- Почему вы ушли от Нади? - вдруг опять спросила Вера Андреевна.
Он подумал несколько времени, пожал плечами.
- Просто я не люблю ее. Наверное, в этом дело.
- Вы только теперь это поняли?
- Нет. Не знаю. Когда-то казалось, что это не так. Потом у нас быстро появился ребенок. А с ребенком все остальное уходит на второй план. По крайней мере - до поры. Но дело в том, что если любишь, можно простить гораздо больше. А она теперь сделала кое-что такое, что я не смогу ей простить.
- Она изменила вам?
- Да нет, что вы, - Паша усмехнулся. - Почему вам это в голову пришло? Это-то я, наверное, смог бы простить. Я бы не хотел вам всего рассказывать. К тому же... едва ли я имею право судить ее. Но жить с ней, во всяком случае, я больше не могу.
- Это все ваши вещи? - спросила вдруг Вера Андреевна, кивнув на его портфель.
- Да, все необходимые.
Она помолчала немного.
- Оставайтесь здесь, - предложила она.
Он посмотрел на нее удивленно.
- Вы можете лечь на полу. Матрас я вам дам. Подушка, правда, только одна и одеяла нет. Но есть покрывало, теперь действительно уже тепло.
Он долго смотрел на нее.
- Спасибо, - сказал он, наконец. - Спасибо.
На кухне читал газету Иван Семенович. Ей не хотелось, чтобы он увидел Пашу. Она дала ему раздеться одному в комнате, потом вернулась и разделась сама. Нагота стесняла ее, хотя она видела, что Паша отвернулся. Торопливее, чем обычно, она набросила на себя ночную сорочку и нырнула под одеяло.
Потом они долго лежали молча, разделенные столом, но все-таки были рядом. Вместе со слышным ей отчетливо Пашиным дыханием и едва уловимым запахом незнакомого мужского одеколона, что-то постороннее словно заполняло комнату, чуть волновало ее, мешало заснуть. Она слышала, как бьется сердце ее, и боялась, что Паша о чем-нибудь спросит - ей казалось, трудно будет ответить ему естественным голосом. Но он лежал молча, только иногда вздыхал негромко и поворачивался с боку на бок.
Может, она и заснула бы. Постепенно она успокаивалась, одна за другой уходили мысли об этом дне. Полная луна появилась в окне, и уже мелькнули перед закрытыми глазами ее неуловимые образы иной жизни.
Но вдруг за открытой форточкой послышался, приближаясь, рокот мотора - сначала не так слышно, потом вдруг очень громко, совсем рядом скрипнули тормоза. Во двор их въехала машина и остановилась возле подъезда - почти перед самым окном. Открыв глаза, она увидела поверх стола Пашину голову и плечи. Он стоял на коленях на своем матрасе и вытягивал шею, чтобы выглянуть в окно.
- Кто это? - спросила она, приподнявшись на локте.
Он только мотнул головой и приложил палец к губам.
Тем временем хлопнули дверцы автомобиля, скрипнула дверь подъезда, шаги послышались на лестнице, прошли наверх.
- Это за мной, - чуть слышно и совершенно спокойно произнес Паша, потянулся рукой к брюкам, висевшим на стуле; сев на матрасе, быстро надел их, встал и голый по пояс шагнул к простенку у окна, глядя на улицу и прячась от луны.
Она забыла обо всем, откинула одеяло, спрыгнула с постели и через секунду стояла возле него. Он обнял ее одной рукой за плечо и чуть отвел от окна. В ужасе прижав ладони к лицу, она смотрела на черную машину всего в нескольких метрах от них, тускло поблескивающую в лунных лучах. Одинокий человек в форме стоял, прислонясь к машине спиной, курил папиросу и зачем-то шарил глазами по окнам дома.
- Господи! - вырвалось у нее почти беззвучно. - Какое счастье, что вы у меня.
- Они могут взять Надю, - как-то совсем без эмоций прошептал он в ответ. - Они, бывает, делают так, когда не находят человека - берут заложников. Если возьмут ее, я должен буду выйти. Я не могу подставлять ее вместо себя.
- Нет, нет! - замотала она головой и каким-то судорожным усилием мозга нашла, показалось ей, подходящий аргумент. - Они же могут все равно не отпустить ее, и Игорь тогда останется один.
Он ничего не ответил ей. Человек с бегающими глазами в это мгновение остановился вдруг взглядом на их окне. Казалось, что смотрел прямо на них. И, хотя, конечно, не мог он разглядеть их в темной комнате, она невольно прижалась плотнее к Паше, как бы закрывая его от этого взгляда. Человек щелчком отбросил окурок, сплюнул на землю, открыл шоферскую дверцу и сел в машину.
Они долго стояли так у окна, замерев. Полупрозрачные тени облаков то исчезая, то появляясь, скользили вокруг луны. Ее не стесняло теперь вовсе, что полуодетые стояли они рядом, почти прижавшись друг к другу. Он был уже не чужой ей, и важно для нее сейчас было только одно - не отдать его этим людям. Но с ужасом чувствовала она, что не сможет удержать его, если Надю возьмут.
Так неужели все это - та ночь под дождем, и этот вечер, и все ее чувства - все было только для того, чтобы вот теперь он исчез из ее жизни - может быть, навсегда?
"Нет, Господи, нет! Пожалуйста, нет!" - в отчаянии молилась она про себя.
Прошло, наверное, полчаса. Но вот, наконец, послышались шаги в подъезде. Паша стоял чуть сзади нее. Вдруг она почувствовала, как одновременно слегка коснулся он ладонью талии ее, губами - волос на затылке. Она обернулась, он улыбался ей, и на секунду опустив веки, словно бы молча повторил ей: "Все будет так, как должно быть. Не беспокойтесь." И, кажется, на всякий случай попрощался с ней.
Но уже открылась дверь подъезда, из нее вышли двое человек в форме, быстро прошли к машине, разом почти распахнули дверцы. Нади не было с ними. Взревел мотор, дверцы хлопнули, машина рванула с места.
Часы за стеной у Эйслера пробили трижды. Луна отражалась в его зрачках, когда, обняв его, она шептала:
- Я люблю тебя. Я поеду с тобой куда угодно. Я люблю тебя. Мы завтра же уедем из этого города, и все теперь будет хорошо.
И губы его, когда он целовал ее, были чуть соленые от ее же слез. И пока глаза ее оставались открыты, луна за окном плыла по кругу среди облаков.
Глава 28. ЧИСЛО
Стоя на балконе своей квартиры, облокотившись о перилла, Харитон курил бог знает какую уже подряд папиросу, щурился от солнечного света и едкого дыма. В табачном дыму, который глотал он с жадностью тонущего человека, была единственная отпущенная ему этим утром радость. Как льдинки, прикладываемые к ожогу, папиросы притупляли боль в мозгу, сизый дым нестойкой пеленой укутывал, казалось, воспаленные кончики нервов.
В это утро не было у Харитона весны, солнечное небо было серым и тусклым. Жизнь представлялась ему в виде смрадной канализационной трубы, выхода из которой нет.
Выхода действительно не было - теперь он уже ясно понимал это. Конечно, он всегда знал, что все его дружелюбные отношения с Баевым - фикция - всего лишь удобная для начальника форма общения с подчиненными, когда можно с одной стороны приказывать, с другой - рассчитывать на неофициальную помощь вот так, как теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139