Катя поняла, что прошло всего несколько секунд с того момента, как она прикрыла глаза.
— На дорогу смотри, — сварливо ответила Лизка. — Вот вмажемся в столб, будешь знать, как за рулем курить.
— Она, блин, еще и учит, — возмутилась Лилек, но действительно перевела взгляд на дорогу и как раз вовремя, чтобы разминуться с поливочной машиной.
Удача сопутствовала ей только частично — разминуться-то она разминулась, но вот поднять стекло уже не успела, так что даже сидевшей сзади Кате досталась небольшая порция освежающей влаги.
— Ах ты, вонючка! — воскликнула Лилек под совершенно неприличный гогот Коноваловой, которая буквально корчилась от смеха на своем мокром сиденье. — Ах ты, мурло лимитное! Стрикулист! Биде на колесах!
Коновалова зашлась совершенно, и даже Катя, не выдержав, прыснула, зажав рот ладонью, — смеяться было больно. Лилек окинула их сочувственным взглядом здорового человека, вынужденного коротать время в компании безнадежных недоумков.
— Они еще и смеются, — с горьким недоумением проговорила она. — Одна б... — неудачница, а другая целка-героиня. Вы себя-то видели? — повысив голос, спросила она и сама захохотала, как сумасшедшая, так, что ей даже пришлось ненадолго остановить машину.
«Да уж, — подумала Катя, когда „эскорт“ снова тронулся в путь. — Уж что да, то да. За что люблю таких баб, как этот вот Лилек, так это за умение как бы между делом очень точно называть вещи своими именами. Что героиня, то героиня... Насчет всего остального — это она, как говорится, со зла, хотя...»
Хотя в чем-то главном Лилек была права на все сто: в незапамятные времена утратив физическую девственность, в глубине души Катя так и осталась немного романтичной старой девой, которая, сидя у окошка с книгой на коленях, ждет сказочной любви и постепенно выживает из ума.
«Вот дерьмо, — подумала Катя, — да ничего подобного! Просто он меня достал. Когда собираешься подкатиться к бабе, надо, как минимум, спросить, есть ли у нее настроение. В конце концов, даже если хочешь ее изнасиловать, не мешает для начала почистить зубы или хотя бы прополоскать рот. По идее, должно быть так, хотя теория и практика, как известно, пересекаются редко и в самых неожиданных местах. Ну и черт с ним, — решила она, — не он первый, не он последний. Полежит, полежит да и оклемается со временем. В другой раз трижды подумает, прежде чем переходить к силовым методам борьбы с переполнением семенных желез...» Потная туша очкарика стояла перед глазами...
...Отшатнувшись, очкарик с трудом сохранил равновесие, смешно замахав руками.
— Ах ты, сучка, — с некоторым удивлением в голосе произнес он, снова подаваясь вперед. — Ну, теперь держись. Неделю будешь ноги колесом держать.
Он попытался снова навалиться на Катю, но та, не мудрствуя лукаво, опять выстрелила в него обеими ногами, сначала поджав их под себя, а потом с силой распрямив, никуда особенно при этом не целясь. Двойной удар пятками пришелся сексуальному гиганту в живот, отбросив его на добрых полметра и согнув пополам — так, словно он растерял целую пригоршню мелочи и теперь внимательно разглядывал пол в поисках закатившихся куда-то монеток. Он с трудом поднял к Кате побагровевшее лицо, по которому ленивыми темными ручейками стекала кровь из глубоких продольных царапин, оставленных Катиными ногтями.
— Ты... что делаешь... ссука? — с натугой выдавил он, неуверенно делая коротенький шаг вперед.
Катя вскочила и попыталась прошмыгнуть мимо него к выходу, но он с неожиданной резвостью выбросил вперед и в сторону левую руку, цепко ухватив ее за подол платья. Платье радостно затрещало, словно всю свою жизнь ждало этого случая. Почему-то именно это звук достал Катю окончательно, перелив бестолково бурлившую внутри нее панику в законченную, классически совершенную форму холодного бешенства. Она еще раз рванулась, просто чтобы выиграть пару секунд и дать ненависти окончательно выкристаллизоваться, а потом, отставив в сторону острый локоть, сделала резкое вращательное движение корпусом, одновременно нанеся сокрушительный удар локтем. Она била вслепую, но промахнуться было просто невозможно. Катя сильно ушибла локоть и почувствовала, как под ним что-то подалось с отчетливым мокрым хрустом.
Сжимавшая ее подол ладонь разжалась, и толстяк издал звук, похожий на вопль сирены заблудившегося в тумане корабля.
Катя развернулась к нему лицом, почувствовав, как по обнаженной коже бедер медленно сползают трусики, — этот боров порвал резинку. Теперь ей мало было пресечь его поползновения. Как ни прискорбно было это сознавать, но она хотела его убить или, как минимум, покалечить.
