Конечно, обнаружив в кармане этот сувенир, Мартинелли мог попросту выбросить его или избавиться от него любым из тысячи других способов, но, зная характер сувенира, Катя очень сильно сомневалась в том, что улыбчивому агенту удастся принять такое решение или любое другое, но самостоятельное решение.
Это была месть в духе прежних хозяев кольца, но Катю она вполне устраивала — в конце концов, Мартинелли ее тоже не пожалел.
Она поднялась со своего места последней — спешить было некуда — и неторопливо двинулась к выходу из самолета, гадая, будут ее встречать, или процесс распада в здешних краях зашел уже так далеко, что про нее просто-напросто забыли. На боку у нее висела спортивная сумка, в которой лежали зубная щетка, тюбик пасты, расческа и смена белья — на предложение Мартинелли собрать вещи она ответила вежливым отказом, да и собирать после визита грабителей было особенно нечего.
На верхней ступеньке трапа она остановилась и посмотрела вниз. Встречающие были видны за версту — от двух сержантов и возглавлявшего троицу лысоватого жердяя в коротковатом цивильном пиджаке так и веяло родной российской безнадегой: привет, Скворцова, а мы тут прямо заждались. Катя вздохнула почти с облегчением: можно было перестать волноваться, поскольку ее судьба теперь была решена на много лет вперед... А может быть, вместо долгих лет ей отпущены короткие недели, которые потребуются на то, чтобы вынести ей приговор и привести его в исполнение... «Да наплевать», — сказала себе Катя и стала неторопливо спускаться по трапу. Надо было быть полной дурой, чтобы надеяться на то, что о ней забыли. Никто не забыт, ничто не забыто — ведь совсем недавно эта страшноватая фраза смотрела с каждой газетной страницы, чуть ли не с каждой стены!
За спинами встречающих, поставленная так, чтобы не мешать аэропортовскому автобусу, поблескивала черная «Волга» с антенной радиотелефона на крыше. «Бог ты мой, — подумала Катя с болезненным чувством узнавания, — „Волга“! Это ж надо!..» Впрочем, ни восторга, ни ностальгии, ни хотя бы страха Катя не ощущала — все было серо, буднично и смертельно скучно, словно она никуда и не уезжала.
— Ба! — с наигранной веселостью заорал человек в штатском, так что спускавшиеся по трапу пассажиры невольно шарахнулись в сторону. — Привет, Скворцова! А мы тут прямо заждались!
Катя на мгновение прикрыла глаза, не зная, как ей реагировать — смеяться или плакать, а когда открыла, первым, что она увидела, была пара вороненых наручников, которые, как маятник, раскачивались в приветственно поднятой руке штатского. «Никто не забыт, и ничто не забыто, — говорили наручники. — Привет, Скворцова, мы уже заждались», — говорили они.
Катя снова остановилась и полной грудью вдохнула горячий воздух, насыщенный парами керосина и запахом нагретого металла. Родину не выбирают, сынок, вспомнился ей старый анекдот.
Последние пассажиры грузились в автобус, испуганно косясь на Катю и тех, кто приехал ее встретить. За рулем «Волги», покуривая скучал водитель. Его сигарета издавала пронзительную вонь, от которой Катя давно отвыкла.
Родину не выбирают.
Она протянула лысому свои запястья, но ему, оказывается, требовалось только одно. Продолжая весело скалиться, он сковал Катину руку со своей воронеными браслетами, которые защелкнулись с сытым лязгом, как челюсти аллигатора. Катя не задавала вопросов — все было ясно и так, а на то, чтобы ломать комедию, у нее просто не было сил.
Один из сержантов сел на переднее сиденье вместе с водителем. Катя вместе с двумя другими встречающими втиснулась на заднее сиденье «Волги». Вонь дешевых сигарет, усиленная духотой, здесь была просто нестерпимой. Как только дверцы захлопнулись и машина, набирая скорость, покатилась к видневшемуся поодаль терминалу аэропорта, лысый, звякнув цепочкой наручников, положил свою потную ладонь на Катино колено. Катя повернула к нему голову и некоторое время, не мигая, смотрела на него в упор.
— Ну, чего уставилась, шалава? — дружелюбно спросил лысый, спокойно передвигая ладонь повыше. — В твоей Америке, небось, настоящих мужиков уже и не осталось.
— Да нет, — так же спокойно ответила Катя. — Таких, как ты, там как раз навалом, только там они все за решеткой: кто в тюрьме, а кто и в зоопарке. Убери-ка руку, и так жарко.
Оба сержанта немедленно с большим интересом повернули к ним головы, и лысый неохотно убрал руку.
— Зря, — сказал он. — На твоем месте я бы воспользовался моментом. Другой возможности у тебя может и не быть.
