И там, под деревьями, стояла она, его утонченная мать, которая улыбалась, глядя, как ее сын танцует. Рядом с ней стоял отец. «Мать! Отец! Смотрите, как я танцую!» И Киёмори танцевал и танцевал до тех пор, пока не падал в изнеможении. Вдруг и отец, и мать исчезали. Его уши пронзали вопли детей. Появлялась домашняя конюшня, и лошади смотрели на него, вытягивая свои тощие, голодные морды. А под луной в сине-фиолетовом небе перед глазами представала Имадэгава — разваливающийся дом, в котором он когда-то жил. Звуки голодного плача младших братьев выгоняли его на улицу, где он бродил без всякой цели. Мать бросила этих детей… А отец — где он? И Киёмори набрел на Косоглазого, который склонился у столба и безмолвно таращился на карнизы. Киёмори — не сын этого мужчины, но он — его настоящий отец. И в этом бреду Киёмори продолжал звать и звать: «Отец! Мой отец!»
А потом вдруг прозвучал голос Сигэмори:
— Отец, что с вами?
Вокруг больного собрались и другие сыновья, стараясь прогнать его бред.
— Я во сне не говорил ничего странного?
— Вы бредили, отец.
— Это были прекрасные сны. Мне стало больно, когда я опять проснулся.
— Отец, только что с острова Кюсю приехал китайский лекарь. Вы ведь хотите, чтобы он зашел к вам?
— Что! Из страны Сун? Да, приведите его сюда.
Лекарь скоро пришел, он был тощ, как журавль, на плечи ниспадали седые волосы. Лекарь внимательно осмотрел Киёмори; время от времени наклонял в сторону голову, что-то бормотал, потом немного отошел от кровати.
Киёмори повернулся к лекарю и спросил:
— Я поправлюсь?
Тот с улыбкой ответил:
— Думаю, что вы выздоровеете через два-три дня.
Киёмори не верил своим ушам. После того как лекарь ушел, принял порошки, которые он оставил. На следующее утро больной почувствовал себя гораздо лучше и продолжал принимать снадобья, которые ему были предписаны, а ночью впал в глубокий, здоровый сон.
Болезнь Киёмори была вызвана кишечными паразитами. Как только они оказались выведены из организма лекарствами и слабительным, Киёмори начал быстро поправляться, и по всей столице распространилась весть о том, что его жизнь спасло чудо. Медицина, которая в Японии тогда находилась еще в зачаточном состоянии, присутствие паразитов в человеческом организме связывала со сверхъестественными причинами, поэтому для лечения обычно вызывали заклинателей и астрологов.
В особняке на западной стороне Восьмой улицы и в Рокухаре жизнь вошла в свое обычное оживленное русло. Повсюду устраивались празднества и веселья, в больших домах Хэйкэ снова была слышна музыка.
Вскоре после выздоровления Киёмори, к удивлению многих, кто его знал, выбрил себе макушку и отошел от общественной жизни. Ему больше желать было нечего — положение Киёмори и дома Хэйкэ прочно, как никогда; все, чего можно было добиться в карьере при дворе, добился. Тем не менее заветные его мечты оставались нереализованными: гавань в Оваде и торговля с Китаем. Он все еще надеялся превратить Фукухару в великий торговый центр, а Ицукусиму — в жемчужину Внутреннего моря, связав Японию с государством династии Сун. К какому же необычайному и великому процветанию привело бы осуществление этих планов!
Вскоре после сдачи своих министерских полномочий Киёмори поселился в Фукухаре, чтобы посвятить все время завершению строительства гавани, и, пока он там находился, император Рокудзо был смещен с трона в пользу девятилетнего сына Го-Сиракавы. Повсюду утверждали, что это было делом рук Киёмори. Самые громкие обвинения последовали со стороны придворных дома Фудзивара, которые на протяжении веков по своему желанию меняли императоров и без ведома которых был произведен последний переворот. В результате дом Фудзивара оказался, по сути, отстранен от власти. И это сделал воин-самурай Киёмори. Хотя самые тяжкие обвинения выдвигались против него, указывали и на то, что очень важной закулисной фигурой осуществленного заговора был Токитада. По Киото поползли самые мрачные слухи. Говорили, будто Токитада повсюду насадил своих агентов, чтобы они докладывали о тех, кто критиковал Хэйкэ.