Теперь герой-любовник прижимал обе ладони к носу, хотя все еще сохранял согнутое положение. Глаза его опасно выпучились, а между пальцами обильно текла кровь, капая на плиточный пол. Катя с мрачным удовлетворением отметила, что у него наверняка сломан нос. Она дождалась, когда очкарик очухается настолько, чтобы перевести на нее свой ошеломленный взгляд, и только тогда с размаху ударила его по шее — снова локтем. Он был отличным оружием — очкарик охнул и рухнул на колени, уперевшись одной рукой в пол, чтобы не воткнуться в него расквашенной физиономией. Катя прицелилась было пнуть его в брюхо, но передумала — отвести душу можно было и более действенным способом. Она взяла за спинку тяжелый деревянный стул, стоявший возле стола, и с натугой занесла его над головой.
— А ведь я предупреждала, — сказала она, — даже не мечтай.
Очкарик повернул голову и посмотрел на нее снизу вверх. В его глазах был ужас, и он приподнял свободную руку в слабой попытке защититься. Из горла его вырвалось слабое хриплое поскуливание, с нижней губы к полу протянулась рубиновая нитка кровавой слюны.
— Что здесь происходит? — раздался со стороны дверей лязгающий командный голос Веры Антоновны. — Немедленно опусти стул!
— Сейчас, — не оборачиваясь, ответила Катя и в полном соответствии с полученным приказом резко опустила стул на спину стоявшего на четвереньках человека. Стул с треском развалился у нее в руках.
«Как в кино», — отстраненно подумала Катя.
Очкарик тихо, даже как-то обиженно хрюкнул и плашмя, со стуком упал на пол, испустив напоследок протяжный вздох, словно прилег отдохнуть после долгой и трудной дороги.
— Фу, — сказала Катя. — Извините. Я, пожалуй, пойду.
— Так и пойдешь? — спросила Вера Антоновна, неодобрительно оглядывая ее с высоты своего гренадерского роста.
Катя посмотрела вниз, нерешительно провела руками по разорванному платью и замерла в задумчивости, не зная, как поступить с трусиками: то ли попытаться их поддернуть, то ли попросту переступить через них.
— Ну, по-моему, большого выбора у меня нет, — сказала она наконец, мимолетно удивившись тому, что больше не испытывает робости перед огромной администраторшей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— На дорогу смотри, — сварливо ответила Лизка. — Вот вмажемся в столб, будешь знать, как за рулем курить.
— Она, блин, еще и учит, — возмутилась Лилек, но действительно перевела взгляд на дорогу и как раз вовремя, чтобы разминуться с поливочной машиной.
Удача сопутствовала ей только частично — разминуться-то она разминулась, но вот поднять стекло уже не успела, так что даже сидевшей сзади Кате досталась небольшая порция освежающей влаги.
— Ах ты, вонючка! — воскликнула Лилек под совершенно неприличный гогот Коноваловой, которая буквально корчилась от смеха на своем мокром сиденье. — Ах ты, мурло лимитное! Стрикулист! Биде на колесах!
Коновалова зашлась совершенно, и даже Катя, не выдержав, прыснула, зажав рот ладонью, — смеяться было больно. Лилек окинула их сочувственным взглядом здорового человека, вынужденного коротать время в компании безнадежных недоумков.
— Они еще и смеются, — с горьким недоумением проговорила она. — Одна б... — неудачница, а другая целка-героиня. Вы себя-то видели? — повысив голос, спросила она и сама захохотала, как сумасшедшая, так, что ей даже пришлось ненадолго остановить машину.
«Да уж, — подумала Катя, когда „эскорт“ снова тронулся в путь. — Уж что да, то да. За что люблю таких баб, как этот вот Лилек, так это за умение как бы между делом очень точно называть вещи своими именами. Что героиня, то героиня... Насчет всего остального — это она, как говорится, со зла, хотя...»
Хотя в чем-то главном Лилек была права на все сто: в незапамятные времена утратив физическую девственность, в глубине души Катя так и осталась немного романтичной старой девой, которая, сидя у окошка с книгой на коленях, ждет сказочной любви и постепенно выживает из ума.
«Вот дерьмо, — подумала Катя, — да ничего подобного! Просто он меня достал. Когда собираешься подкатиться к бабе, надо, как минимум, спросить, есть ли у нее настроение. В конце концов, даже если хочешь ее изнасиловать, не мешает для начала почистить зубы или хотя бы прополоскать рот. По идее, должно быть так, хотя теория и практика, как известно, пересекаются редко и в самых неожиданных местах. Ну и черт с ним, — решила она, — не он первый, не он последний. Полежит, полежит да и оклемается со временем. В другой раз трижды подумает, прежде чем переходить к силовым методам борьбы с переполнением семенных желез...» Потная туша очкарика стояла перед глазами...
