А про себя подумала:
«Бедные Корковичи! Так истратиться на этот вечер, а в результате только мигрень да неприятности! Бедные люди!»
И она стала терпеливо ждать, когда кончится дурная полоса, как деревенский люд ждет, когда кончится непогода, а сам делает свое дело.
Ее терпение было вознаграждено даже раньше, чем можно было ожидать. В один прекрасный день в учебный зал вбежала пани Коркович, она совсем запыхалась, но сияла от радости.
— Знаете, сударыня! — воскликнула она. — У меня только что был Згерский и сказал, что Сольские ночью приехали в Варшаву. Сегодня пан Сольский должен уехать дня на два к себе в имение, которое граничит с нашим заводом.
— Так они здесь? — сказала Мадзя и вся вспыхнула. — Ах, как хорошо!
Пани Коркович не могла сдержать порыва нежных чувств, который нарастал, как горный поток после дождя.
— Милая панна Магдалена, — говорила она, обнимая Мадзю, — простите, если я за эти два дня доставила вам неприятности. Но я так расстроилась, у меня было столько скандалов с мужем…
Удивленная этим порывом, Мадзя ответила, что в доме Корковичей ей никто не причиняет никаких неприятностей, напротив, пребывание в нем она считает лучшей порой в своей жизни.
Хозяйка снова бросилась обнимать ее.
— Панна Сольская, наверно, пригласит вас к себе, — продолжала она, — и сама у вас побывает. Прошу вас, не связывайте себя уроками. Вы можете уходить из дому и возвращаться, когда вам вздумается. А для ваших гостей в вашем распоряжении наша гостиная.
Вечером старый слуга Сольских принес Мадзе письмо и сказал, что ее ждет карета. Пани Коркович была вне себя от радости. Она дала слуге рубль, который тот взял с совершенным равнодушием, хотела угостить его стаканом вина, за что тот поблагодарил ее, и даже готова была сама отвезти Мадзю к панне Сольской. Когда же Мадзя, торопливо одевшись, выбежала из дома, пани Коркович кликнула в гостиную обеих дочерей, Яна и горничную и велела им смотреть в окна.
— Поглядите! — лихорадочно говорила она. — Это карета панны Сольской. Жаль, что темно, но мне что-то кажется, что это довольно старая карета, правда, Ян? Вот панна Магдалена садится!.. Вот уже тронулись!.. А лошадки-то плохонькие!
Мадзя в сопровождении камердинера поднялась по широкой лестнице особняка Сольских в бельэтаж. Она прошла несколько больших комнат, заставленных мебелью в чехлах, и камердинер постучал в закрытую дверь.
— Прошу, прошу!
В комнате, освещенной лампой с абажуром, у камина, в котором пылало несколько поленьев, сидела на козетке, закутавшись в шаль, Ада Сольская.
— Наконец-то ты явилась, бродяга! — воскликнула Мадзя, подбегая к Аде.
— Не целуй меня, а то получишь насморк! Ну, ладно, теперь уж целуй, только не смотри на меня, — говорила Ада. — Моя милая, мое золотко! Вид у меня ужасный. Стефан вчера открыл в вагоне окно, и я схватила жестокий насморк. Слышишь, какой голос, как у шестидесятилетней старухи… Ну садись же, ну поцелуй меня еще раз… Меня так давно никто не целовал! Стефан делает это так, точно отбывает повинность, а Элена не любит нежностей, и губы у нее холодны, как мрамор. Ну, скажи же мне что-нибудь… Какая ты красавица! Что поделываешь, что думаешь делать? Ведь уже скоро год, как мы не видались.
С этими словами Ада обняла Мадзю за талию и укутала ее своей шалью.
— Что же я могу поделывать, моя дорогая? — ответила Мадзя. — Я у Корковичей в гувернантках, а в будущем году открою маленький пансион в Иксинове.
— Эти Корковичи, наверно, несносные люди?
— Ты знаешь их? — с удивлением спросила Мадзя.
— Знаю ли я их? Да ведь они уже полгода засыпают нас письмами, а сегодня пан Казимеж сказал мне, что это неприятные, чванные люди.
— Эля приехала?
— Она осталась на несколько дней в Берлине и приедет со своим отчимом.
— А здесь поговаривают что Эля и Стефан помолвлены.
Ада пожала плечами и подняла глаза к потолку.
— Как тебе сказать? — ответила она. — Они дали друг другу слово, потом порвали отношения, снова сблизились, а теперь, право, не знаю, — кажется, дружат. Может, и поженятся, когда у Элены кончится траур. Однако я бы не удивилась, если бы сегодня она вышла за другого.
— Пан Стефан любит ее?
— Скорее уперся на своем, решил, что она должна за него выйти.
— А она?
— Откуда мне знать? — говорила Ада. — Когда Стефек ухаживает за другими женщинами, Элена не скрывает своей ревности, но когда он возвращается к ней, она становится холодна. Может быть, она и любит его… Стефека можно полюбить, да-да!
— А ты?
— Я уже не восторгаюсь Эленой, как прежде бывало, помнишь? Не хочу быть соперницей Стефека. И все-таки если бы они поженились, я была бы рада, и знаешь почему? В доме появились бы дети, — сказала Ада, понизив голос, — красивые дети. А я так люблю детей, даже безобразных…
И, поцеловав Мадзю, она продолжала:
— Вся наша родня, все знакомые возмущаются. Ни приданого, ни имени… Дочь, говорят, самоубийцы, — прибавила она, снова понизив голос. — Но чем больше они негодуют, тем больше упирается Стефек.
— Пан Стефан уехал? — спросила Мадзя.
— Да, в имение. Представь, он хочет строить сахарный завод! Я очень довольна, ведь он всегда терзался мыслью, что у него нет цели в жизни. Теперь у него есть эта цель: я, говорит он, либо осчастливлю много народу, либо стану делать деньги, а они тоже чего-нибудь да стоят.
— Совсем как наш Здислав, — вставила Мадзя.
— Твой брат? — спросила Ада. — Как его успехи?
Мадзя махнула рукой.
— Таков, видно, наш удел — не понимать собственных братьев, — сказала она. — Здислав управляет не то одной, не то несколькими ситценабивными фабриками под Москвой. Он писал мне, — только просил ничего не рассказывать папе и маме, — что у него все идет хорошо, но что сейчас он мне больше ничего не скажет. Хочет, видно, сделать сюрприз папе и маме, но я его не понимаю. Расскажи мне, милочка, о себе, — закончила Мадзя.
— Ах, о себе! — со вздохом ответила панна Сольская. — Я написала исследование о размножении грибов, а сейчас изучаю мхи. Познакомилась с несколькими известными ботаниками, которые хвалят мои работы… вот как будто и все. У меня, наверно, нервы шалят, — я так много работаю, а меня все равно томит тоска, лезут в голову всякие страхи. Перед тем как ты пришла, я думала о том, что наш дом для меня слишком просторен. Ты только представь себе, какая это пытка одиннадцать комнат для такого маленького существа, как я? Я боюсь ходить по ним, меня пугают их размеры, отзвук собственных шагов. Сегодня, когда надвинулся вечер, я велела зажечь везде огни, — мне вдруг стало страшно, что наши предки сошли с портретов и блуждают по пустым комнатам. Но, увидев эти залитые светом комнаты, я так испугалась, что тотчас велела погасить огни. То же чувство страха охватывало меня в венецианских и римских дворцах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255