В июле 1170 года между регентом из дома Фудзивара и Сигэмори разразился скандал, который запомнился надолго.
Второго июля предсказывалось солнечное затмение, и у императорского дворца было возведено семь трибун для наблюдения за этим явлением, но к полудню небо затянули облака, и скоро хлынул ливень. Вообще лето началось неважно. Опасались засухи, и в Великом храме и в других храмах читались молитвы, чтобы пошли дожди. Потом начались ливни, которых не видели уже лет десять. Реки вышли из берегов, была почти затоплена и сама столица. Третьего июля, на другой день после затмения, многие члены двора — принцы, принцессы, регент — посетили службу в храме недалеко от пригорода Сиракава, к северу от Рокухары.
В тот день стояла изнурительная жара. Регент при полном параде, как это полагалось при дворе, ехал со службы. Ему хотелось повернуть домой и освободиться от этих обременявших его одеяний. Но нет, солнце было еще высоко, решил он. Нужно вернуться ко двору, заняться кое-какими делами, а потом, в вечерней прохладе, ехать домой. Регент приказал вознице ехать к императорскому дворцу.
Экипаж медленно покачивался на ходу. Сквозь занавески жаркое солнце освещало одетую в белое фигуру. Регенту было лет двадцать пять. Он выглядел весьма помпезно в своей придворной одежде, из-под его тяжелого головного убора градом катил пот. Не меньше, чем регент, от беспощадного солнца страдала его свита, состоявшая из слуг, охранников, погонщиков волов и конюхов. Купаясь в пыли, они отмахивались от мух жестами, которые говорили об их полном изнеможении.
Темп продвижения задавали волы, и длинная процессия едва тащилась по дороге. Когда она приблизилась к пересечению дорог, то вдалеке показался идущий ей навстречу экипаж в окружении многочисленных сопровождающих. Вскоре выяснилось, что это нарядная дамская карета. Экипаж регента, который можно было отличить по нарисованным на нем гербовым эмблемам, продолжал ехать посреди дороги. Как предписывал этикет, даже придворная дама обязана уступать дорогу регенту, но встречная карета не демонстрировала никакого намерения податься в сторону. Расстояние между ними сокращалось. Карета уже почти вплотную приблизилась к регенту, но нагло продолжала движение. Слуги, сопровождавшие карету, отчаянно жестикулировали, требуя, чтобы экипаж регента убрался в сторону, и тогда его люди бросились навстречу, требуя, чтобы карета остановилась. Несмотря на дикие крики, вопли и проклятия, она продолжала движение вперед.
— Ты что, глухой? Не видишь, чей это экипаж?
— Раскрой глаза! Это сам регент!
— Да кто вы такие?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
А потом вдруг прозвучал голос Сигэмори:
— Отец, что с вами?
Вокруг больного собрались и другие сыновья, стараясь прогнать его бред.
— Я во сне не говорил ничего странного?
— Вы бредили, отец.
— Это были прекрасные сны. Мне стало больно, когда я опять проснулся.
— Отец, только что с острова Кюсю приехал китайский лекарь. Вы ведь хотите, чтобы он зашел к вам?
— Что! Из страны Сун? Да, приведите его сюда.
Лекарь скоро пришел, он был тощ, как журавль, на плечи ниспадали седые волосы. Лекарь внимательно осмотрел Киёмори; время от времени наклонял в сторону голову, что-то бормотал, потом немного отошел от кровати.
Киёмори повернулся к лекарю и спросил:
— Я поправлюсь?
Тот с улыбкой ответил:
— Думаю, что вы выздоровеете через два-три дня.
Киёмори не верил своим ушам. После того как лекарь ушел, принял порошки, которые он оставил. На следующее утро больной почувствовал себя гораздо лучше и продолжал принимать снадобья, которые ему были предписаны, а ночью впал в глубокий, здоровый сон.
Болезнь Киёмори была вызвана кишечными паразитами. Как только они оказались выведены из организма лекарствами и слабительным, Киёмори начал быстро поправляться, и по всей столице распространилась весть о том, что его жизнь спасло чудо. Медицина, которая в Японии тогда находилась еще в зачаточном состоянии, присутствие паразитов в человеческом организме связывала со сверхъестественными причинами, поэтому для лечения обычно вызывали заклинателей и астрологов.
