..»
— Ну вот, — вполне удовлетворенная последним, с позволения сказать, ответом, пробасила Вера Антоновна. — А ты говоришь, ничего нет...
То, что Катя вообще ничего не говорила, ее, похоже, волновало очень мало: судя по всему, она привыкла, что ее разговоры с подчиненными, — это, как правило, монологи.
— А вы чего зубы сушите?! — рявкнула она на кучку поваров и официанток, собравшихся, чтобы поглазеть на бесплатное представление. — Вам что, работу найти?
Кучка молча и вполне незаметно рассосалась, словно ее здесь и вовсе не было.
— Завтра пойдешь в поликлинику, пройдешь медкомиссию, — сказала Вера Антоновна. — Молчать! Я дам записку, тебя примут без паспорта. Плевать на твой паспорт, но если проверка СЭС застукает тебя без медицинской книжки, я тебе задницу в клочья порву. Ясно?
Катя кивнула.
— И не вздумай воровать, — продолжала Вера Антоновна. — Вам, подстилкам бестолковым, специально платят, как людям, чтобы к рукам ничего не прилипало. Учти, я тебе не Щукин, улыбаться не буду — вякнуть не успеешь, как с голой задницей на улице окажешься. Идем, тряпки выдам.
«Тряпки» оказались мини-платьицем из какого-то блестящего, жгуче-красного материала, цветом живо напомнившего Кате ее блаженной памяти «Додж», так и оставшийся бесприютно торчать на лужайке рядом с уткнувшимся носом в траву пластмассовым Бемби. Спереди платье едва-едва прикрывало соски, а вырез сзади спускался ниже поясницы. Юбка была чисто символической, и Кате вспомнилась старая шутка насчет мини-юбки и макси-пояса, только в применении к ее рабочей одежде это вовсе не выглядело шуткой. Теперь ей стало понятно, почему Щукина так интересовали ее ноги — здешняя униформа открывала их на всю длину, и хозяин заведения заботился о том, чтобы это зрелище не испортило клиентам аппетита, что было с его стороны вполне естественно.
Примерив этот наряд перед зеркалом, Катя поморщилась — видок у нее был еще тот. Это было не платье, а сексуальный транспарант, более откровенный, чем даже прямое предложение подобных услуг по сходной цене. С некоторым удивлением Катя заметила, что грубая сексуальность этой спецодежды находит в ее душе довольно живой отклик. «Мама дорогая, — подумала она. — Скворцова, ты окончательно сошла с катушек. Уж не собираешься ли ты трахнуться с зеркалом?» Она нахмурилась и поспешно отвернулась от зеркала, потому что ответ на этот вопрос был скорее утвердительным, по крайней мере, в данный момент.
Впрочем, полчаса спустя ей стало не до исследования собственных сексуальных отклонений, так как ресторанный зал начал заполняться публикой.
Для начала ей поручили уборку грязной посуды. В принципе, на большее она и не рассчитывала, особенно в первый день. Лавируя между столиками со своей вихляющейся и дребезжащей тележкой, она очень быстро позабыла о том, во что одета и как выглядит: в ресторане стоял ад кромешный, в темноте в такт музыке переливался разными цветами слоистый табачный дым, на сцене полуголые девицы постепенно превращались в абсолютно голых. Однако Катя могла разглядеть не слишком много — официанток не хватало, и вскоре ей пришлось, оставив тележку с грязной посудой, начать разносить спиртное. Спустя полтора часа она уже ничего не соображала, автоматически выполняя команды Веры Антоновны, которая, подобно боевому генералу образца восемьсот двенадцатого года, стоящему на поле сражения под градом вражеских ядер, возвышалась в дверях кухни и отдавала приказы своим громоподобным голосом, едва различимым в грохоте и завываниях музыки.
Катя носилась вперед и назад, бездумно выполняя приказы, как дрессированная собачка. Теперь ей было наплевать на недвусмысленный сексуальный призыв, заключенный в ее платье. Она была до смерти рада, что эта красная тряпка хорошо вентилируется, и заботилась только о том, чтобы с непривычки не сломать лодыжку, сверзившись с восьмисантиметровых «шпилек». Все вокруг смешалось в кишащий водоворот тьмы и света, из которого выныривали то свирепое усатое лицо Веры Антоновны, то подсвеченные синим светом прожектора томно извивающиеся ягодицы на сцене, то клубы пара в кухне, то пулеметные вспышки стробоскопа, выхватывающие из тьмы потные лица танцующих...
