- Бруно, - берясь за телефонную трубку, бессмысленно пробормотал Харитон. - Бруно-мруно.
Набрав номер, он в задумчивости выключил и снова включил настольную лампу. Следовало признать, что кому-то этот розыгрыш, несмотря на очевидность его, все же удался.
- Алло! - по привычке прокричал он в трубку, но тут же убедившись, что слышимость хорошая, заговорил нормальным голосом. - С Михал Михалычем соедините, будьте добры... Спасский, НКВД... Михал Михалыч! Харитон беспокоит, добрый вечер... Да, да, все в порядке, спасибо. Михал Михалыч, тут Степан Ибрагимович очень просит вас заглянуть к нему... Нет, я не в курсе, но, по-видимому, это срочно. Он просит, чтобы прямо сейчас... Да у него с аппаратом какие-то нелады - барахлит. С линией, вообще-то говоря, надо что-то делать... Да... Да, да. Я понимаю, Михал Михалыч, но, по-моему, все-таки лучше, если б вы пришли... Да, я все понимаю... Да нет, мое ведь дело в данном случае передать... Конечно, конечно, постарайтесь. К тому же все-таки день рождения... Да, работы по горло, как всегда... Ну, а кому сейчас легко?.. Да, увидимся, разумеется. Всего хорошего.
Повесив трубку, Харитон покачал головой. Похоже, что Свист этот так до сих пор и не разобрался, что почем в районном городе Зольске. Можно уже держать пари, что и он здесь надолго не задержится. Жаль, в целом он, кажется, неплохой мужик, хотя и без царя в голове. А, впрочем, наплевать.
Какое-то время Харитон сидел за столом без дела, затем снова взял брошенное перо и, наконец, макнул его в чернильницу.
Глава 3. КВАРТИРА
Если заглянуть в историю Зольска, то, по неподтвержденным данным, основан он был еще при татаро-монголах. История его вообще изучена мало, хотя из новейшей кое-что известно. Доподлинно известен, в частности, следующий факт.
Без малого семьдесят лет назад, считая от той весны, в семье зажиточного зольского купца Бориса Пустовалова родился четвертый сын, названный, в честь кого - неизвестно, Захаром; и как протекли его детство и отрочество, никто не знает.
Когда же пошел Захару Борисовичу двадцатый годок, и батюшка его тихо скончался от белой горячки, на свою долю наследных денег купил он пустырь у восточной окраины Зольска, подрядил будущих своих, но покуда несознательных могильщиков, и в какие-нибудь полгода выстроил на пустыре двухэтажный дом с тремя подъездами, по четыре квартиры в каждом. Выстроив, женился, предпринимательскую деятельность оставил и стал заметным в городе домовладельцем.
И, вероятно, дожил бы спокойно до сытой старости, если бы политические события в России, которыми никогда он не интересовался, не повернули столь решительно на столбовую дорогу истории.
А началось все лично для Захара Борисовича с совершенно неприметного факта. Как-то осенью, на излете натиска первой русской революции, во время утреннего кофе, в дверь к нему постучался застенчивого вида щуплый молодой человек в очках, представился Ильей Ильичем Валабуевым и быстро, не торгуясь, нанял у него трехкомнатную квартиру в первом этаже. Деньги к вящему удовольствию Захара Борисовича он выразил готовность внести вперед.
И разве мог подумать тогда аполитичный господин Пустовалов, что утренний гость его, которого он принял не то за начинающего лекаря, не то за ищущего частной практики учителя, был на самом деле не лекарь и не учитель, а отчаянный революционер с пятилетним подпольным стажем, с двумя пулевыми ранениями на баррикадах Пресни.
Мог ли предположить даже почтенный Захар Борисович, что внесенные ему вперед деньги месяц назад экспроприированы в московской ювелирной лавке Гутмана, что в черном кожаном саквояже, из которого достал их Илья Ильич, лежали помимо браунинга две тысячи антимонархических листовок, что, наконец, настоящая фамилия молодого человека была и не Валабуев вовсе, а Балалаев, под которой и был он известен всей московской тайной полиции.
И в мыслях не было ничего такого у Захара Борисовича Пустовалова. И поперхнулся бы он своим горячим кофе, если кто-нибудь сказал бы ему тогда, что в первом этаже его собственного дома меньше чем через месяц начнет активно действовать первая в городе Зольске марксистская ячейка. В честь чего впоследствии и будет установлена на доме мемориальная доска.
Между тем, все это именно так и случилось. И в 1918 году, немного не дожив до сытой старости, Захар Борисович был банальным образом расстрелян одним из постоянных членов ячейки, заседавшей не так давно в его собственном доме. И даже память о нем со временем прошла.
И Валабуев-Балалаев тогда уже тоже погиб, комиссаря на фронтах гражданской, но в памяти зольчан запечатлелся надолго названием улицы - той самой, в конце которой приобрел некогда пустырь купеческий сын Захар Пустовалов.
В этом-то историческом доме, стоявшем покоем за номером восемнадцатым по улице Валабуева - в третьем подъезде, в первом этаже, в маленькой комнате трехкомнатной коммунальной квартиры No 9 - никто не скажет теперь, той самой или другой - жила Вера Андреевна. А в том же подъезде, во втором этаже, в двухкомнатной отдельной квартире No 12, с женой и десятилетним сыном жил Павел Иванович Кузькин.
В квартире вместе с Верой Андреевной проживало, не считая ее, четверо жильцов. За входной дверью была здесь маленькая прихожая, в которой стояло тусклое зеркало, деревянная вешалка, и двум гостям в которой было уже тесно. Узкий прямой коридор вел из прихожей на кухню, а все три комнаты помещались по левую руку этого коридора. В первой, самой маленькой из них, была прописана Вера Андреевна. В двух других - коммунальные соседи ее - семья Борисовых, состоящая из трех человек: Ивана Семеновича, служащего железнодорожной станции Зольска, Калерии Петровны, его жены, и пятилетней Лены, их дочки.
Иван Семенович Борисов был сорокалетний хозяйственный мужчина невысокого роста, домосед, без седины в волосах и без особых примет в округлом лице. Калерию Петровну отличали от мужа немного более высокий рост, немного более молодой возраст, куда как более экспрессивный характер.
Три года, которые прожила Вера Андреевна в этой квартире, отношения ее с Борисовыми сохранялись вполне доброжелательные, однако ни особой близости, ни настоящей дружбы между соседями не возникло. И, судя по всему, причина тому - которую лишь смутно предполагала Вера Андреевна, но, должно быть, гораздо более определенно держала в уме Калерия Петровна - была одна. Три года провести с красивой молодой библиотекаршей в соседних комнатах, каждый день встречаться с ней в узком коридорчике, в котором разойтись возможно только боком, на кухне склоняться вместе над барахлящим примусом - чего-то все это должно было стоить сорокалетнему давно женатому мужчине, даже такому здравомыслящему, как Иван Семенович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139