— А кто он такой? — спросил я.
Цирюльник, еще туже подвинтив свою физиономию, ответил, что джентльмен не пожелал себя назвать, но хочет меня видеть. Я на секунду призадумался, недоумевая, кто бы мог быть этот посетитель, и заметил, что цирюльник, воспользовавшись случаем, обменялся еще одним кивком с экономкой, которая не двигалась с места.
— Ну, что ж! — сказал я. — Просите джентльмена пожаловать сюда.
Эти слова как будто увенчали надежды цирюльника, ибо он круто повернулся и пустился бегом.
Дальнозоркостью я не отличаюсь, и когда джентльмен только что появился в конце аллеи, я не мог его разглядеть и не знал, знаком я с ним или нет. Это был пожилой джентльмен, но шел он легко и быстро, отличался приятнейшими манерами, ловко обходил садовый каток и бордюры клумб, пробираясь между цветочными горшками и улыбаясь с невыразимым добродушием. Не успел он дойти до середины аллеи, как уже начал приветствовать меня; тогда мне показалось, что я его знаю; но когда он приблизился ко мне с шляпой в руке и солнце осветило его лысую голову, кроткое лицо, блестящие очки, светло-коричневые, плотно облегающие панталоны и черные гетры, — вот тогда меня потянуло к нему, и я окончательно убедился в том, что это — мистер Пиквик.
— Дорогой сэр, — сказал джентльмен, когда я встал, чтобы приветствовать его, — прошу вас, сядьте. Пожалуйста, садитесь. Не стойте из-за меня. Право же, я настаиваю на этом.
С этими словами мистер Пиквик деликатно принудил меня сесть и, взяв за руку, потряс ее еще и еще раз с сердечностью, поистине покоряющей. Я постарался выразить в своем приветствии радость, которую вызвало его появление, и усадил рядом. Он то выпускал, то снова хватал мою руку, смотрел на меня сквозь очки, и такой сияющей физиономии я никогда не видывал.
— Вы меня сразу узнали! — воскликнул мистер Пиквик. — Как приятно, что вы меня сразу узнали!
Я ответил, что частенько перечитывал историю его приключений, а его лицо хорошо знакомо мне по портретам. Я выразил ему свое соболезнование, считая, что случай благоприятствует упоминанию об этом, — по поводу разных пасквилей на его особу, появлявшихся в печати. Мистер Пиквик покачал головой и на секунду как будто рассердился, но тотчас же улыбнулся снова и заявил, что я, конечно, знаком с прологом Сервантеса ко второй части «Дон-Кихота», а сей пролог вполне выражает его отношение к данному вопросу.
— Но, послушайте, — сказал мистер Пиквик, — неужели вас не интересует, как я вас отыскал?
— Я не буду интересоваться этим, и, с вашего разрешения, пусть это останется для меня тайной, — сказал я, улыбаясь в свою очередь. Достаточно, что вы доставили мне это удовольствие. Я отнюдь не хочу, чтобы вы мне сообщили, каким путем я его получил.
— Вы очень любезны, — отвечал мистер Пиквик, снова пожимая мне руку, таким я вас себе и представлял! Но как вы думаете, с какой целью я вас отыскал, дорогой сэр? Ну как вы думаете, зачем я пришел?
Мистер Пиквик задал этот вопрос с таким видом, словно не допускал возможности, чтобы я каким бы то ни было образом угадал тайную цель его посещения, которая должна быть сокрыта от всего человечества. Поэтому хотя я и радовался тому, что предугадал его намерение, но притворился, будто понятия о нем не имею, и, после недолгого раздумья, безнадежно покачал годовой.
— А что бы вы сказали, — начал мистер Пиквик, прикасаясь указательным пальцем левой руки к моему рукаву, и посмотрел на меня, откинув назад голову и слегка склонив се набок, — что бы вы сказали, если бы я признался, что, прочитав ваш отчет о вас самих и вашем маленьком обществе, я пришел сюда в качестве скромного кандидата на одно из свободных мест?
— Я бы сказал, — отвечал я, — что только одно событие могло бы сделать для меня еще милее это маленькое общество, а именно — вступление в него моего старого друга… — разрешите мне называть вас так — моего старого друга, мистера Пиквика.
Когда я дал ему такой ответ, лицо мистера Пиквика расплылось, выражая полнейший восторг. Сердечно пожав мне обе руки сразу, он легонько похлопал меня по спине, а затем — причина была мне понятна — покраснел до самых глаз и с величайшей серьезностью выразил надежду, что он не причинил мне боли.
Если бы даже мне было больно, я предпочел бы, чтобы он совершил такое преступление сто раз, только бы не волновался; но так как никакого вреда он мне не причинил, я без труда переменил тему разговора, задав вопрос, который уже раз двадцать вертелся у меня на языке.
— Вы мне ни слова не сказали о Сэме Уэллере, — заметил я.
— О! — воскликнул мистер Пиквик. — Сэм ничуть не изменился. Все тот же верный, преданный Друг, каким был раньше. Что сказать вам о Сэме, дорогой сэр, кроме того, что с каждым днем он становится все более необходимым для моего счастья и благополучия?
— А мистер Уэллер-старший? — спросил я.
— Старый мистер Уэллер, — отвечал мистер Пиквик, — изменился отнюдь не больше, чем Сэм, — пожалуй, стал только чуточку более самоуверенным, чем был прежде, и иной раз бывает более болтлив. Теперь он проводит много времени в наших краях и определил себя в штат моих телохранителей, и если я попрошу для Сэма местечка в вашей кухне в «вечера часов» (предположим, что ваши трое друзей сочтут меня достойным занять место среди них), то боюсь, что мне придется частенько приводить и мистера Уэллера.
Я с большой охотой обязался предоставить как Сэму, так и его отцу свободный доступ в мой дом в любой час дня и в любую пору года; покончив с этим пунктом, мы завели длинный разговор, который поддерживался обеими сторонами с такой непринужденностью, словно мы были близкими друзьями с юных лет, разговор, укрепивший во мне приятную уверенность в том, что бодрый дух мистера Пиквика, равно как и прежний его жизнерадостный характер нимало не изменились. Так как он выразил сомнение, дадут ли согласие мои друзья, я заверил его, что его предложение будет, несомненно, принято ими с величайшим удовольствием, и несколько раз просил разрешения представить его без дальнейших церемоний Джеку Редберну и мистеру Майлсу (которые находились поблизости).
Однако деликатность мистера Пиквика категорически воспрещала ему — пойти на это предложение, ибо он утверждал, что вопрос о его избрании должен быть обсужден формально, и пока это не будет сделано, он не может и помышлять о том, чтобы навязывать свою особу. Мне удалось добиться от него только обещания присутствовать на следующем нашем вечернем собрании, чтобы я тотчас же после избрания имел удовольствие его представить.
Мистер Пиквик, раскрасневшись, вручил мне свернутую в трубку бумагу, которую он назвал своей «квалификацией», и задал великое множество вопросов касательно моих друзей, а в особенности Джека Редберна, которого он называл «чудесным человеком» и в чью пользу был, по-видимому, весьма расположен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263