Из состояния прострации ее вывело ощущение горячей потной ладони, которая легла на внутреннюю поверхность ее бедра повыше колена — гораздо выше. Катя мгновенно пришла в сознание, только теперь заметив, что довольно долго пребывала в полуобморочном состоянии движущегося на автопилоте человека. Горевшая на столике свеча освещала сыто ухмыляющееся запрокинутое лицо, двумя оранжевыми огоньками отражаясь в линзах очков. Только что поставленный Катей на столик графинчик с коньяком сверкал в ее лучах, как огромный кусок прозрачного янтаря.
Пока Катя, удивленно вздернув брови, смотрела на ни с того ни с сего принявшегося лапать ее человека, потная ладонь, сжимаясь и разжимаясь, горячим пауком переползла еще выше, преспокойно скользнув под юбку. Весь сегодняшний сумасшедший день с бредовыми разговорами, бесцеремонными осмотрами и Лизкиными предупреждениями насчет «всяких», которые будут «предлагать», скачком вернулся к Кате, и она с трудом сдержала себя, чтобы не врезать опустевшим подносом прямо по этой лысеющей башке. Конечно, женщина, любая женщина, существует, в частности, и для того, чтобы принимать или отклонять нескромные предложения, но она вправе рассчитывать на то, чтобы эти предложения для начала высказывались устно!
Этот же приятель молчал, как рыба. Вполне возможно, он и не собирался делать никаких предложений, довольствуясь приятными осязательными ощущениями. Его можно было понять: сочетание алкоголя, стриптиза и дурного воспитания — весьма взрывоопасная смесь, а официантки во все времена полуофициально служили именно для того, чтобы их похлопывали, пощипывали и вообще пощупывали, но Катя пока что не ощущала себя достаточно вошедшей в эту роль.
Она аккуратно взяла заплутавшую в недрах ее спецодежды руку двумя пальцами за запястье и не менее аккуратно положила ее на стол, готовясь в случае необходимости хорошенько двинуть потерявшего ориентацию во времени и пространстве клиента коленом. Для этого пришлось бы довольно высоко задрать ногу и, пожалуй, сверкнуть трусиками, но Катя полагала, что в этом заведении ее трусики вряд ли привлекут слишком много внимания.
Клиент, впрочем, не стал упорствовать — коротко и не слишком приятно улыбнувшись, он переключил свое внимание на сцену, целиком уйдя в созерцание незатейливой пантомимы, которую показывали две обнаженные, причудливо расписанные черно-белыми разводами девицы. Катя вспомнила «королевского жирафа» и заспешила в сторону кухни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Ну вот, — вполне удовлетворенная последним, с позволения сказать, ответом, пробасила Вера Антоновна. — А ты говоришь, ничего нет...
То, что Катя вообще ничего не говорила, ее, похоже, волновало очень мало: судя по всему, она привыкла, что ее разговоры с подчиненными, — это, как правило, монологи.
— А вы чего зубы сушите?! — рявкнула она на кучку поваров и официанток, собравшихся, чтобы поглазеть на бесплатное представление. — Вам что, работу найти?
Кучка молча и вполне незаметно рассосалась, словно ее здесь и вовсе не было.
— Завтра пойдешь в поликлинику, пройдешь медкомиссию, — сказала Вера Антоновна. — Молчать! Я дам записку, тебя примут без паспорта. Плевать на твой паспорт, но если проверка СЭС застукает тебя без медицинской книжки, я тебе задницу в клочья порву. Ясно?
Катя кивнула.
— И не вздумай воровать, — продолжала Вера Антоновна. — Вам, подстилкам бестолковым, специально платят, как людям, чтобы к рукам ничего не прилипало. Учти, я тебе не Щукин, улыбаться не буду — вякнуть не успеешь, как с голой задницей на улице окажешься. Идем, тряпки выдам.
«Тряпки» оказались мини-платьицем из какого-то блестящего, жгуче-красного материала, цветом живо напомнившего Кате ее блаженной памяти «Додж», так и оставшийся бесприютно торчать на лужайке рядом с уткнувшимся носом в траву пластмассовым Бемби. Спереди платье едва-едва прикрывало соски, а вырез сзади спускался ниже поясницы. Юбка была чисто символической, и Кате вспомнилась старая шутка насчет мини-юбки и макси-пояса, только в применении к ее рабочей одежде это вовсе не выглядело шуткой. Теперь ей стало понятно, почему Щукина так интересовали ее ноги — здешняя униформа открывала их на всю длину, и хозяин заведения заботился о том, чтобы это зрелище не испортило клиентам аппетита, что было с его стороны вполне естественно.
