Тем более что его окна, защищённые железными решётками, выходили на другую сторону. Я уже побывала и там, обойдя дом кругом, и убедилась, что свет горит, но ничего не видно из-за плотно задёрнутых тёмных штор.
Сжимая в руках сумочку и чувствуя себя натуральным живцом, я вошла в подъезд, поднялась по маленькой лестнице и подошла к третьей квартире. Вокруг стояла тишина, все жильцы давно уже спали. Я прислушалась. За дверью ничего не было слышно. Глазок светился тусклым огоньком, значит, за мной никто не наблюдал. Но что-то зловещее и страшное таилось там, за этой обитой дерматином преградой, и именно мне предстояло избавить от него страждущее человечество.
Приняв вид дрожащей от нетерпения и страха наивной куклы, я собралась с духом и ровно в тридцать пять минут третьего нажала на кнопку звонка.
Я не опасалась, что он набросится на меня прямо на площадке или даже в прихожей — могли бы услышать соседи, а ему это вряд ли нужно, тем более что за ним числится уже не одно похищение. Нет, наверняка он не станет рисковать и у него имеется хитроумный план, отточенный на предыдущих жертвах. Ничего, на мне он обломает свои хищные зубы. Я дождусь момента, когда он нападёт на меня, чтобы уже потом он не смог отвертеться от закона, и быстренько сорву все его планы…
Послышались быстрые лёгкие шаги, щёлкнул замок, и дверь распахнулась.
То, что я увидела в следующий момент, один к одному соответствовало моим представлениям о маньяках. На меня смотрел хмурый, взъерошенный тип, одетый в мятые брюки и несвежую белую рубашку. На ногах у него были тапочки. Лицо его, худощавое, небритое, с длинным носом и нездорово блестящими глазами, мне сразу не понравилось. Он даже не улыбнулся, наглец, а только смерил меня плотоядным взглядом и хрипло спросил:
— Нимфа?
— Да, — от неожиданности я смутилась. — А вообще-то Мария…
— Я Олег, — он воровато осмотрел площадку. — Заходи быстрее.
Он отступил, приглашая меня в логово, а я подумала, что, видимо, сильно приспичило товарищу, если так торопит — не терпится, наверное, хлебнуть свежей кровушки.
— Раздевайся сама, вешалка перед тобой, — сказал он, прокашлявшись и продолжая меня разглядывать. — Что будешь пить?
Я ожидала этого вопроса. И дураку было понятно, что он собирается меня подпоить снотворным или ещё какой-нибудь гадостью, а потом уже изнасиловать, задушить, расчленить и вывезти за город. Или съесть — но это уже не суть важно.
Мне даже было его немного жалко.
— Я не знала, что у вас есть, поэтому по дороге заскочила в ларёк и купила своего любимого мартини.
И вытащила из пакета бутылку, украдкой наблюдая за его реакцией.
Бедняга изменился в лице, губы скривились в недовольную ухмылку.
— Ты пьёшь такую гадость? Спрячь и никому не показывай. В моем доме пьют только водку.
— Но…
— Никаких «но». Ты хочешь быть актрисой или нет?
— Хочу.
— Тогда слушай, что говорят.
Он повернулся и ушёл в комнату, оставив меня наедине с бутылкой, которую я тупо разглядывала, держа в руке. Что ж, первый тайм он выиграл — придётся теперь пить водку с клофелином…
В огромной гостиной практически не было мебели. Здоровенный угловой диван в полкомнаты, журнальный столик с дымящейся в пепельнице сигаретой и какими-то бумагами, заставленная бутылками и фужерами стойка бара в углу у окна и театральные афиши вместо ковров на стенах. Олег сидел за столом и демонстративно открывал новую бутылку «Довганя». Видимо, делал это специально, чтобы я ничего не заподозрила, а на самом деле нашпиговал водку отравой с помощью шприца. Наивный, думает, я полная дура…
— Садись, выпьем перед началом. — Он впервые улыбнулся, и по моей спине пробежали холодные мурашки от его неестественной гримасы.
— Перед каким началом? — Я робко присела на краешек дивана.
— Не дури, Машенька. — Он разлил водку и придвинул мне один фужер. — Ты ведь все прекрасно понимаешь. Не так ли? Давай, твоё здоровье…
И одним махом опрокинул в себя содержимое бокала. Я смотрела на него с изумлением и не верила глазам: он что, самоубийца? Но потом до меня дошло, что, видимо, перед моим приходом он принял противоядие и на него отрава не влияет.
Жадно схватив сигарету, он глубоко затянулся и посмотрел на меня.
— Ты чего не пьёшь? Ну-ка давай! И до дна, пожалуйста. В нашем деле без этого нельзя.
— Вы так думаете? — пожала я плечами. — Хорошо, выпью, если нельзя. Но только вы уж отвернитесь — я стесняюсь, когда на меня смотрят.
— Стесняешься, когда смотрят на тебя? — Он уставился на меня круглыми глазами и вдруг расхохотался. Да так громко, что я подумала, соседи сбегутся.
Наконец, вытерев слезы, он качнул головой и проговорил:
— Ну ты даёшь, Машуля.
А что ты будешь делать, когда на тебя смотреть будут миллионы? Нет, так не пойдёт. Или пей, или проваливай.
— Так я уже выпила, — улыбнулась я, показывая фужер, который, улучив момент, незаметно опорожнила за диван.
— Да? — удивился он. — Когда это ты успела?
— Пока вы тут заливались. Ну так что, перейдём к делу? Что-то вы не очень похожи на продюсера…
— Даже так? — Он хитро усмехнулся. — А ты когда-нибудь видела живых продюсеров?
— Нет, — стушевалась я.
— Почему же тогда говоришь, что не похож? Впрочем, не о том сейчас парль.
— Что?
— Парль. Речь, по-французски. А теперь слушай, что я тебе скажу. Честно говоря, не ожидал, что ты окажешься такой красивой. Обычно в Интернете корявенькие попадаются, а у тебя фактура что надо. Ты будешь главной героиней сериала…
— Какого сериала?
— Моего. Я задумал снять первый российский эротический сериал. Я даже нашёл деньги и все прочее. Но в Думе эти проклятые недоделки все ещё муссируют вопрос об эротике на экранах, поэтому с деньгами пока затормозилось. Вникаешь?
— Вникаю. Так я что, буду голой сниматься?
— Будешь, — твёрдо ответил он. — И не одна, а с мужиками. Тоже голыми.
Правда, не всегда. К великому моему сожалению, цензура требует, чтобы герои иногда появлялись на экране одетыми. Интеллектуалы, мать их, пуритане, растуды их в качель, чистоплюи, ничего не смыслящие в настоящем искусстве…
Он опять налил и яростно выпил. Затем, закурив, продолжил:
— Но ничего, когда-нибудь они поймут, что человек по своей сути — голый. Таким он рождается и таким должен жить. Обнажённость тела, души и мыслей — вот мой главный принцип в искусстве. Не должен человек стесняться самого себя. Если он боится выйти на улицу голым, значит, и мысли свои высказывать боится, душу свою прячет, а от этого все зло на земле. Усекаешь?
— Усекаю.
— Тогда иди вон в ту дверь и раздевайся, а я сейчас подойду.
Он кивнул на оклеенную фотографиями голых девиц дверь рядом с баром.
Если бы я не знала, что передо мной маньяк, то давно бы уже выкинула его в окошко вместе с его обнажёнными принципами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114