Ну
что ж тут в самом деле такого, что переписываю! Что, грех переписывать, что
ли? Он, дескать, переписывает! Эта, дескать, крыса чиновник переписывает!
Да что же тут бесчестного такого? Письмо такое четкое, хорошее, приятно
смотреть, и его превосходительство довольны; я для них самые важные бумаги
переписываю. Ну, слогу нет, ведь я это сам знаю, что нет его, проклятого;
вот потому-то я и службой не взял, и даже вот к вам теперь, родная моя,
пишу спроста, без затей и так, как мне мысль на сердце ложится... Я это все
знаю; да, однако же, если бы все сочинять стали, так кто же бы стал
переписывать? Я вот какой вопрос делаю и вас прошу отвечать на него,
маточка. Ну, так я и сознаю теперь, что я нужен, что я необходим и что
нечего вздором человека с толку сбивать. Ну, пожалуй, пусть крыса, коли
сходство нашли! Да крыса-то эта нужна, да крыса-то пользу приносит, да за
крысу-то эту держатся, да крысе-то этой награждение выходит, - вот она
крыса какая! Впрочем, довольно об этой материи, родная моя; я ведь и не о
том хотел говорить, да так, погорячился немного. Все-таки приятно от
времени до времени себе справедливость воздать. Прощайте, родная моя,
голубчик мой, утешительница вы моя добренькая! Зайду, непременно к вам
зайду, проведаю вас, моя ясочка.
А вы не скучайте покамест. Книжку вам принесу. Ну, прощайте же, Варенька.
Ваш сердечный доброжелатель
Макар Девушкин.
Июня 20-го.
Милостивый государь, Макар Алексеевич!
Пишу я к вам наскоро, спешу, работу к сроку кончаю. Видите ли, в чем
дело: можно покупку сделать хорошую. Федора говорит, что продается у ее
знакомого какого-то вицмундир форменный, совершенно новехонький, нижнее
платье, жилетка и фуражка, и, говорят, все весьма дешево; так вот вы бы
купили. Ведь вы теперь не нуждаетесь, да и деньги у вас есть; вы сами
говорите, что есть. Полноте, пожалуйста, не скупитесь; ведь это все нужное.
Посмотрите-ка на себя, в каком вы старом платье ходите.
Срам! все в заплатках. Нового-то у вас нет; это я знаю, хоть вы и
уверяете, что есть. Уж бог знает, куда вы его с рук сбыли. Так послушайтесь
же меня, купите, пожалуйста. Для меня это сделайте; коли меня любите, так
купите. Вы мне прислали белья в подарок; но послушайте, Макар Алексеевич,
ведь вы разоряетесь. Шутка ли, сколько вы на меня истратили, - ужас сколько
денег! Ах, как же вы любите мотать! Мне не нужно; все это было совершенно
лишнее. Я знаю,я уверена,что вы меня любите; право, лишнее напоминать мне
это подарками; а мне тяжело их принимать от вас; я знаю, чего они вам
стоят. Единожды навсегда - полноте; слышите ли? Прошу вас, умоляю вас.
Просите вы меня, Макар Алексеевич, прислать продолжение записок моих;
желаете, чтоб я их докончила. Я не знаю, как написалось у меня и то, что у
меня написано! Но у меня сил недостает говорить теперь о моем прошедшем; я
и думать об нем не желаю; мне страшно становится от этих воспоминаний.
Говорить же о бедной моей матушке, оставившей свое бедное дитя в добычу
этим чудовищам, мне тяжелее всего. У меня сердце кровью обливается при
одном воспоминании. Все это еще так свежо; я не успела одуматься, не только
успокоиться, хотя всему этому уже с лишком год. Но вы знаете все.
Я вам говорила о теперешних мыслях Анны Федоровны; она меня же винит в
неблагодарности и отвергает всякое обвинение о сообществе ее с господином
Быковым! Она зовет меня к себе; говорит, что я христарадничаю, что я по
худой дороге пошла. Говорит, что если я ворочусь к ней, то она берется
уладить все дело с господином Быковым и заставит его загладить всю вину его
передо мною. Она говорит, что господин Быков хочет мне дать приданое. Бог с
ними! Мне хорошо и здесь с вами, у доброй моей Федоры, которая своею
привязанностию ко мне напоминает мне мою покойницу няню. Вы хоть дальний
родственник мой, но защищаете меня своим именем. А их я не знаю; я позабуду
их, если смогу. Чего еще они хотят от меня? Федора говорит, что это все
сплетни, что они оставят наконец меня. Дай-то бог!
В. Д.
Июня 21-го.
Голубушка моя, маточка!
Хочу писать, а не знаю, с чего и начать. Ведь вот как же это странно,
маточка, что мы теперь так с вами живем. Я к тому говорю, что я никогда
моих дней не проводил в такой радости. Ну, точно домком и семейством меня
благословил господь! Деточка вы моя, хорошенькая! да что это вы там
толкуете про четыре рубашечки-то, которые я вам послал. Ведь надобно же вам
их было - я от Федоры узнал. Да мне, маточка, это особое счастие вас
удовлетворять; уж это мое удовольствие, уж вы меня оставьте, маточка; не
троньте меня и не прекословьте мне. Никогда со мною не бывало такого,
маточка. Я вот в свет пустился теперь. Во-первых, живу вдвойне, потому что
и вы тоже живете весьма близко от меня и на утеху мне; а во-вторых,
пригласил меня сегодня на чай один жилец, сосед мой, Ратазяев, тот самый
чиновник, у которого сочинительские вечера бывают. Сегодня собрание; будем
литературу читать. Вот мы теперь как, маточка, - вот! Ну, прощайте. Я ведь
это все так написал, безо всякой видимой цели и единственно для того, чтоб
уведомить вас о моем благополучии. Приказали вы, душенька, через Терезу
сказать, что вам шелчку цветного для вышиванья нужно; куплю, маточка,
куплю, и шелчку куплю. Завтра же буду иметь наслаждение удовлетворить вас
вполне. Я и купить-то где знаю. А сам теперь пребываю
другом вашим искренним
Макаром Девушкиным.
Июня 22-го.
Милостивая государыня, Варвара Алексеевна!
Уведомляю вас, родная моя, что у нас в квартире случилось прежалостное
происшествие, истинно-истинно жалости достойное! Сегодня, в пятом часу
утра, умер у Горшкова маленький. Я не знаю только от чего, скарлатина, что
ли,была какая-то, господь его знает! Навестил я этих Горшковых. Ну,
маточка, вот бедно-то у них! И какой беспорядок! Да и не диво: все
семейство живет в одной комнате, только что ширмочками для
благопристойности разгороженной. У них уж и гробик стоит - простенький, но
довольно хорошенький гробик; готовый купили, мальчик-то был лет девяти;
надежды, говорят, подавал. А жалость смотреть на них, Варенька! Мать не
плачет, но такая грустная, бедная. Им, может быть, и легче, что вот уж один
с плеч долой; а у них еще двое осталось, грудной да девочка маленькая, так
лет шести будет с небольшим. Что за приятность, в самом деле, видеть, что
вот де страдает ребенок, да еще детище родное, а ему и помочь даже нечем!
Отец сидит в старом, засаленном фраке, на изломанном стуле. Слезы текут у
него, да, может быть, и не от горести, а так, по привычке, глаза гноятся.
Такой он чудной! Все краснеет, когда с ним заговоришь, смешается и не
знает, что отвечать. Маленькая девочка, дочка, стоит прислонившись к гробу,
да такая, бедняжка, скучная, задумчивая!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39