Он сел рядом с нею и гладил Цезаря, который положил голову ему на колени.
— Ты что, не в своей тарелке? А я-то думала, сюрприз тебе сделаю…
— Хуже, я не поздоровался с панной Магдаленой, — ответил Сольский, пожимая Мадзе руку. — Эх! Какой уж там сюрприз! Я еще вчера знал, что ты велела навести в дом собак, только предупредил Юзефа, чтобы он не дал тебе купить какую-нибудь дворнягу. Но сейчас у меня в голове другое… Погоди, погоди… Есть!
Он выбежал к себе в комнату, послал камердинера в город, сам поднялся наверх к тетке и долго с нею беседовал.
За обедом он взял слово.
— Послушайте, дорогие дамы, не хочу вас больше терзать. Угадай-ка, Ада, что у нас сегодня?
— Сегодня у нас четверг.
— Ну, что там четверг! Сегодня у нас театр. Мы идем с тетей на «Мщение».
— Чудесно! — воскликнула Ада, хлопая в ладоши. — Я в этом году еще не была в театре.
— Это еще не все! — прервал ее Сольский. — «Мщение» идет в Большом театре, а у нас там ложа бенуара.
— Ах, ах! — восторгалась Ада.
— И это еще не все: слушайте, слушайте! После спектакля мы идем на ужин к Стемпковскому.
Он уперся руками в колени и с торжествующим видом обвел всех глазами. Ада бросилась ему на шею.
— Ты просто прелесть, Стефан! Откуда это пришло тебе в голову?
— Так вот слушай, — ответил он, — и удивляйся, как мудро устроен свет. Как ком снега, скатываясь с высокой горы, вырастает в огромную лавину, так и в нашем доме маленькие добрые дела порождают великие деянья. Панна Магдалена подарила тебе двух канареек, которые весят каких-нибудь двести граммов. Это был тот ком снега, который у тебя вырос уже в Цезаря, а Цезарь весит добрых полсотни килограммов. Ну, а в моих руках Цезарь превратился в театр, а это уже тысячи тонн.
— Теперь понятно, почему у вас я больше страдаю мигренями, чем тогда, когда жила одна, — сказала тетка.
— Но у вас есть и доктор! — ответил Сольский, глядя на Мадзю. — На таких условиях я бы охотно согласился страдать вместо вас мигренями.
— Стефек, не болтай глупостей! — остановила его Ада.
— Где Цезарь? — спросил вдруг Сольский и свистнул.
Умное животное ответило ему лаем из третьей комнаты и через минуту прискакало в столовую.
— О, боже, а это что за чудовище! — ахнула тетка. — Только, Стефан, прошу тебя, пусть оно на меня не смотрит!
Однако понемногу она успокоилась и даже погладила Цезаря, которого Сольский начал кормить из рук.
— Ужасные вещи творятся в нашем доме! — говорила тетка. — В комнатах так верещат канарейки, что хоть уши затыкай, собака лает так, что стены дрожат, а Стефан свистит за обедом. Мне кажется, я попала к дикарям…
— Сознайтесь, тетя, у нас, дикарей, сегодня куда веселее, чем в нашем вчерашнем монастыре, — сказал Сольский. — Жили мы здесь, точно монахи или узники; дело дошло до того, что я сам боялся заговорить погромче. Словом, попусту тратили жизнь. Но больше это не повторится. Как луч солнца, явилась панна Магдалена, и тает лед, который давил нам грудь, а из затхлых углов изгоняются призраки печали…
— Стефек!..
— Не мешай, Ада, на меня нашло вдохновение. В нашем лице, — обратился он к Магдалене, — вы нашли понятливых учеников. Прочь скуку! Отныне наш кружок предастся развлечениям!
— Как? Ты хочешь держать открытый дом? — спросила Ада.
— Не для всех. Я хочу устроить так, чтобы мы не зевали от скуки. Началом новой эры будет сегодняшний спектакль.
