От стены до стены было метров семь, за это время он успевал произнести примерно пять или шесть фраз, включая междометия. И честно скажу: такого черного мата я никогда в жизни не слышал. Даже не подозревал, что такой существует. Правда, в армии я всего шесть лет, а он — лет на двадцать, а то и на тридцать больше. Или у них в Академии Генштаба такой спецкурс читают?
Только на пятом или шестом витке генерал-лейтенант начал слегка повторяться. Видимо, он и сам это почувствовал. Поэтому вернулся к столу и долго сидел, закрыв лицо руками. Потом сказал:
— Иди, капитан, отдыхай. И вы, ребята, тоже. Дальше я уж сам этим делом займусь. Только никому об этом — ни слова. Понимаете, надеюсь?
— Так точно, товарищ генерал-лейтенант, — ответил я за всех.
Вернувшись в часть, мы сгоняли Артиста за бутылкой — это у него в любой ситуации хорошо получалось — и помянули Тимоху.
Бывшего каскадера «Мосфильма». Лейтенанта Тимофея Варпаховского. Светлая ему память.
* * *
Такой вот у нас денек получился. И я чувствовал, что этим дело не кончится.
Внутренний голос мне это подсказывал. А он мне никогда не врет. Даже когда я сам себе пытаюсь врать. И на этот раз не соврал.
На следующий день, как всегда после операции, нам полагался, как говорят на гражданке, отгул. Но уже в десять утра к нам в казарму вошел наш полковник Дьяков. Лицо у него было как после тяжелого боя с большими потерями с нашей стороны.
— Что у вас там вчера случилось? — спросил он меня.
— Я же представил рапорт.
— А кроме того, что в рапорте?
— Николай Дементьевич, мало у вас своих проблем? Ничего хорошего не случилось. А что случилось — об этом доложено командующему армией.
— Выходит, вы у него вчера были?
— Пришлось.
— Ладно. Не хочешь — не говори.
— Не имею права.
— Я так и понял. Собирайтесь, он вас вызывает. К одиннадцати ноль-ноль. — Он помолчал и добавил:
— Без оружия.
— Форма одежды парадная? — поинтересовался Артист.
— Парадная? — переспросил полковник. — Не думаю. Нет, не думаю, — повторил он.
Мы побрились, надраились, навели марафет и в десять пятьдесят шесть были уже на КПП штаба армии: подобранные, подтянутые струночкой, словно бы облитые полевой камуфляжкой, — не на всяком и парадная форма так сидит, с боевыми наградами — у кого что было. А у всех было — от медали «За отвагу» у Мухи и Трубача до «Ордена Мужества» и американского «Бронзового орла» у меня; «Орла» вручил мне посол США за освобождение их журналистов. Я взглянул на нашу группу как бы со стороны, и мне понравилось. Как раньше говорили: военная косточка. Или как полковник Дьяков иногда говорит: «Элита!» Правда, говорит он это только тогда, когда делает нам втык за какой-нибудь прокол, и добавляет при этом: «Мать вашу!»
На КПП нас встретили, как делегацию НАТО: полная корректность и нуль эмоций. Один дежурный офицер передал нас другому, тот — третьему, и ровно в одиннадцать ноль-ноль адъютант открыл перед нами двери кабинета командующего:
— Вас ждут.
Командарм, похоже, эту ночь на спал — таким тяжелым и обрюзгшим было его лицо. В кабинете сидел еще один человек — лет пятидесяти, с бледным сухим лицом, в очках с тонкой золоченой оправой. Он был в штатском, но темно-синий костюм на нем сидел, как форма на кадровом офицере.
— Товарищ генерал-лейтенант, по вашему приказанию… — Вижу, что прибыли. Это товарищ из Управления по планированию специальных мероприятий. Ему представьтесь.
— Капитан Пастухов, — назвался я.
А за мной и ребята, по старшинству.
Док:
— Капитан медицинской службы Перегудов.
Боцман:
— Старший лейтенант Хохлов.
Трубач:
— Старший лейтенант Ухов.
Артист:
— Лейтенант Злотников.
Муха:
— Лейтенант Мухин.
— Вольно. Садитесь, — кивнул командующий.
Но гостя нам так и не представил. Товарищ из Управления по планированию специальных мероприятий. И будет с вас. Я и не подозревал, что такое управление существует. А какие специальные мероприятия оно планирует — об этом только сейчас стал догадываться.
— У меня к вам, товарищи офицеры, несколько вопросов, — начал штатский. — Скажите, капитан Пастухов, эти материалы, которые вы вчера доставили… У них есть копии?
Я сразу понял, куда он клонит. И ответил:
— У нас — нет.
— А у них?
— Думаю, нет. Кассета не доснята, многие пленки не проявлены. Негативы снимков наверняка есть. Но снимки мелкие, даже погон не видно. А лица в марлевых полумасках.
