Нормальная подстава, — решила Катя, — и она вполне могла бы сработать, не подвернись под руку этот дурак со своими кровавыми соплями.
Однако, что же делать? — с растущей тревогой подумала она, взглянув на часы. — Не ехать нельзя, а ехать с этой хреновиной — смерти себе искать. Оставить ее здесь? Голова сразу поймет, в чем дело, и может с перепугу отдать какой-нибудь слишком радикальный приказ. И потом, если эта дрянь обнаружилась у меня в куртке, то в машине их может быть десять или сто — при том, как я разбираюсь во всей этой технике, мне их за год не отыскать".
Катя сосредоточенно курила, решая эту головоломку со многими неизвестными. Это было тяжело и неприятно, но Катя даже в мыслях была далека от того, чтобы жаловаться на судьбу: она давно привыкла принимать жизнь во всех ее проявлениях такой, какова она есть на самом деле. Опыт и здравый смысл в один голос твердили, что от патетических восклицаний и воздетых к равнодушному небу рук в любой по-настоящему острой ситуации гораздо больше вреда, чем пользы. Когда на вас, скользя по гололеду, несется грузовик, вы либо отпрыгиваете в сторону и остаетесь в живых, либо стоите на месте и попадаете под колеса. Катя, несмотря ни на что, не чувствовала себя настолько уставшей от жизни, чтобы совершать самоубийство столь сложным и утомительным способом. Она собиралась отпрыгнуть и сейчас была занята вычислением траектории этого прыжка.
Ее работа сильно упрощалась тем, что найденный в плечевом шве куртки микрофон разом снял с нее все моральные обязательства перед Щукиным. Понимать, что твой хозяин — не тот, за кого себя выдает, это одно, а получить прямые доказательства того, что он злоумышляет против тебя, — это совсем другое.
Катя снова взглянула на часы и затушила окурок о стеклянную поверхность журнального столика. Время на раздумья вышло — следовало начинать действовать, причем, если она хотела выиграть эту гонку на выживание, то действовать нужно было быстро.
Она торопливо натянула джинсы, надела кроссовки и кожаную куртку. «Стечкин» с глушителем висел в кобуре под мышкой, а «Макаров» лежал в сумке поверх небрежно сложенных вещей. Набросив на плечо ремень сумки, Катя осторожно вынула из джинсовой куртки булавку с головкой-микрофоном, вколола ее в отворот кожанки и спустилась во двор. Здесь она вывела из гаража машину, не переставая осторожно оглядываться по сторонам в поисках наблюдателя, притаившегося на сиденье одной из припаркованных во дворе машин с приемным устройством на коленях. Поверхностный осмотр не дал ожидаемых результатов, и Катя, заглушив двигатель, предприняла неторопливую прогулку вокруг двора, заглядывая в окна всех без исключения машин. Она отлично сознавала, насколько нелепым и подозрительным кажется со стороны ее поведение, но предпочитала не оставлять в тылу ничего, что вызывало бы сомнения. Булавка-микрофон в это время уже торчала в обивке салона Катиного «Форда», надежно укрытая от посторонних глаз под приборной доской.
Не обнаружив ни в одном из припаркованных во дворе автомобилей замаскированного соглядатая, Катя вернулась за руль своей машины, завела двигатель и направила «Скорпио» к месту, где она должна была получить груз.
По случаю дождя парк пустовал. Катя загнала машину в одну из дальних аллей, с грустью заметив, что мокрый черный асфальт уже почти полностью скрылся под слоем золотой листвы... «Почему золотой, — подумала она, закуривая сигарету, — она же просто желтая, желтая и мокрая, а скоро окончательно раскиснет, почернеет и превратится просто в разновидность грязи... Ах, не умничай, Скворцова, — оборвала она себя, — не строй из себя дерьмового агента 007. Осень красива независимо от той грязи, в которой по уши увязла ты или кто-нибудь другой, — она красива сама по себе и сама для себя. Это только мы, чертовы сапиенсы, вот уже сколько тысяч лет только тем и заняты, что изобретаем хитроумнейшие способы, с помощью которых осложняем себе жизнь».
Она посмотрела на часы, и немедленно, словно повинуясь посланному ей телепатическому сигналу, в дальнем конце аллеи появился старый коричневый «Опель» и, коротко мигнув фарами, покатился навстречу, похожий на ржавый призрак красивой импортной жизни образца восьмидесятых годов. Катя бросила сигарету на мокрый асфальт аллеи, вынула ключ из замка зажигания и вышла из машины, чтобы поговорить с водителем «Опеля» вне пределов досягаемости микрофона — она по-прежнему не знала, был ли это простой радиомаяк или устройство, способное транслировать ее разговоры. Она помахала человеку в «Опеле» рукой, и тот послушно остановился. Среди персонала «Омикрона» Катя пользовалась достаточно большим авторитетом, да и инструкции, данные Катиному напарнику Головой, были вполне четкими: Птица — главная, что скажет, то и делай... Но и свою голову, само собой, на плечах имей. Голова возлагал большие надежды на Катины рефлексы и чутье, поскольку уже успел повидать ее в деле.
