Яхта была под английским флагом; на борту ее значилось название — «Анна» и порт приписки — Ливерпуль. На фоне огромных плавучих доков, сухогрузов, лесовозов она выглядела детской нарядной игрушкой, но любому человеку, хоть что-то понимающему в морских делах (а таким в древнем ганзейском Гамбурге был едва ли не каждый второй), с одного взгляда было ясно, что изящные обводы этой игрушки в сочетании с мощным современным двигателем таят возможности яхты развивать едва ли не скорость торпедных катеров, остойчивость и мореходные качества таковы, что даже кругосветное путешествие для нее не проблема. И даже уж совсем профану без пояснений было понятно, что такая яхта может принадлежать только богатому человеку. И не просто богатому — очень богатому.
Однако двое мужчин, доставленных с яхты на белом, похожем на глиссер катере, совершенно не походили на богатых людей. Один — высокий, плотный, лет пятидесяти — был в заурядной кожаной куртке, потертой на сгибах, в темной вязаной шапочке, натянутой из-за пронизывающего ветра чуть ли не на глаза. Он был похож на шкипера, в крайнем случае — на капитана, но уж никак не на владельца этой роскошной яхты. А второй и на шкипера не тянул: тоже высокий, сухощавый, лет двадцати семи, в джинсах, в китайской ветровке с капюшоном. Моторист? Стюард?
Лишь подобострастная услужливость, с которой матрос, сидевший за рулем глиссера, попытался помочь пассажирам подняться на набережную, могли бы подсказать внимательному наблюдателю, что доставленные — отнюдь не простые члены команды.
И такой наблюдатель, между прочим, был.
Как только эти двое оказались на набережной, из темно-серого «фольксвагена-пассат», далеко не последней модели, припаркованного неподалеку, вышла молодая женщина в длинном синем плаще и изящной фетровой шляпке и подошла к мужчинам.
— Вы есть мистер Назаров? — обратилась она к старшему.
— Да, это я, — подтвердил тот.
— Я есть очень рада. Я остерегалась, что у вас что-то может задержаться в пути. Я хочу себя представить. Я называюсь Эльза Рост, я работаю в нашем бюро по туризму как гид, и на русском языке тоже. Если я скажу что-то не так, заранее извините меня, потому что из вашей страны сначала было очень мало туристов и я не могла иметь практики после университета, а теперь здесь очень много русских, но мало кто может оплатить услуги гида. Итак, я в вашем полном распоряжении, господа, и мой автомобиль также, если, конечно, он вас устроит.
Она показала на свой «фольксваген». Мужчины переглянулись и почему-то засмеялись. Потом старший сказал:
— Мы, конечно, привыкли к «роллс-ройсам», но для разнообразия сойдет и этот.
И двинулись к машине. Эльза села за руль и включила двигатель…
* * *
Из протокола допроса гражданки Федеративной Республики Германии Эльзы Рост, урожденной Фогелыштерн, 28 лет, замужней, постоянно проживающей в г. Гамбурге.
Допрос проведен инспектором гамбургской криминальной полиции Францем Шмидтом.
(Приводится в переводе с немецкого):
"Рост. 24 мая, в пятницу, около десяти часов вечера мне домой позвонил шеф нашего туристического агентства господин Крамер и спросил, не смогу ли я в воскресенье 26 мая поработать в качестве гида и переводчика с какими-то важными русскими господами. Он извинился за столь поздний звонок и объяснил его срочностью и важностью дела. Я не являюсь постоянным сотрудником агентства, сотрудничаю с туристическим бюро мистера Крамера в свободные дни, поскольку не могу позволить себе упустить возможность дополнительного заработка. Господин Крамер сказал, что мой гонорар будет удвоен, так как работать с русскими мне придется в воскресенье и к тому же — в праздник Троицы. Я согласилась, но напомнила, что русским языком владею гораздо хуже, чем английским, и среди нештатных сотрудников агентства сейчас немало русских немцев. Господин Крамер ответил, что именно этот вариант он и предложил человеку, с которым вел переговоры, но тот самым категорическим образом потребовал, чтобы в роли гида и переводчика выступало лицо, ни малейшим образом не связанное с эмигрантами из России, — лучше всего женщина, коренная жительница Гамбурга.
Шмидт. Сказал ли господин Крамер, с кем именно он вел переговоры? И как — лично или по телефону?
Рост. Нет. А сама я не спросила, меня это не интересовало. Я уточнила только, когда и где я должна встретиться с этими русскими господами и в чем будут заключаться мои обязанности. Господин Крамер объяснил, что 26 мая в десять утра я должна быть на набережной Нордер-Эльбы в районе Альтштадта и ждать появления яхты «Анна», порт приписки Ливерпуль. Имя моего клиента, который прибудет на этой яхте, господин Назаров. Я должна буду провести экскурсию с ним и с людьми, которые будут его сопровождать, экскурсию по городу в том объеме, в каком они пожелают, а вечером выполнять роль переводчицы во время праздничного приема, который господин Назаров намерен устроить на борту своей яхты для друзей и деловых партнеров.
Шмидт. Итак, вы дождались прибытия яхты «Анна». Когда она пришла?
Рост. Около полудня. Я ждала почти два часа и уже начала беспокоиться.
Шмидт. Сколько человек сошло с борта яхты?
Рост. Всего двое. Сам господин Назаров и его сын Александр, аспирант из Гарварда. Он попросил называть себя просто Алекс.
Шмидт. У вас не возникло сомнений, что Алекс действительно сын господина Назарова?
Рост. Ни малейших. Во-первых, они были очень похожи. Оба высокие. И еще что-то в выражении лица, глаз. Глаза у обоих такие, знаете, серые, жесткие. А когда они смотрели друг на друга, это выражение жесткости исчезало. И общались они так, как отец с сыном после долгой разлуки.
Шмидт. Они много разговаривали между собой?
Рост. Как раз нет. В том-то и дело. Нет, они разговаривали, конечно: о каких-то знакомых, об учебе Алекса, об Анне. Как я поняла, Анна — это жена или очень близкий человек господина Назарова, но не мать Алекса, иначе он называл бы ее иначе, не по имени. Я поняла, Анна чем-то болела и лечилась в Швейцарии. Но больше они молчали. Они как будто и затеяли эту экскурсию, чтобы побыть вдвоем.
Я в этом уверена. И знаете почему? Я показала им театр, ратушу, кунстхалле, потом подвезла к Катариненкирхе. Когда я начала рассказывать о ней, господин Назаров вдруг прервал меня и спросил, сколько я получу за работу с ними. Я ответила: триста шестьдесят марок. Тогда он достал портмоне — это был «Монблан», господин инспектор! — и протянул мне триста долларов в трех купюрах. Он сказал: это вам за то, что мы изменим правила — вы будете говорить только тогда, когда мы вас о чем-нибудь спросим. Деньги я, разумеется, взяла, но это меня, буду откровенна, обидело, и я спросила, не желают ли господа осмотреть Репербан, если им неинтересна наша замечательная Катариненкирхе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113