Тетя Габриэля хлопнула в ладоши.
— Вот таким я тебя люблю, — сказала она. — И если ты таким и останешься, я готова примириться с Цезарем и даже с канарейками Ады.
— Примиришься и кое с чем другим, — обронил Сольский, целуя ей руку. Тетка бросила на него быстрый взгляд.
Мадзя сидела молчаливая, озабоченная. Больше всех других развлечений она любила театр, однако на этот раз вместо радости, ощутила тревогу.
«Зачем они берут меня?» — думала она, чувствуя расстояние, которое отделяет ее, бедную учительницу, от этого избранного круга.
Все ее угнетало: простой наряд Ады и пани Габриэли, которые явно хотели приспособиться к ней, отличные лошади и роскошная карета, даже то, что они с теткой сели на задних местах, а Стефан и Ада на передних.
Но только в театре началась для Мадзи настоящая пытка. Не успели они войти в ложу, как все взоры устремились на них. Послышался шепот: «Сольские! Сольские!..» — и вопросы: «А кто это с ними?..»
«Кто?.. — подумала Мадзя. — Обыкновенная компаньонка, которой здесь вовсе не место».
Она сидела, красная, затаив дыхание, опустив голову; всякий раз, когда она поднимала глаза, ее поражала живая стена мужчин и женщин, заполнивших ложи, амфитеатр, балконы. Тут и там сверкали стекла биноклей, направленных на нее, заглядывающих ей в глаза.
Кто-то остановился и отвесил ей низкий поклон. По огромной розовой лысине Мадзя узнала Згерского и — вздохнула с облегчением. Хоть один знакомый и дружески расположенный к ней человек! Снова два каких-то господина… Казимеж Норский и Бронислав Коркович, которых с некоторых пор соединяют узы неразрывной дружбы. А может, еще кто-нибудь? — думает Мадзя, окидывая взглядом театр. Ну конечно! в амфитеатре сидит компания, в которой Мадзя узнает свою сослуживицу панну Жаннету и пана Файковского, провизора из Иксинова.
Она в смущении опускает глаза и вдруг замечает в креслах огромную шляпу. Это панна Говард — одна, нет, не одна, — в руках у нее артиллерийский бинокль, как и надлежит даме, которая хочет быть равной с мужчинами.
В довершение всего к Аде подходит старый, противный барон Пантофлевич и, глядя одним глазом на букетик у ее лифа, а другим на Мадзю, спрашивает:
— Что это за чудный цветочек?
— Обыкновенный ландыш.
— Правда! И наши цветочки бывают хороши, только их надо менять…
— Что делать, барон, — подхватывает Сольский, — на этом свете все меняется, кроме парика.
Барон торопливо ретируется, но Ада бледнеет, а у Мадзи темнеет в глазах. Так это она принадлежит к тем цветочкам, которые надо менять!
Несмотря на превосходную игру артистов, вечер оказался неудачным. Дамы были смущены и мрачны, Стефан зол. В конце спектакля Ада сказала, что у нее болит голова и она не хочет ехать к Стемпковскому, предпочитает поужинать дома.
Когда вернулись домой, Ада шепнула Мадзе:
— Театр, я вижу, уже не для меня. Ужасно раздражает и эта духота, и толпа людей… Сегодня я была так расстроена, что испортила вам весь вечер. Стефан это понял и сердится на меня. Больше ни за что не поеду в театр! — прибавила она с сожалением в голосе.
Увидев, как она огорчена, Мадзя забыла о собственных неприятностях. Обняв Аду, она со смехом сказала:
— Нет, поедешь и будешь ездить, только я тебе скажу, как мы это сделаем. Возьмем ложу амфитеатра…
— Но это неприлично…
— Вот увидишь, что прилично. Мы никому не скажем и убежим втроем, ну, например, с пани Арнольд, в итальянскую оперу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255