— На моем месте ты бы подох три года назад, — сообщила ему Катя. — А что до возможности, так это мы еще посмотрим.
— А чего смотреть-то? — неприятно хохотнул лысый. Изо рта у него несло, как из выгребной ямы. Катя поспешно отвернулась и уперлась взглядом в скверно выбритую щеку сержанта. На скуле у сержанта был порез, а в ушах полно серы. От него исходил тяжелый, почти осязаемый запах застарелого пота. Катя стала смотреть вперед, стараясь дышать через раз... Родину не выбирают.
— Чего смотреть? — повторил лысый. — Ты что, Скворцова, свой послужной список забыла? Сколько ты человек-то замочила? Не помнишь?
— Я защищалась, — бесцветным голосом ответила Катя, тут же подумав, что лучше было промолчать.
— Защищалась... — передразнил Лысый. — А за бугор вместе с деньгами и коллекцией Прудникова ты тоже в целях самозащиты слиняла? Не-е-ет, Скворцова, сколь веревочке ни виться...
— Сколько волка ни корми, все равно у слона хрен толще, — неожиданно поддержал его сидевший впереди сержант.
— Ненавижу это дерьмо, — призналась Катя.
— Какое? — не понял лысый. — Это нашу милицию, что ли?
— Пословицы, — пояснила она, — поговорки... Хотя, и милицию тоже.
— Это ты напрасно, — ничуть не обидевшись за милицию, сказал лысый. Впрочем, Катя сильно подозревала, что служил он вовсе не в милиции. — Народ сер, но мудр... как и милиция.
Он расхохотался собственной шутке. Катя снова посмотрела на него, поражаясь такой жизнерадостности, и взгляд ее остановился на выпуклости слева под мышкой, прикрытой полой мятого пиджака. Невольно, сама не желая того, она представила, как это могло бы происходить, и поняла, что ей нипочем не успеть — противников было слишком много и они находились слишком близко, да к тому же со всех сторон. Пистолет наверняка не взведен, но зато поставлен на предохранитель... Плюс теснота, плюс наручники... Нет, решила она, ничего не выйдет. «И вообще, хватит, — твердо сказала она себе. — Сначала следует оплатить старые долги, а уж потом залезать в новые».
Хотя насчет долгов можно было бы и поспорить. С одной стороны, она вовсе не просила втягивать ее в ту кровавую кашу, что заварилась три года назад вокруг излишне хитрого коллекционера Прудникова, а с другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Это была месть в духе прежних хозяев кольца, но Катю она вполне устраивала — в конце концов, Мартинелли ее тоже не пожалел.
Она поднялась со своего места последней — спешить было некуда — и неторопливо двинулась к выходу из самолета, гадая, будут ее встречать, или процесс распада в здешних краях зашел уже так далеко, что про нее просто-напросто забыли. На боку у нее висела спортивная сумка, в которой лежали зубная щетка, тюбик пасты, расческа и смена белья — на предложение Мартинелли собрать вещи она ответила вежливым отказом, да и собирать после визита грабителей было особенно нечего.
На верхней ступеньке трапа она остановилась и посмотрела вниз. Встречающие были видны за версту — от двух сержантов и возглавлявшего троицу лысоватого жердяя в коротковатом цивильном пиджаке так и веяло родной российской безнадегой: привет, Скворцова, а мы тут прямо заждались. Катя вздохнула почти с облегчением: можно было перестать волноваться, поскольку ее судьба теперь была решена на много лет вперед... А может быть, вместо долгих лет ей отпущены короткие недели, которые потребуются на то, чтобы вынести ей приговор и привести его в исполнение... «Да наплевать», — сказала себе Катя и стала неторопливо спускаться по трапу. Надо было быть полной дурой, чтобы надеяться на то, что о ней забыли. Никто не забыт, ничто не забыто — ведь совсем недавно эта страшноватая фраза смотрела с каждой газетной страницы, чуть ли не с каждой стены!
За спинами встречающих, поставленная так, чтобы не мешать аэропортовскому автобусу, поблескивала черная «Волга» с антенной радиотелефона на крыше. «Бог ты мой, — подумала Катя с болезненным чувством узнавания, — „Волга“! Это ж надо!..» Впрочем, ни восторга, ни ностальгии, ни хотя бы страха Катя не ощущала — все было серо, буднично и смертельно скучно, словно она никуда и не уезжала.
— Ба! — с наигранной веселостью заорал человек в штатском, так что спускавшиеся по трапу пассажиры невольно шарахнулись в сторону. — Привет, Скворцова! А мы тут прямо заждались!
