Павел не мог поверить своим ушам. Он сказал «хакер»? Или послышалось?
— Да ну? — ненатурально удивился любопытный приятель Лешего. — Так ведь хакерство вроде бы противозаконно? Как же так, а? — повернулся он к Павлу. — Как же так, братан? Ты что же, в чужие компьютеры залезаешь? И к гаишникам можешь? Это ж бандитизм! А, земляк?
Павел почувствовал, как в мозг, вытесняя остатки алкогольного тумана, холодной брызжущей струей ворвалась паника. Что это? Неужели ментам удалось его вычислить? Неужели...
Он посмотрел на дорогу и понял, что понятия не имеет, куда его везут. Вместо того, чтобы направляться к центру, машина, кружа и петляя, забиралась все глубже в путаницу глухих окраинных улочек. Вокруг мелькали совершенно незнакомые постройки, какие-то Богом забытые ремонтные мастерские, бетонные заборы, заброшенные новостройки за полуобвалившимися дощатыми оградами...
— Куда мы едем? — спросил он, стараясь говорить твердо.
— По делам, — ответил разговорчивый. — Имей совесть, братан. Мы первые сели, нам первым и вылезать. Успеешь ты на свою свиданку. Шеф у нас — профессионал, правда, шеф?
Водитель неопределенно дернул плечом и растянул большой, словно резиновый, рот в некоем подобии усмешки, сверкнув стальными коронками.
— Останови-ка, — потребовал у него Павел. — Я передумал.
— Да погоди, чудила, — миролюбиво сказал разговорчивый. — Куда ты пойдешь? На улице дождь, а тут даже автобусы не ходят. И потом, ты нам еще не рассказал, как дошел до жизни такой, что по чужим секретам шаришь.
Машина продолжала катиться, даже не притормозив. Жилые кварталы кончились, и теперь справа тянулся казавшийся бесконечным мокрый кирпичный забор, еще сохранявший на своей выщербленной поверхности следы побелки, а слева мок под продолжавшим усиливаться дождем громадный, поросший чахлыми сорняками глинистый пустырь. Дорога здесь напоминала трассу гигантского слалома, петлявшую между огромными, до краев заполненными грязной водой выбоинами, края которых ощетинились острыми зубцами обломанного асфальта, и водителю пришлось-таки сбросить скорость, чтобы машина не превратилась в груду не поддающегося восстановлению хлама. Павел вдруг с предельной, не оставлявшей места для сомнений ясностью понял, что сейчас произойдет. Он не думал о том, каким образом эти люди вышли на него — на раздумья не оставалось времени. Нужно было действовать, но он все еще медлил, уже зная правду, но все еще не будучи в состоянии принять ее такой, какой она была, как и всякий нормальный человек на его месте — человек, грубым рывком втянутый в огромную электрическую мясорубку только потому, что край его одежды оказался слишком близко от вращающегося с бешеной скоростью архимедова винта.
Огромным усилием воли сбросив с себя оцепенение, в котором было даже некое не вполне объяснимое очарование — очарование смерти, понял он со все той же холодной, пугающей ясностью, — Павел рванул на себя пластмассовую ручку дверцы, толкнул дверцу плечом и бросил непослушное тело навстречу несущейся в нескольких сантиметрах от его ног, размытой скоростью грязной поверхности дороги. Он прыгнул не сразу — при взгляде на эту размытую полосу скорость казалась близкой к сверхзвуковой, и этой микроскопической задержки с лихвой хватило его разговорчивому попутчику на то, чтобы выхватить из кармана тусклый обшарпанный наган и нажать на спусковой крючок.
Павел упал на дорогу и покатился, обдирая колени и локти, уже зная, что у него пробито легкое, но все еще надеясь встать и попытаться скрыться. Водитель «Форда» резко ударил по тормозам, и машина стала, как вкопанная, тяжело клюнув носом, метрах в четырех от пытавшегося подняться на четвереньки Павла. Обе задние дверцы распахнулись, и Павел услышал, как убийцы бегут к нему прямо по лужам. Перед глазами у него качался и прыгал в такт его безнадежным попыткам подняться мокрый, испятнанный лепешками рыжей глины асфальт, и ему вдруг стало ужасно обидно при мысли, что вот этот кусок грязной дороги будет последним, что он увидит в жизни.
Пуля ударила его в бок, как кованый сапог, опрокинув на спину. Теперь он видел низкое серое небо, с которого расширяющейся книзу воронкой продолжал падать холодный дождь. Он поймал пересохшими губами несколько капель, а потом в поле его зрения возникли лицо разговорчивого и его рука, сжимавшая наган. Казавшийся огромным, как автомобильная шина, пустой глаз револьверного дула уставился на него сверху вниз.
