— Поверишь ли, я сама себя не узнаю! Что-то со мной случилось. Душа моя истерзана, сломлена, разбита. Я часто просыпаюсь ночью и, веришь ли, спрашиваю себя: я ли это?
— Стало быть, у тебя нервы не в порядке или ты больна. Но мы-то чем виноваты?
— Вы? Ничем. Вы были так добры ко мне, как никто другой, — сказала Мадзя, опускаясь на колени и прижимаясь к Аде. — Но ты не знаешь, сколько я здесь у вас пережила, сколько здесь страшных воспоминаний. Когда я бываю в городе, я спокойна, но стоит мне вернуться сюда, и мне начинает чудиться, будто в каждой комнате, в каждом закоулке притаились мои мысли и каждая из них для меня — нож острый. Так ты позволишь мне уехать, Адочка? — прошептала Мадзя со слезами на глазах. — Поверь, тебя умоляет человек, которого пытают на медленном огне.
Панна Сольская вздрогнула.
— Разреши мне хотя бы отвезти тебя к родителям, — сказала она.
— Зачем? У меня здесь работа, я не могу ее бросить. И потом, разве ты взяла меня от родителей? Я пришла к вам из города и в город вернусь.
Ада задумалась.
— Не понимаю, ничего не понимаю! — сказала она. — Назови мне хотя бы одну разумную причину твоего бегства.
— Почем я знаю? — возразила Мадзя. — Спроси у лесного зверька, почему он убегает из парка, спроси сосну, почему она засыхает в оранжерее? Я здесь не в своей среде, поэтому мне больно от всякого пустяка, от всякой сплетни…
— А, сплетни! — перебила ее Ада. — Дорогая моя, мы не вправе насильно удерживать тебя, но… может быть, тебе следовало бы поговорить еще со Стефаном?
Мадзя закрыла руками лицо.
— Ты не представляешь себе, как мне хотелось бы избежать этого разговора. Но я знаю, так нужно.
Глядя на Мадзю, панна Сольская покачала головой.
— Сейчас я пришлю его сюда, — сказала она, выходя из комнаты.
На душе у Ады стало все же спокойней.
Через несколько минут явился пан Стефан. Сев рядом с плачущей Мадзей, он мягко спросил:
— Где же вы намерены поселиться?
— У панны Малиновской или у кого-нибудь из нашего союза, — ответила Мадзя, утирая слезы.
— На этой неделе, — сказал вполголоса Сольский, — я поеду к вашим родителям просить вашей руки.
Слезы у Мадзи сразу высохли. Она прижалась к стенке и, вся дрожа, воскликнула:
— О, не делайте этого! Ради бога!
Сольский пристально смотрел на нее.
— Я хочу просить вашей руки, — повторил он.
— Это невозможно! — с испугом возразила Мадзя.
— Вы не хотите стать моей женой? Знаю, я некрасив, у меня много недостатков…
— Вы самый благородный человек из всех, кого я знаю, — перебила Мадзя. — Вы сделали мне столько добра, я вам так обязана…
— Но моей женой…
— Никогда! — воскликнула Мадзя в порыве отчаяния.
— Быть может, вы любите другого? — спросил Сольский, по-прежнему не повышая голоса.
Мадзя часто дышала, теребила в руках платочек и, наконец, бросив его на диванчик, ответила:
— Да.
Сольский поднялся.
— В таком случае, — сказал он все так же тихо, — прошу прощения. Я никогда не посмел бы становиться другому поперек дороги.
Он поклонился и вышел спокойным, ровным шагом, только глаза у него потемнели и губы стали совсем белые.
Когда Сольский вошел в свой кабинет, к нему бросился Цезарь и, подпрыгнув, уперся могучими лапами в его грудь. Сольский отпрянул и дал собаке пинка.
— Пошел вон!..