Катя на мгновение прикрыла глаза, не зная, как ей реагировать — смеяться или плакать, а когда открыла, первым, что она увидела, была пара вороненых наручников, которые, как маятник, раскачивались в приветственно поднятой руке штатского. «Никто не забыт, и ничто не забыто, — говорили наручники. — Привет, Скворцова, мы уже заждались», — говорили они.
Катя снова остановилась и полной грудью вдохнула горячий воздух, насыщенный парами керосина и запахом нагретого металла. Родину не выбирают, сынок, вспомнился ей старый анекдот.
Последние пассажиры грузились в автобус, испуганно косясь на Катю и тех, кто приехал ее встретить. За рулем «Волги», покуривая скучал водитель. Его сигарета издавала пронзительную вонь, от которой Катя давно отвыкла.
Родину не выбирают.
Она протянула лысому свои запястья, но ему, оказывается, требовалось только одно. Продолжая весело скалиться, он сковал Катину руку со своей воронеными браслетами, которые защелкнулись с сытым лязгом, как челюсти аллигатора. Катя не задавала вопросов — все было ясно и так, а на то, чтобы ломать комедию, у нее просто не было сил.
Один из сержантов сел на переднее сиденье вместе с водителем. Катя вместе с двумя другими встречающими втиснулась на заднее сиденье «Волги». Вонь дешевых сигарет, усиленная духотой, здесь была просто нестерпимой. Как только дверцы захлопнулись и машина, набирая скорость, покатилась к видневшемуся поодаль терминалу аэропорта, лысый, звякнув цепочкой наручников, положил свою потную ладонь на Катино колено. Катя повернула к нему голову и некоторое время, не мигая, смотрела на него в упор.
— Ну, чего уставилась, шалава? — дружелюбно спросил лысый, спокойно передвигая ладонь повыше. — В твоей Америке, небось, настоящих мужиков уже и не осталось.
— Да нет, — так же спокойно ответила Катя. — Таких, как ты, там как раз навалом, только там они все за решеткой: кто в тюрьме, а кто и в зоопарке. Убери-ка руку, и так жарко.
Оба сержанта немедленно с большим интересом повернули к ним головы, и лысый неохотно убрал руку.
— Зря, — сказал он. — На твоем месте я бы воспользовался моментом. Другой возможности у тебя может и не быть.
— На моем месте ты бы подох три года назад, — сообщила ему Катя. — А что до возможности, так это мы еще посмотрим.
— А чего смотреть-то? — неприятно хохотнул лысый. Изо рта у него несло, как из выгребной ямы. Катя поспешно отвернулась и уперлась взглядом в скверно выбритую щеку сержанта. На скуле у сержанта был порез, а в ушах полно серы. От него исходил тяжелый, почти осязаемый запах застарелого пота. Катя стала смотреть вперед, стараясь дышать через раз... Родину не выбирают.
— Чего смотреть? — повторил лысый. — Ты что, Скворцова, свой послужной список забыла? Сколько ты человек-то замочила? Не помнишь?
— Я защищалась, — бесцветным голосом ответила Катя, тут же подумав, что лучше было промолчать.
— Защищалась... — передразнил Лысый. — А за бугор вместе с деньгами и коллекцией Прудникова ты тоже в целях самозащиты слиняла? Не-е-ет, Скворцова, сколь веревочке ни виться...
— Сколько волка ни корми, все равно у слона хрен толще, — неожиданно поддержал его сидевший впереди сержант.
— Ненавижу это дерьмо, — призналась Катя.
— Какое? — не понял лысый. — Это нашу милицию, что ли?
— Пословицы, — пояснила она, — поговорки... Хотя, и милицию тоже.
— Это ты напрасно, — ничуть не обидевшись за милицию, сказал лысый. Впрочем, Катя сильно подозревала, что служил он вовсе не в милиции. — Народ сер, но мудр... как и милиция.
Он расхохотался собственной шутке. Катя снова посмотрела на него, поражаясь такой жизнерадостности, и взгляд ее остановился на выпуклости слева под мышкой, прикрытой полой мятого пиджака. Невольно, сама не желая того, она представила, как это могло бы происходить, и поняла, что ей нипочем не успеть — противников было слишком много и они находились слишком близко, да к тому же со всех сторон. Пистолет наверняка не взведен, но зато поставлен на предохранитель... Плюс теснота, плюс наручники... Нет, решила она, ничего не выйдет. «И вообще, хватит, — твердо сказала она себе. — Сначала следует оплатить старые долги, а уж потом залезать в новые».
Хотя насчет долгов можно было бы и поспорить. С одной стороны, она вовсе не просила втягивать ее в ту кровавую кашу, что заварилась три года назад вокруг излишне хитрого коллекционера Прудникова, а с другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100