Примерив этот наряд перед зеркалом, Катя поморщилась — видок у нее был еще тот. Это было не платье, а сексуальный транспарант, более откровенный, чем даже прямое предложение подобных услуг по сходной цене. С некоторым удивлением Катя заметила, что грубая сексуальность этой спецодежды находит в ее душе довольно живой отклик. «Мама дорогая, — подумала она. — Скворцова, ты окончательно сошла с катушек. Уж не собираешься ли ты трахнуться с зеркалом?» Она нахмурилась и поспешно отвернулась от зеркала, потому что ответ на этот вопрос был скорее утвердительным, по крайней мере, в данный момент.
Впрочем, полчаса спустя ей стало не до исследования собственных сексуальных отклонений, так как ресторанный зал начал заполняться публикой.
Для начала ей поручили уборку грязной посуды. В принципе, на большее она и не рассчитывала, особенно в первый день. Лавируя между столиками со своей вихляющейся и дребезжащей тележкой, она очень быстро позабыла о том, во что одета и как выглядит: в ресторане стоял ад кромешный, в темноте в такт музыке переливался разными цветами слоистый табачный дым, на сцене полуголые девицы постепенно превращались в абсолютно голых. Однако Катя могла разглядеть не слишком много — официанток не хватало, и вскоре ей пришлось, оставив тележку с грязной посудой, начать разносить спиртное. Спустя полтора часа она уже ничего не соображала, автоматически выполняя команды Веры Антоновны, которая, подобно боевому генералу образца восемьсот двенадцатого года, стоящему на поле сражения под градом вражеских ядер, возвышалась в дверях кухни и отдавала приказы своим громоподобным голосом, едва различимым в грохоте и завываниях музыки.
Катя носилась вперед и назад, бездумно выполняя приказы, как дрессированная собачка. Теперь ей было наплевать на недвусмысленный сексуальный призыв, заключенный в ее платье. Она была до смерти рада, что эта красная тряпка хорошо вентилируется, и заботилась только о том, чтобы с непривычки не сломать лодыжку, сверзившись с восьмисантиметровых «шпилек». Все вокруг смешалось в кишащий водоворот тьмы и света, из которого выныривали то свирепое усатое лицо Веры Антоновны, то подсвеченные синим светом прожектора томно извивающиеся ягодицы на сцене, то клубы пара в кухне, то пулеметные вспышки стробоскопа, выхватывающие из тьмы потные лица танцующих...
Из состояния прострации ее вывело ощущение горячей потной ладони, которая легла на внутреннюю поверхность ее бедра повыше колена — гораздо выше. Катя мгновенно пришла в сознание, только теперь заметив, что довольно долго пребывала в полуобморочном состоянии движущегося на автопилоте человека. Горевшая на столике свеча освещала сыто ухмыляющееся запрокинутое лицо, двумя оранжевыми огоньками отражаясь в линзах очков. Только что поставленный Катей на столик графинчик с коньяком сверкал в ее лучах, как огромный кусок прозрачного янтаря.
Пока Катя, удивленно вздернув брови, смотрела на ни с того ни с сего принявшегося лапать ее человека, потная ладонь, сжимаясь и разжимаясь, горячим пауком переползла еще выше, преспокойно скользнув под юбку. Весь сегодняшний сумасшедший день с бредовыми разговорами, бесцеремонными осмотрами и Лизкиными предупреждениями насчет «всяких», которые будут «предлагать», скачком вернулся к Кате, и она с трудом сдержала себя, чтобы не врезать опустевшим подносом прямо по этой лысеющей башке. Конечно, женщина, любая женщина, существует, в частности, и для того, чтобы принимать или отклонять нескромные предложения, но она вправе рассчитывать на то, чтобы эти предложения для начала высказывались устно!
Этот же приятель молчал, как рыба. Вполне возможно, он и не собирался делать никаких предложений, довольствуясь приятными осязательными ощущениями. Его можно было понять: сочетание алкоголя, стриптиза и дурного воспитания — весьма взрывоопасная смесь, а официантки во все времена полуофициально служили именно для того, чтобы их похлопывали, пощипывали и вообще пощупывали, но Катя пока что не ощущала себя достаточно вошедшей в эту роль.
Она аккуратно взяла заплутавшую в недрах ее спецодежды руку двумя пальцами за запястье и не менее аккуратно положила ее на стол, готовясь в случае необходимости хорошенько двинуть потерявшего ориентацию во времени и пространстве клиента коленом. Для этого пришлось бы довольно высоко задрать ногу и, пожалуй, сверкнуть трусиками, но Катя полагала, что в этом заведении ее трусики вряд ли привлекут слишком много внимания.
Клиент, впрочем, не стал упорствовать — коротко и не слишком приятно улыбнувшись, он переключил свое внимание на сцену, целиком уйдя в созерцание незатейливой пантомимы, которую показывали две обнаженные, причудливо расписанные черно-белыми разводами девицы. Катя вспомнила «королевского жирафа» и заспешила в сторону кухни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100