В особняке на западной стороне Восьмой улицы и в Рокухаре жизнь вошла в свое обычное оживленное русло. Повсюду устраивались празднества и веселья, в больших домах Хэйкэ снова была слышна музыка.
Вскоре после выздоровления Киёмори, к удивлению многих, кто его знал, выбрил себе макушку и отошел от общественной жизни. Ему больше желать было нечего — положение Киёмори и дома Хэйкэ прочно, как никогда; все, чего можно было добиться в карьере при дворе, добился. Тем не менее заветные его мечты оставались нереализованными: гавань в Оваде и торговля с Китаем. Он все еще надеялся превратить Фукухару в великий торговый центр, а Ицукусиму — в жемчужину Внутреннего моря, связав Японию с государством династии Сун. К какому же необычайному и великому процветанию привело бы осуществление этих планов!
Вскоре после сдачи своих министерских полномочий Киёмори поселился в Фукухаре, чтобы посвятить все время завершению строительства гавани, и, пока он там находился, император Рокудзо был смещен с трона в пользу девятилетнего сына Го-Сиракавы. Повсюду утверждали, что это было делом рук Киёмори. Самые громкие обвинения последовали со стороны придворных дома Фудзивара, которые на протяжении веков по своему желанию меняли императоров и без ведома которых был произведен последний переворот. В результате дом Фудзивара оказался, по сути, отстранен от власти. И это сделал воин-самурай Киёмори. Хотя самые тяжкие обвинения выдвигались против него, указывали и на то, что очень важной закулисной фигурой осуществленного заговора был Токитада. По Киото поползли самые мрачные слухи. Говорили, будто Токитада повсюду насадил своих агентов, чтобы они докладывали о тех, кто критиковал Хэйкэ.
В июле 1170 года между регентом из дома Фудзивара и Сигэмори разразился скандал, который запомнился надолго.
Второго июля предсказывалось солнечное затмение, и у императорского дворца было возведено семь трибун для наблюдения за этим явлением, но к полудню небо затянули облака, и скоро хлынул ливень. Вообще лето началось неважно. Опасались засухи, и в Великом храме и в других храмах читались молитвы, чтобы пошли дожди. Потом начались ливни, которых не видели уже лет десять. Реки вышли из берегов, была почти затоплена и сама столица. Третьего июля, на другой день после затмения, многие члены двора — принцы, принцессы, регент — посетили службу в храме недалеко от пригорода Сиракава, к северу от Рокухары.
В тот день стояла изнурительная жара. Регент при полном параде, как это полагалось при дворе, ехал со службы. Ему хотелось повернуть домой и освободиться от этих обременявших его одеяний. Но нет, солнце было еще высоко, решил он. Нужно вернуться ко двору, заняться кое-какими делами, а потом, в вечерней прохладе, ехать домой. Регент приказал вознице ехать к императорскому дворцу.
Экипаж медленно покачивался на ходу. Сквозь занавески жаркое солнце освещало одетую в белое фигуру. Регенту было лет двадцать пять. Он выглядел весьма помпезно в своей придворной одежде, из-под его тяжелого головного убора градом катил пот. Не меньше, чем регент, от беспощадного солнца страдала его свита, состоявшая из слуг, охранников, погонщиков волов и конюхов. Купаясь в пыли, они отмахивались от мух жестами, которые говорили об их полном изнеможении.
Темп продвижения задавали волы, и длинная процессия едва тащилась по дороге. Когда она приблизилась к пересечению дорог, то вдалеке показался идущий ей навстречу экипаж в окружении многочисленных сопровождающих. Вскоре выяснилось, что это нарядная дамская карета. Экипаж регента, который можно было отличить по нарисованным на нем гербовым эмблемам, продолжал ехать посреди дороги. Как предписывал этикет, даже придворная дама обязана уступать дорогу регенту, но встречная карета не демонстрировала никакого намерения податься в сторону. Расстояние между ними сокращалось. Карета уже почти вплотную приблизилась к регенту, но нагло продолжала движение. Слуги, сопровождавшие карету, отчаянно жестикулировали, требуя, чтобы экипаж регента убрался в сторону, и тогда его люди бросились навстречу, требуя, чтобы карета остановилась. Несмотря на дикие крики, вопли и проклятия, она продолжала движение вперед.
— Ты что, глухой? Не видишь, чей это экипаж?
— Раскрой глаза! Это сам регент!
— Да кто вы такие?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157