— Куда ж ты побежал, братуха? — немного запыхавшимся голосом сказал разговорчивый, и в ту же секунду черная пустота заполнилась грохочущим пламенем.
Остроносая револьверная пуля ударила Павла Смирнова точно в середину лба, мгновенно излечив его от похмелья.
— Готов? — спросил от машины Леший.
— Готовее не бывает, — ответил разговорчивый, пряча наган в просторный карман своей мягкой кожаной куртки.
Они уселись в машину, и старый «Форд-гранада», осторожно объезжая рытвины, поехал прочь от этого гиблого места, оставив тело хакера Паши мокнуть под дождем.
На стоянке возле большого универсама они бросили угнанный два часа назад «Форд» и разошлись в разные стороны. Уходя, водитель по привычке выключил зажигание, и зеленый огонек под лобовым стеклом машины погас.
* * *
Виктор Николаевич старался не смотреть в зеркало — зрелище, которое он там видел, вызывало у него приступы бессильной злобы и крайне неприятные воспоминания о дважды пережитом унижении. Но бриться, не глядя в зеркало, было трудновато, а он терпеть не мог ходить небритым, даже больше, пожалуй, чем получать по морде. Поэтому смотреть в зеркало все же приходилось. Он старался сосредоточить взгляд на своем подбородке, покрытом мыльной пеной, но это все равно назойливо лезло в глаза.
Два шва на верхней губе. Один на нижней. Треснувшее стекло очков, как у очкарика, которому в школе нет прохода от хулиганов. И, конечно, выбитые зубы — два зуба, если быть точным. Прямо по центру. Красота! Если держать рот закрытым, то этого не видно, но языку не запретишь все время нащупывать острые, постоянно ноющие пеньки. Врач сказал, что не сможет заняться его зубами, пока не снимут швы.
Просто чудесно. Это было, черт возьми, просто восхитительно!
«Убью, — подумал он, автоматически двигая бритвой. — Изнасилую и убью. Можно, конечно, и наоборот, но тогда она не сможет кричать. А я хочу, чтобы она кричала. Я хочу, чтобы она визжала, как свинья, и сопротивлялась. Эта сука. Дешевка. Мразь, просто фригидная мразь».
Он поморщился от унизительного воспоминания: во время их последней встречи визжать пришлось не ей, а ему. Не удержался. Это было так неожиданно и так зверски, нестерпимо больно! Рацией.
Портативной рацией, а потом еще чем-то — кажется, графином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Да ну? — ненатурально удивился любопытный приятель Лешего. — Так ведь хакерство вроде бы противозаконно? Как же так, а? — повернулся он к Павлу. — Как же так, братан? Ты что же, в чужие компьютеры залезаешь? И к гаишникам можешь? Это ж бандитизм! А, земляк?
Павел почувствовал, как в мозг, вытесняя остатки алкогольного тумана, холодной брызжущей струей ворвалась паника. Что это? Неужели ментам удалось его вычислить? Неужели...
Он посмотрел на дорогу и понял, что понятия не имеет, куда его везут. Вместо того, чтобы направляться к центру, машина, кружа и петляя, забиралась все глубже в путаницу глухих окраинных улочек. Вокруг мелькали совершенно незнакомые постройки, какие-то Богом забытые ремонтные мастерские, бетонные заборы, заброшенные новостройки за полуобвалившимися дощатыми оградами...
— Куда мы едем? — спросил он, стараясь говорить твердо.
— По делам, — ответил разговорчивый. — Имей совесть, братан. Мы первые сели, нам первым и вылезать. Успеешь ты на свою свиданку. Шеф у нас — профессионал, правда, шеф?
Водитель неопределенно дернул плечом и растянул большой, словно резиновый, рот в некоем подобии усмешки, сверкнув стальными коронками.
— Останови-ка, — потребовал у него Павел. — Я передумал.
— Да погоди, чудила, — миролюбиво сказал разговорчивый. — Куда ты пойдешь? На улице дождь, а тут даже автобусы не ходят. И потом, ты нам еще не рассказал, как дошел до жизни такой, что по чужим секретам шаришь.
Машина продолжала катиться, даже не притормозив. Жилые кварталы кончились, и теперь справа тянулся казавшийся бесконечным мокрый кирпичный забор, еще сохранявший на своей выщербленной поверхности следы побелки, а слева мок под продолжавшим усиливаться дождем громадный, поросший чахлыми сорняками глинистый пустырь. Дорога здесь напоминала трассу гигантского слалома, петлявшую между огромными, до краев заполненными грязной водой выбоинами, края которых ощетинились острыми зубцами обломанного асфальта, и водителю пришлось-таки сбросить скорость, чтобы машина не превратилась в груду не поддающегося восстановлению хлама. Павел вдруг с предельной, не оставлявшей места для сомнений ясностью понял, что сейчас произойдет. Он не думал о том, каким образом эти люди вышли на него — на раздумья не оставалось времени. Нужно было действовать, но он все еще медлил, уже зная правду, но все еще не будучи в состоянии принять ее такой, какой она была, как и всякий нормальный человек на его месте — человек, грубым рывком втянутый в огромную электрическую мясорубку только потому, что край его одежды оказался слишком близко от вращающегося с бешеной скоростью архимедова винта.