У Цезаря сверкнули глаза, он оскалил зубы и грозно зарычал на хозяина. Сольский пришел в неистовство: схватив со стола стальную линейку, он изо всей силы ударил собаку по голове.
Цезарь повалился на ковер. Его большое тело задергалось в судорогах, из ноздрей потекла струйка крови. Потом он скрючил лапы, вытянулся и издох.
Сольский позвонил. В дверях появился дежурный слуга и, взглянув на лежащую собаку, остолбенел.
— Что случилось, ваше сиятельство? — воскликнул он.
— Убери его отсюда!
Бледный, перепуганный слуга ухватил за передние ноги еще теплый труп и выволок его на лестницу, а затем во двор.
Через несколько минут к брату зашла Ада.
— Теперь мне все понятно! — с раздражением сказала она. — Я от тетушки Габриэли; оказывается, графиня прочитала Мадзе проповедь об обязанностях девицы, которая выходит замуж за Сольского. Тетушка сама говорит, что получилось слишком резко. А ты виделся с Мадзей?
Засунув руки в карманы, Сольский смотрел в окно. На вопрос сестры он ответил не сразу.
— Да, виделся и… получил отказ…
— Ты?
— Я. У панны Бжеской, — прибавил он тише.
— Это недоразумение!
— Все ясно, — возразил он. — Она любит другого.
— Кого?
— Отгадать нетрудно.
У панны Сольской перехватило дыхание, она опустила глаза.
— Что это? — спросила она изменявшимся голосом, заметив кровь на ковре.
— Я убил Цезаря.
— Ты? — воскликнула Ада.
— Он зарычал на меня.
— Ты убил его… за то, что он зарычал? — повторила Ада, медленно приближаясь к брату.
На мгновение их взгляды скрестились. Глаза Сольского еще горели яростью, глаза Ады сверкали от возмущения.
Пан Стефан отвернулся и снова стал смотреть в окно.
— Сегодня я уезжаю в деревню, — сказал он. — Может, и ты поедешь?
— Нет! — отрезала Ада и вышла из кабинета.
Когда она вернулась к Мадзе, девушка сидела на диванчике, съежившись в комок; после ухода пана Стефана она, видно, и не шелохнулась. Лицо ее было очень бледно, в глазах светились тоска и тревога.
— Так ты отпустишь меня, Адочка? — прошептала Мадзя, умоляюще глядя на подругу.
— Я не имею права удерживать тебя, — ответила Ада. — Но побудь у нас хотя бы до тех пор, пока найдешь квартиру.
— Я найду сегодня же. Теперь только третий час.
— Поступай как знаешь, — сказала панна Сольская, не поднимая глаз.
Мадзя бросилась перед ней на колени.
— Ты сердишься? Ты презираешь меня? — шептала она, целуя руки Ады. — О, если бы ты знала, как я несчастна!
Панна Сольская поцеловала ее в лоб и подняла с пола.
— У меня голова идет кругом, — сказала она Мадзе, — никак не соберусь с мыслями. Я не решаюсь делать тебе в эту минуту какие-то предложения. Но если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, помни…
Тут обе они разрыдались. Затем Мадзя промыла глаза и оделась, чтобы отправиться в город.
Еще раз попрощавшись с Адой, она подошла к двери; только тогда панна Сольская, словно очнувшись, спросила:
— Послушай, ведь у Корковичей тебе было очень плохо, а все же ты их жалела?
— Да, у Корковичей мне было плохо, но — там я могла терпеть. У тебя мне жилось лучше, чем дома, но… нет больше моих сил…
Они кивнули друг другу, и Мадзя вышла из дому.
Часов в шесть вечера, когда карета Сольского уже выехала со двора, Мадзя вернулась. Она уложила свои вещи и покинула дом Сольских с тем же старым чемоданом, который привезла из Иксинова.
Никто с ней не попрощался, прислуга вся попряталась. Только сторож кликнул ей извозчика, а швейцар вынес чемодан с таким видом, будто впервые видел Мадзю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255