— Привет, Сундук, — сказала Катя, облокачиваясь о тронутую ржавчиной дверцу «Опеля».
— Привет, Птица, — отозвался тот, поворачивая к Кате белесое лицо, расширяющееся книзу, и улыбнулся, демонстрируя отсутствие одного из передних зубов.
— Э, — удивилась Катя, — где это тебя так отрихтовали?
Сундук небрежно махнул рукой.
— В поликлинике, — ответил он. — Флюс, понимаешь, замучил. Не поверишь, за ночь две упаковки анальгина сожрал, как наркоман.
— С ума сошел, — сказала Катя. — Так же можно ласты склеить.
— Вот и я так подумал, — согласился Сундук. — Пошел в поликлинику, поймал там какого-то за халат... Ну, сунул ему, ясное дело... Он чего-то все орал, что он ортодонт... хрен его знает, что это значит, но зубы он рвет так себе.
— Да, — с улыбкой сказала Катя, — история. Надо бы вставить зуб-то.
— Тю, — усмехнулся Сундук, — успеется. Баб не зубы интересуют, и даже не это дело, — он неопределенно кивнул куда-то вниз на тот случай, если Катя не поняла, какое дело он имел в виду. — У них первый вопрос: а что у тебя, мил-дорогой друг, в лопатнике?
— Обижаешь, — спокойно заметила Катя, ничуть, впрочем, не обидевшись. Так же, как и Сундук, она давно перестала причислять себя к женскому полу, и бывали моменты, когда она начинала сомневаться в своем человеческом происхождении. Охранник — существо без пола, без рода и без племени, особенно хороший охранник и особенно в рабочее время.
— Вот черт, — спохватился Сундук, — и правда... Ну, про тебя базара нет. Ты же свой человек.
— Ладно, свой человек, — меняя тему разговора, сказала Катя. — Груз с тобой?
— А как же, — ответил Сундук. — У нас тебе не база горплодоовощторга, у нас все схвачено. Груз, ксивы — все туточки. Будем перегружать?
Катя окинула аллею скучающим взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Однако, что же делать? — с растущей тревогой подумала она, взглянув на часы. — Не ехать нельзя, а ехать с этой хреновиной — смерти себе искать. Оставить ее здесь? Голова сразу поймет, в чем дело, и может с перепугу отдать какой-нибудь слишком радикальный приказ. И потом, если эта дрянь обнаружилась у меня в куртке, то в машине их может быть десять или сто — при том, как я разбираюсь во всей этой технике, мне их за год не отыскать".
Катя сосредоточенно курила, решая эту головоломку со многими неизвестными. Это было тяжело и неприятно, но Катя даже в мыслях была далека от того, чтобы жаловаться на судьбу: она давно привыкла принимать жизнь во всех ее проявлениях такой, какова она есть на самом деле. Опыт и здравый смысл в один голос твердили, что от патетических восклицаний и воздетых к равнодушному небу рук в любой по-настоящему острой ситуации гораздо больше вреда, чем пользы. Когда на вас, скользя по гололеду, несется грузовик, вы либо отпрыгиваете в сторону и остаетесь в живых, либо стоите на месте и попадаете под колеса. Катя, несмотря ни на что, не чувствовала себя настолько уставшей от жизни, чтобы совершать самоубийство столь сложным и утомительным способом. Она собиралась отпрыгнуть и сейчас была занята вычислением траектории этого прыжка.
Ее работа сильно упрощалась тем, что найденный в плечевом шве куртки микрофон разом снял с нее все моральные обязательства перед Щукиным. Понимать, что твой хозяин — не тот, за кого себя выдает, это одно, а получить прямые доказательства того, что он злоумышляет против тебя, — это совсем другое.
Катя снова взглянула на часы и затушила окурок о стеклянную поверхность журнального столика. Время на раздумья вышло — следовало начинать действовать, причем, если она хотела выиграть эту гонку на выживание, то действовать нужно было быстро.