Огромным усилием воли сбросив с себя оцепенение, в котором было даже некое не вполне объяснимое очарование — очарование смерти, понял он со все той же холодной, пугающей ясностью, — Павел рванул на себя пластмассовую ручку дверцы, толкнул дверцу плечом и бросил непослушное тело навстречу несущейся в нескольких сантиметрах от его ног, размытой скоростью грязной поверхности дороги. Он прыгнул не сразу — при взгляде на эту размытую полосу скорость казалась близкой к сверхзвуковой, и этой микроскопической задержки с лихвой хватило его разговорчивому попутчику на то, чтобы выхватить из кармана тусклый обшарпанный наган и нажать на спусковой крючок.
Павел упал на дорогу и покатился, обдирая колени и локти, уже зная, что у него пробито легкое, но все еще надеясь встать и попытаться скрыться. Водитель «Форда» резко ударил по тормозам, и машина стала, как вкопанная, тяжело клюнув носом, метрах в четырех от пытавшегося подняться на четвереньки Павла. Обе задние дверцы распахнулись, и Павел услышал, как убийцы бегут к нему прямо по лужам. Перед глазами у него качался и прыгал в такт его безнадежным попыткам подняться мокрый, испятнанный лепешками рыжей глины асфальт, и ему вдруг стало ужасно обидно при мысли, что вот этот кусок грязной дороги будет последним, что он увидит в жизни.
Пуля ударила его в бок, как кованый сапог, опрокинув на спину. Теперь он видел низкое серое небо, с которого расширяющейся книзу воронкой продолжал падать холодный дождь. Он поймал пересохшими губами несколько капель, а потом в поле его зрения возникли лицо разговорчивого и его рука, сжимавшая наган. Казавшийся огромным, как автомобильная шина, пустой глаз револьверного дула уставился на него сверху вниз.
— Куда ж ты побежал, братуха? — немного запыхавшимся голосом сказал разговорчивый, и в ту же секунду черная пустота заполнилась грохочущим пламенем.
Остроносая револьверная пуля ударила Павла Смирнова точно в середину лба, мгновенно излечив его от похмелья.
— Готов? — спросил от машины Леший.
— Готовее не бывает, — ответил разговорчивый, пряча наган в просторный карман своей мягкой кожаной куртки.
Они уселись в машину, и старый «Форд-гранада», осторожно объезжая рытвины, поехал прочь от этого гиблого места, оставив тело хакера Паши мокнуть под дождем.
На стоянке возле большого универсама они бросили угнанный два часа назад «Форд» и разошлись в разные стороны. Уходя, водитель по привычке выключил зажигание, и зеленый огонек под лобовым стеклом машины погас.
* * *
Виктор Николаевич старался не смотреть в зеркало — зрелище, которое он там видел, вызывало у него приступы бессильной злобы и крайне неприятные воспоминания о дважды пережитом унижении. Но бриться, не глядя в зеркало, было трудновато, а он терпеть не мог ходить небритым, даже больше, пожалуй, чем получать по морде. Поэтому смотреть в зеркало все же приходилось. Он старался сосредоточить взгляд на своем подбородке, покрытом мыльной пеной, но это все равно назойливо лезло в глаза.
Два шва на верхней губе. Один на нижней. Треснувшее стекло очков, как у очкарика, которому в школе нет прохода от хулиганов. И, конечно, выбитые зубы — два зуба, если быть точным. Прямо по центру. Красота! Если держать рот закрытым, то этого не видно, но языку не запретишь все время нащупывать острые, постоянно ноющие пеньки. Врач сказал, что не сможет заняться его зубами, пока не снимут швы.
Просто чудесно. Это было, черт возьми, просто восхитительно!
«Убью, — подумал он, автоматически двигая бритвой. — Изнасилую и убью. Можно, конечно, и наоборот, но тогда она не сможет кричать. А я хочу, чтобы она кричала. Я хочу, чтобы она визжала, как свинья, и сопротивлялась. Эта сука. Дешевка. Мразь, просто фригидная мразь».
Он поморщился от унизительного воспоминания: во время их последней встречи визжать пришлось не ей, а ему. Не удержался. Это было так неожиданно и так зверски, нестерпимо больно! Рацией.
Портативной рацией, а потом еще чем-то — кажется, графином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100