— У вас не было намерения сделать копию видеопленки?
— Зачем? Если бы дело касалось только генерал-майора Жеребцова, эти материалы мы отнесли бы прямо в ОБСЕ. И прославили бы его на весь мир.
— Почему же вы так не сделали?
— Потому что на весь мир прославилась бы и Российская армия. А она и так прославлена с головы до ног.
— Значит, вы думали о чести Российской армии?
— А вы? — неожиданно вмешался Док. — Когда планировали это мероприятие? Если планировали его вы.
Таким я Дока никогда не видел. Он с трудом сдерживал бешенство.
Штатский словно бы не услышал его вопроса.
— Спасибо, — сказал он. — Я удовлетворен вашими ответами.
— Анатолий Федорович, я хотел бы поговорить с моими офицерами наедине, — обратился к нему командующий.
«Анатолий Федорович — вот, значит, как его зовут», — взял я себе на заметку.
— Разумеется. Ничего не имею против, — ответил штатский и вышел.
Командующий проводил его тяжелым взглядом и повернулся к нам:
— Курит кто-нибудь? Угостите сигаретой.
Док выложил перед ним пачку «Мальборо» и зажигалку. Он был единственным, кто в нашей команде курил. Раньше Артист и Муха смолили, но после двух подряд тридцатикилометровых марш-бросков по горам с полной выкладкой, которые я специально для них устроил, как-то быстренько бросили. А вот у Дока не получалось.
Командующий закурил и довольно долго молчал. Потом сказал:
— Плохие у меня для вас новости, ребята. Очень плохие. От меня потребовали, чтобы я отдал вас под трибунал.
— За что?! — вырвалось у Мухи.
— Невыполнение боевого приказа. Нападение на генерала Жеребцова… Что ж ты его не пристрелил, капитан? Сам же сказал: он тебе в башку целил. И свидетелей у тебя вон сколько! Пристрелил бы — и дело с концом. Тоже мне, спецназ хренов!
— В следующий раз так и сделаю, — пообещал я.
— Не будет у тебя следующего раза. И ни у кого из вас не будет. Вы разжалованы и уволены из армии. Вчистую.
Я даже засмеялся.
— Не складывается, товарищ генерал-лейтенант. Это все равно что приказать: отрубить голову и повесить. Если мы разжалованы и уволены, значит — мы штатские.
При чем здесь военный трибунал? А если трибунал, зачем увольнение? А вдруг трибунал решит, что правильней нас расстрелять?
— Трибунала не будет. Я сказал, что сяду рядом с вами, потому что тоже не выполнил бы такого приказа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Только на пятом или шестом витке генерал-лейтенант начал слегка повторяться. Видимо, он и сам это почувствовал. Поэтому вернулся к столу и долго сидел, закрыв лицо руками. Потом сказал:
— Иди, капитан, отдыхай. И вы, ребята, тоже. Дальше я уж сам этим делом займусь. Только никому об этом — ни слова. Понимаете, надеюсь?
— Так точно, товарищ генерал-лейтенант, — ответил я за всех.
Вернувшись в часть, мы сгоняли Артиста за бутылкой — это у него в любой ситуации хорошо получалось — и помянули Тимоху.
Бывшего каскадера «Мосфильма». Лейтенанта Тимофея Варпаховского. Светлая ему память.
* * *
Такой вот у нас денек получился. И я чувствовал, что этим дело не кончится.
Внутренний голос мне это подсказывал. А он мне никогда не врет. Даже когда я сам себе пытаюсь врать. И на этот раз не соврал.
На следующий день, как всегда после операции, нам полагался, как говорят на гражданке, отгул. Но уже в десять утра к нам в казарму вошел наш полковник Дьяков. Лицо у него было как после тяжелого боя с большими потерями с нашей стороны.
— Что у вас там вчера случилось? — спросил он меня.
— Я же представил рапорт.
— А кроме того, что в рапорте?
— Николай Дементьевич, мало у вас своих проблем? Ничего хорошего не случилось. А что случилось — об этом доложено командующему армией.
— Выходит, вы у него вчера были?
— Пришлось.
— Ладно. Не хочешь — не говори.
— Не имею права.
— Я так и понял. Собирайтесь, он вас вызывает. К одиннадцати ноль-ноль. — Он помолчал и добавил:
— Без оружия.
— Форма одежды парадная? — поинтересовался Артист.
— Парадная? — переспросил полковник. — Не думаю. Нет, не думаю, — повторил он.