Она торопливо натянула джинсы, надела кроссовки и кожаную куртку. «Стечкин» с глушителем висел в кобуре под мышкой, а «Макаров» лежал в сумке поверх небрежно сложенных вещей. Набросив на плечо ремень сумки, Катя осторожно вынула из джинсовой куртки булавку с головкой-микрофоном, вколола ее в отворот кожанки и спустилась во двор. Здесь она вывела из гаража машину, не переставая осторожно оглядываться по сторонам в поисках наблюдателя, притаившегося на сиденье одной из припаркованных во дворе машин с приемным устройством на коленях. Поверхностный осмотр не дал ожидаемых результатов, и Катя, заглушив двигатель, предприняла неторопливую прогулку вокруг двора, заглядывая в окна всех без исключения машин. Она отлично сознавала, насколько нелепым и подозрительным кажется со стороны ее поведение, но предпочитала не оставлять в тылу ничего, что вызывало бы сомнения. Булавка-микрофон в это время уже торчала в обивке салона Катиного «Форда», надежно укрытая от посторонних глаз под приборной доской.
Не обнаружив ни в одном из припаркованных во дворе автомобилей замаскированного соглядатая, Катя вернулась за руль своей машины, завела двигатель и направила «Скорпио» к месту, где она должна была получить груз.
По случаю дождя парк пустовал. Катя загнала машину в одну из дальних аллей, с грустью заметив, что мокрый черный асфальт уже почти полностью скрылся под слоем золотой листвы... «Почему золотой, — подумала она, закуривая сигарету, — она же просто желтая, желтая и мокрая, а скоро окончательно раскиснет, почернеет и превратится просто в разновидность грязи... Ах, не умничай, Скворцова, — оборвала она себя, — не строй из себя дерьмового агента 007. Осень красива независимо от той грязи, в которой по уши увязла ты или кто-нибудь другой, — она красива сама по себе и сама для себя. Это только мы, чертовы сапиенсы, вот уже сколько тысяч лет только тем и заняты, что изобретаем хитроумнейшие способы, с помощью которых осложняем себе жизнь».
Она посмотрела на часы, и немедленно, словно повинуясь посланному ей телепатическому сигналу, в дальнем конце аллеи появился старый коричневый «Опель» и, коротко мигнув фарами, покатился навстречу, похожий на ржавый призрак красивой импортной жизни образца восьмидесятых годов. Катя бросила сигарету на мокрый асфальт аллеи, вынула ключ из замка зажигания и вышла из машины, чтобы поговорить с водителем «Опеля» вне пределов досягаемости микрофона — она по-прежнему не знала, был ли это простой радиомаяк или устройство, способное транслировать ее разговоры. Она помахала человеку в «Опеле» рукой, и тот послушно остановился. Среди персонала «Омикрона» Катя пользовалась достаточно большим авторитетом, да и инструкции, данные Катиному напарнику Головой, были вполне четкими: Птица — главная, что скажет, то и делай... Но и свою голову, само собой, на плечах имей. Голова возлагал большие надежды на Катины рефлексы и чутье, поскольку уже успел повидать ее в деле.
— Привет, Сундук, — сказала Катя, облокачиваясь о тронутую ржавчиной дверцу «Опеля».
— Привет, Птица, — отозвался тот, поворачивая к Кате белесое лицо, расширяющееся книзу, и улыбнулся, демонстрируя отсутствие одного из передних зубов.
— Э, — удивилась Катя, — где это тебя так отрихтовали?
Сундук небрежно махнул рукой.
— В поликлинике, — ответил он. — Флюс, понимаешь, замучил. Не поверишь, за ночь две упаковки анальгина сожрал, как наркоман.
— С ума сошел, — сказала Катя. — Так же можно ласты склеить.
— Вот и я так подумал, — согласился Сундук. — Пошел в поликлинику, поймал там какого-то за халат... Ну, сунул ему, ясное дело... Он чего-то все орал, что он ортодонт... хрен его знает, что это значит, но зубы он рвет так себе.
— Да, — с улыбкой сказала Катя, — история. Надо бы вставить зуб-то.
— Тю, — усмехнулся Сундук, — успеется. Баб не зубы интересуют, и даже не это дело, — он неопределенно кивнул куда-то вниз на тот случай, если Катя не поняла, какое дело он имел в виду. — У них первый вопрос: а что у тебя, мил-дорогой друг, в лопатнике?
— Обижаешь, — спокойно заметила Катя, ничуть, впрочем, не обидевшись. Так же, как и Сундук, она давно перестала причислять себя к женскому полу, и бывали моменты, когда она начинала сомневаться в своем человеческом происхождении. Охранник — существо без пола, без рода и без племени, особенно хороший охранник и особенно в рабочее время.
— Вот черт, — спохватился Сундук, — и правда... Ну, про тебя базара нет. Ты же свой человек.
— Ладно, свой человек, — меняя тему разговора, сказала Катя. — Груз с тобой?
— А как же, — ответил Сундук. — У нас тебе не база горплодоовощторга, у нас все схвачено. Груз, ксивы — все туточки. Будем перегружать?
Катя окинула аллею скучающим взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100