаю тебя, Стэн, – сказала она, судорожно прижав руки ко рту.
– И меня не хватает на то, чтоб понять, – сказал старик.
– У меня есть ты, а у тебя – я, – сказала она и еще крепче прижала к губам руки, не давая горю вырваться наружу. – Разгадывать тайны – это не для нас, Стэн. Стэн! Стэн!
Он опять ускользнул от нее в серые сумерки раздумий, это было невыносимо, и ей захотелось привлечь его к себе ласковым теплом, как в те годы, когда она была молодой, и теперь, вглядевшись друг в друга, каждый увидел в глубине глаз другого, что даже их горькие поражения были необходимы.
Со временем старики оправились, только кости их как-то одеревенели после обрушившегося на них удара. И поля стали расплываться у них в глазах. Зимняя капуста, посаженная Стэном Паркером, сливалась в лиловатый туман, и только у самых его ног кочаны во всем своем великолепии распахивали отливавшие металлом голубые блюда листьев, усыпанные бриллиантовыми каплями. Эми часто подходила к нему, когда он стоял среди капусты. И они бывали счастливы, согреваясь теплом обыденных слов и своей близости.
И когда наступила эта умиротворенность, Эми Паркер стала подумывать, не пора ли ей сдержать слово и навестить свою подругу и соседку. Но почему-то она не могла собраться. Ведь как будто все у меня в порядке, морщась, думала она. Ей даже хотелось поехать. Но она не ехала. Дочь Тельма подарила ей маленькую рессорную двуколку и пони, и она ездила по окрестностям. Для разнообразия. Старым зеленым ковриком она покрывала колени. Тук-тук, стучали по дороге копыта и катыши навоза. И наверно, было бы нетрудно, совсем нетрудно заехать к О’Даудам. Но она не заезжала, хотя думала о них с теплотой. Она не могла выбросить их из памяти, так много в ее жизни было связано с ними, что они все равно вернулись бы обратно.
И миссис О’Дауд явилась сама, должно быть, уже в начале следующего года, когда земля была скована морозом. Миссис О’Дауд шла вдоль изгороди, согнувшись, будто она собирала хворост, и размахивала плетеной веревочной сумкой.
– Миссис Паркер, – тихо окликнула она Эми и, сделав усилие, продолжала уже громче: – Мы, кажется, забыли друг друга. И очень жаль. Кончаем не так, как начинали.
– Это я виновата, – смиренно ответила Эми Паркер.
В этот тихий, безветренный день она готова была повиниться в чем угодно. Она глядела из-под руки по сторонам. Все вокруг дышало добротой.
– Право же, я все время собиралась, –сказала она. – Знаете, как это бывает? Давно уже хотела поехать. И сейчас хочу.
– Да, – прочистив горло, сказала миссис О’Дауд.
Она покачивала своей небольшой сумкой, в которой лежал бумажный кулек с чем-то купленным в лавке.
Похоже было, что разговор иссяк. Обе женщины опустили глаза и разглядывали стебельки желтой травы.
Потом миссис О’Дауд, сама пожелтевшая, как зимняя трава, облизала губы и сказала:
– А я ведь, знаете, болела.
Эми Паркер ей посочувствовала. Солнце светило так ласково, что невозможно было отказать кому-то хотя бы в формальном сочувствии.
– Слегли в постель? – спросила она.
– Э, – сказала миссис О’Дауд, помахивая сумкой, – что мне там делать, в постели? Никогда я в постель не ложилась, только ночью да изредка днем, коли моему приходила охота. А теперь-то уж, дудки, благодарю. На тот свет я на своих ногах уйду, захочет того бог или не захочет.
– Так вы тяжело больны? – спросила миссис Паркер.
Они переговаривались через серую изгородь, подойдя к ней вплотную.
– Тяжело, – сказала миссис О’Дауд.
Из сумки, которой она все время размахивала, вылетел кулек и шлепнулся на землю. Женщины проводили его глазами.
– У меня рак, – сказала миссис О’Дауд.
Они смотрели на кулек, лежавший в траве.
– Нет, – сказала миссис Паркер.
И осеклась – у нее перехватило горло. Это в ней протестовала жизнь.
– Быть этого не может, – сказала она. – Миссис О’Дауд…
– Может, – сказала миссис О’Дауд, – как видно, да.
Она и сама с сомнением поглядывала на все вокруг. И на выпавший из сумки кулек, который пора уже было подобрать.
– Есть ведь, наверное, какое-нибудь лекарство, – сказала миссис Паркер, нагибаясь за кульком, – что-то уж, наверное, изобрели.
Они нагнулись обе сразу. Столкнувшись руками с желтыми обручальными кольцами и даже как-то глупо боднув друг дружку головой.
Когда они выпрямились, миссис О’Дауд поправила шляпу и, положив кулек в сумку, сказала:
– Ничего они для меня не изобретут. Он меня всю источил. Теперь я знаю, это мне уж на роду написано.
Но Эми Паркер не сдавалась.
– Вовсе нет, – сказала она. – Этого не может быть.
Эми сжала свои вдруг затрясшиеся руки – кроме искренней любви и сострадания к подруге, она сейчас чувствовала и ее боль. Ее ошеломила ее собственная беззащитность перед жизнью.
– Все равно так просто я не помру, – заявила миссис О’Дауд. – Я еще поборюсь. Как раньше бывало.
Как она сворачивала шеи уткам, как валила теленка, как одним махом закалывала свинью, поначалу наездившись на ней верхом, пока не доводила ее до бесчувствия. Она приканчивала животных, теперь ее самое приканчивает болезнь.
Обе женщины неловко стояли друг перед другом, глотая колючий воздух, им не хотелось расставаться, но они не могли быть вместе.
– Я запрягу пони и отвезу вас домой, – сказала Эми Паркер.
Желая хоть этой маленькой услугой отстранить на время страшную правду. Да и кроме того, умирать легче, чем видеть чью-то смерть.
– Да нет, не стоит беспокоиться, – сказала миссис О’Дауд. – Сюда-то я пришла пешком, захотелось ноги поразмять да на людей взглянуть. Я и дальше пройдусь. Там есть у меня знакомые дамочки, покалякаем у изгороди. Сейчас-то ходить не трудно. Помните, как мы когда-то ездили друг к другу отвести душу?
Две женщины, обе в коричневом, немного прошлись рядом по звенящей земле, освещенной маленьким, с монетку, солнцем, и наконец расстались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173