Поодаль маячила открытая настежь дверь, из которой доносились знакомые неприятные звуки, — кого-то методично избивали ногами, и этот кто-то изредка вскрикивал женским — да какого черта! — Катиным голосом. Колокольчиков в три громадных прыжка домчался до двери, но избиение уже прекратилось, теперь там беседовали, и капитан усилием воли заставил себя остановиться и послушать. Руки у него мелко тряслись от ярости, так что, влети он в кабинет с ходу, ни о каких разговорах не могло бы быть и речи.
Вслушавшись в доносившиеся из кабинета речи, Колокольчиков от души поздравил себя с мудрым решением. Разговорчик там происходил даже не просто любопытный, а буквально сногсшибательный. Птицу, конечно, было жаль, но пока ее не били, так что упускать шанс получить ценную информацию из первых рук не стоило.
— Браво, Голова, — сказала Катя с каким-то кашляющим смешком, и Колокольчиков с болью подумал, что ей, должно быть, изрядно досталось.
— Как это ты догадалась? — после короткой паузы спросил одышливый мужской голос, не имевший ничего общего с голосом Щукина.
— Могла бы догадаться и раньше, — ответила Катя. — Слишком уж явно все указывало на Щукина — кабинет этот роскошный и то, как он разговаривал... Он всегда немного дергался, когда я называла его Головой, особенно при посторонних. Да одна эта история с его «Жигулями» чего стоит!
— Да, — сказал Голова, и Колокольчиков с трудом подавил дурацкое желание высунуться из-за двери и посмотреть, кто это говорит. — Насчет машины он сильно переживал... Трусоват был Ваня бедный, как сказано у классика. Коновалову надо было убрать — слишком много знала, слишком много стала себе позволять...
— Шантаж? — спросила Катя.
— Ну уж, шантаж, — почти добродушно возразил Голова. — Скорее уж мысли о шантаже.
— Ну и мразь же ты, — с чувством сказала Катя. Голос ее звучал уже почти нормально, и Колокольчиков испугался, что она может попытаться что-нибудь сотворить с этим типом, и тогда тот ее неминуемо пристрелит — он просто не мог оказаться безоружным.
— Точно, — с непонятным удовлетворением подтвердил Голова. — То есть ты даже не представляешь, какая я мразь. Вот только воровать у меня товар не следовало, если ты такая честная... Стучать не следовало и не следовало сдавать легавым Сундука. Что тебе, денег было мало?
— А ты, оказывается, еще и дурак, — спокойно заметила Катя. — Хотя, как я понимаю, теперь это уже не имеет никакого значения.
— Вот именно, — подтвердил Голова. — Давай считать вечер вопросов и ответов закрытым. Покурить напоследок не предлагаю — некогда. Ты уж извини.
— Дерьмо, — сказала Катя, и Колокольчиков услышал сухой щелчок взводимого курка.
Он шагнул из укрытия и, наведя пистолет в широкую, туго обтянутую джинсовой курткой спину похожего на колобка человека, целившегося в лежавшую на полу Катю из «браунинга» двадцать второго калибра, сухим официальным голосом произнес:
— Оружие на пол, руки за голову! Федеральная служба безопасности!
Колобок заметно вздрогнул. Пальцы его разжались, и «браунинг» со стуком упал на пол. Медленно, неохотно он начал поднимать руки. Колокольчиков шагнул в кабинет, горя не вполне осознанным желанием отоварить это животное старым добрым ментовским ударом по почкам. Один знакомый сержант, большой знаток и любитель этого дела, всерьез утверждал, что один удар по почкам по своему разрушительному воздействию эквивалентен бокалу пива, и сейчас Колокольчикову до смерти хотелось напоить этого типа до потери сознания. И он непременно сделал бы это, не окажись тип тертым калачом. Поспешность капитана обернулась против него, когда он, одной рукой держа пистолет, а другой выковыривая из заднего кармана наручники, получил внезапный и очень болезненный удар по запястью правой руки. Пистолет, словно только этого и ждал, как живой, выпрыгнул из ладони и ускакал под шкаф, а толстяк с неожиданным проворством развернулся и двинул Колокольчикова под ложечку с такой силой, что из того мгновенно вышибло дух.
— М-м-мать... — с натугой вытолкнул из себя Колокольчиков, складываясь пополам специально для того, чтобы Колобку было удобнее огреть его по шее сцепленными в замок руками.
Колокольчиков вторично за истекшие полчаса тяжело рухнул на колени, с отстраненным удивлением прокручивая в голове свой славный боевой путь: спецназ, угрозыск, снова спецназ и наконец ФСБ... засранец, сопляк, груша боксерская, чучело... Легкие его отказывались работать, лицо угрожающе посинело от прилива крови, и он отчаянно боролся за глоток воздуха. Есть вещи, которых человек всю жизнь инстинктивно боится больше всего на свете, и для Колокольчикова такой вещью всегда была смерть от удушья — повешение, погребение заживо, утопление, удушение и прочие милые штучки, связанные с перекрытием кислорода.
Продолжая свою борьбу с удушьем, капитан только чудом блокировал направленный ему в гортань удар обутой в туристский рыжий ботинок ноги, заметив, что носок ботинка густо забрызган кровью. Это зрелище так взбесило его, что легкие его спазматически расширились, и в них струей хлынул воздух.
Это случилось очень вовремя, потому что Колобок, словно угадав капитановы мысли, ловко забежал сзади и набросил ему на шею скользкий телефонный провод. Колокольчиков успел просунуть под провод пальцы обеих рук, пытаясь ослабить давление на гортань, которое росло с каждым мгновением. Очкастый хореограф, как выяснилось, был силен, как бык, и чересчур ловок для безобидного Колобка. Ощущение у Колокольчикова было такое, словно он боролся не с человеком, а с мощным механизмом, изобиловавшим крупными шестернями, огромными поршнями и массой других, покрытых слоем коричневатой маслянистой грязи, угловатых чугунных деталей. Все это медленно, но неуклонно проворачивалось, все туже затягивая петлю на его шее, с натугой преодолевая его слабеющее сопротивление, скрипя и потрескивая, побеждая. Угол станины уперся ему в спину пониже лопаток и давил, явно вознамерившись сломать позвоночник, как гнилую ветку... Он дернул спиной, и колено Головы соскользнуло в сторону, но немедленно вернулось обратно и надавило еще сильнее, причиняя адскую боль. Колокольчиков спокойно подумал, что на его месте кто-нибудь пожиже давным-давно валялся бы, откинув копыта, похожий на сломанную куклу, которой какой-то шутник выкрасил физиономию в синий цвет. Вообразив, как он будет выглядеть со страшной фиолетовой рожей, вываленным на всю длину языком и обмоченными штанами, Колокольчиков удвоил усилия и даже сумел слегка ослабить давление на гортань, обеспечив себе слабенький приток воздуха. Он услышал, как Голова позади него застонал от натуги, еще сильнее упираясь коленом в его несчастный позвоночник, который начал неприятно похрустывать, свидетельствуя о том, что всему на свете есть предел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100