...Отшатнувшись, очкарик с трудом сохранил равновесие, смешно замахав руками.
— Ах ты, сучка, — с некоторым удивлением в голосе произнес он, снова подаваясь вперед. — Ну, теперь держись. Неделю будешь ноги колесом держать.
Он попытался снова навалиться на Катю, но та, не мудрствуя лукаво, опять выстрелила в него обеими ногами, сначала поджав их под себя, а потом с силой распрямив, никуда особенно при этом не целясь. Двойной удар пятками пришелся сексуальному гиганту в живот, отбросив его на добрых полметра и согнув пополам — так, словно он растерял целую пригоршню мелочи и теперь внимательно разглядывал пол в поисках закатившихся куда-то монеток. Он с трудом поднял к Кате побагровевшее лицо, по которому ленивыми темными ручейками стекала кровь из глубоких продольных царапин, оставленных Катиными ногтями.
— Ты... что делаешь... ссука? — с натугой выдавил он, неуверенно делая коротенький шаг вперед.
Катя вскочила и попыталась прошмыгнуть мимо него к выходу, но он с неожиданной резвостью выбросил вперед и в сторону левую руку, цепко ухватив ее за подол платья. Платье радостно затрещало, словно всю свою жизнь ждало этого случая. Почему-то именно это звук достал Катю окончательно, перелив бестолково бурлившую внутри нее панику в законченную, классически совершенную форму холодного бешенства. Она еще раз рванулась, просто чтобы выиграть пару секунд и дать ненависти окончательно выкристаллизоваться, а потом, отставив в сторону острый локоть, сделала резкое вращательное движение корпусом, одновременно нанеся сокрушительный удар локтем. Она била вслепую, но промахнуться было просто невозможно. Катя сильно ушибла локоть и почувствовала, как под ним что-то подалось с отчетливым мокрым хрустом.
Сжимавшая ее подол ладонь разжалась, и толстяк издал звук, похожий на вопль сирены заблудившегося в тумане корабля.
Катя развернулась к нему лицом, почувствовав, как по обнаженной коже бедер медленно сползают трусики, — этот боров порвал резинку. Теперь ей мало было пресечь его поползновения. Как ни прискорбно было это сознавать, но она хотела его убить или, как минимум, покалечить.
Теперь герой-любовник прижимал обе ладони к носу, хотя все еще сохранял согнутое положение. Глаза его опасно выпучились, а между пальцами обильно текла кровь, капая на плиточный пол. Катя с мрачным удовлетворением отметила, что у него наверняка сломан нос. Она дождалась, когда очкарик очухается настолько, чтобы перевести на нее свой ошеломленный взгляд, и только тогда с размаху ударила его по шее — снова локтем. Он был отличным оружием — очкарик охнул и рухнул на колени, уперевшись одной рукой в пол, чтобы не воткнуться в него расквашенной физиономией. Катя прицелилась было пнуть его в брюхо, но передумала — отвести душу можно было и более действенным способом. Она взяла за спинку тяжелый деревянный стул, стоявший возле стола, и с натугой занесла его над головой.
— А ведь я предупреждала, — сказала она, — даже не мечтай.
Очкарик повернул голову и посмотрел на нее снизу вверх. В его глазах был ужас, и он приподнял свободную руку в слабой попытке защититься. Из горла его вырвалось слабое хриплое поскуливание, с нижней губы к полу протянулась рубиновая нитка кровавой слюны.
— Что здесь происходит? — раздался со стороны дверей лязгающий командный голос Веры Антоновны. — Немедленно опусти стул!
— Сейчас, — не оборачиваясь, ответила Катя и в полном соответствии с полученным приказом резко опустила стул на спину стоявшего на четвереньках человека. Стул с треском развалился у нее в руках.
«Как в кино», — отстраненно подумала Катя.
Очкарик тихо, даже как-то обиженно хрюкнул и плашмя, со стуком упал на пол, испустив напоследок протяжный вздох, словно прилег отдохнуть после долгой и трудной дороги.
— Фу, — сказала Катя. — Извините. Я, пожалуй, пойду.
— Так и пойдешь? — спросила Вера Антоновна, неодобрительно оглядывая ее с высоты своего гренадерского роста.
Катя посмотрела вниз, нерешительно провела руками по разорванному платью и замерла в задумчивости, не зная, как поступить с трусиками: то ли попытаться их поддернуть, то ли попросту переступить через них.
— Ну, по-моему, большого выбора у меня нет, — сказала она наконец, мимолетно удивившись тому, что больше не испытывает робости перед огромной администраторшей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100