Он отпустил ее. У него тогда было столько боли в глазах. Она сделала шаг и поняла, что неизвестно еще - дойдет ли. Вдруг он взял ее за руку.
- Вера, простите меня, - сказал он. - Ради бога, простите. Я так ужасно разговаривал с вами. Я не знаю, что на меня нашло. Я запутался совсем. Я ничего этого не знал, когда приехал сюда. Поверьте. Я так измучился здесь за эти два месяца; столько всего успел понять, и столько... совершить - больше, чем за всю жизнь. Я так устал. Я не знаю, что мне делать. А, может быть, уже и поздно что-то делать. У меня такое чувство, будто затягивает меня какая-то воронка, и я проваливаюсь, скольжу вниз, вниз - и не выбраться мне. А вы самая лучшая, Вера, самая светлая. Вас это все вовсе не должно бы касаться.
Она вдруг заплакала опять - от напряжения, от усталости, от бессилия.
- Паша, Паша! - сказала она. - Что же вы делаете с собой? Зачем?
- А что же мне делать, Вера?
- Оставьте вы эту работу, Паша. Вы так не сможете.
- А дальше?
- Дальше? Попросите Его помочь вам. Отдайте Ему себя, свою волю, свою судьбу. Поверьте в то, что Он лучше вас сможет ими распорядиться. И Он поможет вам, Он обязательно поможет. Только поверьте Ему.
Он тогда взглянул на нее очень странно.
- А остальным? - спросил он. - Почему же нужно просить Его? Разве Он не в ответе за всех?
Позади него на афише под фонарем улыбалось счастливо огромное женское лицо. Она не нашлась, что ответить ему. Она только чувствовала боль его, как свою. И не знала, как помочь ему.
Теперь заботами Аркадия Исаевича принявшая горячую ванну, двумя одеялами укутанная до подбородка, она лежала в кровати с резиновой грелкой в ногах, прислушиваясь то к грозным звукам ненастья, то к голосу Эйслера, сидевшего на стуле возле нее, несколько последних минут жалобно и настойчиво уговаривающего ее выпить разбавленного спирта. За стенкой, в комнате у пианиста, в его кровати, спал мальчик, вытащенный из петли. Но мысли Веры Андреевны были теперь далеко и от этого мальчика, и от бормочущего что-то старика с граненым стаканом в руке, и от тесной комнаты, и от никому неизвестного городишки со странным названием Зольск. Очень хотелось ей только остаться сейчас одной, чтобы назойливый старик этот поскорее ушел, и тогда, с усилием сообразив, наконец, что ему нужно, приподняла она голову и приоткрыла рот. Страшно засуетившийся Аркадий Исаевич осторожно влил ей в глотку обжигающий, вызвавший мучительный спазм напиток, проглотить который удалось ей с большим трудом; тут же дал ей запить воды и поднес к лицу корочку черного душистого хлеба.
От хлеба она молча отказалась и повернулась лицом к стене.
Зачем-то положив горбушку на стул, с которого поднялся, Эйслер тихонько прошел к выходу, выключил свет и бесшумно прикрыл за собою дверь.
Не спал свою первую ночь в тюрьме Евгений Иванович Вольф.
Глава 17. СОКАМЕРНИК
Залязгал замок, отвратительно заскрипели петли, железная дверь открылась, и появившийся на пороге надзиратель, поигрывая связкой ключей, придирчивым взглядом осмотрел одиночку. Содержание ее, включавшее в себя приподнявшегося на топчане Евгения Ивановича, видимо, не вызвало в нем подозрений. Не сказав ни слова, он отошел в сторону, а на его месте появился бородатый высокий мужчина лет пятидесяти на вид, в пенсне, с тряпичным узелком в руках. Мелькнувший позади мужчины конвоир приказал "Вперед!", мужчина шагнул в камеру, и дверь за ним закрылась.
Еще не закончилось лязганье, а новый сосед Вольфа уже прошел через камеру, бросил узелок на пол, и, присев на табурет в углу, беглым поворотом головы изучил обстановку. Помимо топчана с Евгением Ивановичем и табурета, на который присел мужчина, в продолговатой камере имелись: деревянный крашеный стол, ржавая раковина и параша.
- Элитарное помещение, - внушительным басом обобщил мужчина свои впечатления и, привстав на секунду, протянул Евгению Ивановичу руку. - Гвоздев Иван Сергеевич.
- Вольф, - осторожно прикоснулся к ладони его Евгений Иванович, но голос его спросонья не послушался, он прокашлялся и повторил. - Вольф, Евгений Иванович.
- Будем знакомы, - кивнув, констатировал вновь прибывший. - Давно ли в наших краях? Впрочем... первый день, - тут же и ответил он сам себе.
- Почему вы знаете?
- Брились, - коротко пояснил Гвоздев. - А за что взяли?
- Ни за что, - печально покачал головой Евгений Иванович.
- Резонно, - снова кивнул тот. - Вы в шахматы не играете?
- Нет.
- Это жаль. Если не секрет, вы кто по профессии?
- Я в отделе культуры работал.
- Постойте... Вы сказали, Вольф? Ну, разумеется - Вольф! Да я ведь вас знаю. Это ведь вы прошлой осенью проводили кампанию по инспекции эпитафий - по линии "Союза безбожников"?
Евгений Иванович смутился слегка.
- Когда ликвидировались надписи о воскресении из мертвых и тому подобном мракобесии? Как же, как же - Евгений Иванович! Ну, что же, особенно рад познакомится. Всегда приятно сидеть с образованным человеком.
- А вы, простите...
- А я историк. Специалист по рабовладельческим цивилизациям. Преподавал в Архивном институте. Ну, это, впрочем, тоже уже исторический факт. В последнее время профессиональный "стоверстник" и по совместительству могильщик трудящегося элемента. В смысле - чернорабочий на зольском кладбище. Также по совместительству - шпион в пользу английской буржуазии.
Евгений Иванович прокашлялся.
- Однако как же мы будем здесь спать вдвоем? - пробормотал он.
- Ну, это пустяки. Не беспокойтесь; сознавая свою роль пришельца, на топчан я не претендую. Помещусь на полу - вот так вот, - показал руками Сергей Иванович, - головою под стол. Еще и место останется. Одиночная камера, уважаемый Евгений Иванович, в наше время непозволительная роскошь. В общей, из которой я к вам переместился, на восемь мест сегодня было, если не ошибаюсь, семнадцать человек. Так что мы с вами находимся в привилегированном положении. Вам-то, впрочем, и по социальному статусу полагается. А вот насчет моего переезда, признаюсь, гложут меня некоторые сомнения. Если только это не простая случайность, то логическое объяснение может быть одно... Но, впрочем, не стоит опережать события.
- А вы давно здесь сидите?
- Да уж месяца три. С февраля.
- Скажите, а как здесь обстоят дела со свиданиями, ну, и вообще... с порядками... С передачами, я имею в виду?
- С порядками как и везде, дражайший Евгений Иванович, социализм и полное торжество идеалов. Каждому по труду, а поскольку труд тюремным распорядком не предусмотрен, то, соответственно... Свидания в процессе следствия запрещены, однако передачи допустимы и даже иногда доходят - если содержимое никого особенно не соблазнит. Меня эти проблемы, впрочем, никогда не касались, так как передачи мне носить некому... Ну-с, - добавил он, потянувшись к узелку, - пора однако располагаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139