Мы побрились, надраились, навели марафет и в десять пятьдесят шесть были уже на КПП штаба армии: подобранные, подтянутые струночкой, словно бы облитые полевой камуфляжкой, — не на всяком и парадная форма так сидит, с боевыми наградами — у кого что было. А у всех было — от медали «За отвагу» у Мухи и Трубача до «Ордена Мужества» и американского «Бронзового орла» у меня; «Орла» вручил мне посол США за освобождение их журналистов. Я взглянул на нашу группу как бы со стороны, и мне понравилось. Как раньше говорили: военная косточка. Или как полковник Дьяков иногда говорит: «Элита!» Правда, говорит он это только тогда, когда делает нам втык за какой-нибудь прокол, и добавляет при этом: «Мать вашу!»
На КПП нас встретили, как делегацию НАТО: полная корректность и нуль эмоций. Один дежурный офицер передал нас другому, тот — третьему, и ровно в одиннадцать ноль-ноль адъютант открыл перед нами двери кабинета командующего:
— Вас ждут.
Командарм, похоже, эту ночь на спал — таким тяжелым и обрюзгшим было его лицо. В кабинете сидел еще один человек — лет пятидесяти, с бледным сухим лицом, в очках с тонкой золоченой оправой. Он был в штатском, но темно-синий костюм на нем сидел, как форма на кадровом офицере.
— Товарищ генерал-лейтенант, по вашему приказанию… — Вижу, что прибыли. Это товарищ из Управления по планированию специальных мероприятий. Ему представьтесь.
— Капитан Пастухов, — назвался я.
А за мной и ребята, по старшинству.
Док:
— Капитан медицинской службы Перегудов.
Боцман:
— Старший лейтенант Хохлов.
Трубач:
— Старший лейтенант Ухов.
Артист:
— Лейтенант Злотников.
Муха:
— Лейтенант Мухин.
— Вольно. Садитесь, — кивнул командующий.
Но гостя нам так и не представил. Товарищ из Управления по планированию специальных мероприятий. И будет с вас. Я и не подозревал, что такое управление существует. А какие специальные мероприятия оно планирует — об этом только сейчас стал догадываться.
— У меня к вам, товарищи офицеры, несколько вопросов, — начал штатский. — Скажите, капитан Пастухов, эти материалы, которые вы вчера доставили… У них есть копии?
Я сразу понял, куда он клонит. И ответил:
— У нас — нет.
— А у них?
— Думаю, нет. Кассета не доснята, многие пленки не проявлены. Негативы снимков наверняка есть. Но снимки мелкие, даже погон не видно. А лица в марлевых полумасках.
— У вас не было намерения сделать копию видеопленки?
— Зачем? Если бы дело касалось только генерал-майора Жеребцова, эти материалы мы отнесли бы прямо в ОБСЕ. И прославили бы его на весь мир.
— Почему же вы так не сделали?
— Потому что на весь мир прославилась бы и Российская армия. А она и так прославлена с головы до ног.
— Значит, вы думали о чести Российской армии?
— А вы? — неожиданно вмешался Док. — Когда планировали это мероприятие? Если планировали его вы.
Таким я Дока никогда не видел. Он с трудом сдерживал бешенство.
Штатский словно бы не услышал его вопроса.
— Спасибо, — сказал он. — Я удовлетворен вашими ответами.
— Анатолий Федорович, я хотел бы поговорить с моими офицерами наедине, — обратился к нему командующий.
«Анатолий Федорович — вот, значит, как его зовут», — взял я себе на заметку.
— Разумеется. Ничего не имею против, — ответил штатский и вышел.
Командующий проводил его тяжелым взглядом и повернулся к нам:
— Курит кто-нибудь? Угостите сигаретой.
Док выложил перед ним пачку «Мальборо» и зажигалку. Он был единственным, кто в нашей команде курил. Раньше Артист и Муха смолили, но после двух подряд тридцатикилометровых марш-бросков по горам с полной выкладкой, которые я специально для них устроил, как-то быстренько бросили. А вот у Дока не получалось.
Командующий закурил и довольно долго молчал. Потом сказал:
— Плохие у меня для вас новости, ребята. Очень плохие. От меня потребовали, чтобы я отдал вас под трибунал.
— За что?! — вырвалось у Мухи.
— Невыполнение боевого приказа. Нападение на генерала Жеребцова… Что ж ты его не пристрелил, капитан? Сам же сказал: он тебе в башку целил. И свидетелей у тебя вон сколько! Пристрелил бы — и дело с концом. Тоже мне, спецназ хренов!
— В следующий раз так и сделаю, — пообещал я.
— Не будет у тебя следующего раза. И ни у кого из вас не будет. Вы разжалованы и уволены из армии. Вчистую.
Я даже засмеялся.
— Не складывается, товарищ генерал-лейтенант. Это все равно что приказать: отрубить голову и повесить. Если мы разжалованы и уволены, значит — мы штатские.
При чем здесь военный трибунал? А если трибунал, зачем увольнение? А вдруг трибунал решит, что правильней нас расстрелять?
— Трибунала не будет. Я сказал, что сяду рядом с вами, потому что тоже не выполнил бы такого приказа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113