А не люблю я, маточка, Варенька,
когда ребенок задумывается; смотреть неприятно! Кукла какая-то из тряпок на
полу возле нее лежит, - не играет; на губах пальчик держит; стоит себе - не
пошевелится. Ей хозяйка конфетку дала; взяла, а не ела. Грустно, Варенька -
а?
Макар Девушкин.
Июня 25-го.
Любезнейший Макар Алексеевич! Посылаю вам вашу книжку обратно. Это
пренегодная книжонка!- и в руки брать нельзя. Откуда выкопали вы такую
драгоценность? Кроме шуток, неужели вам нравятся такие книжки, Макар
Алексеевич? Вот мне так обещались на днях достать чего-нибудь почитать. Я и
с вами поделюсь, если хотите.
А теперь до свидания. Право, некогда писать более.
В. Д.
Июня 26-го.
Милая Варенька! Дело-то в том, что я действительно не читал этой
книжонки, маточка. Правда, прочел несколько, вижу, что блажь, так, ради
смехотворства одного написано,чтобы людей смешить; ну,думаю,оно,должно
быть, и в самом деле весело; авось и Вареньке понравится; взял да и послал
ее вам.
А вот обещался мне Ратазяев дать почитать чего-нибудь настоящего
литературного, ну, вот вы и будете с книжками, маточка. Ратазяев-то
смекает, - дока; сам пишет, ух как пишет! Перо такое бойкое и слогу
пропасть; то есть этак в каждом слове, - чего-чего, - в самом пустом,
вот-вот в самом обыкновенном, подлом слове, что хоть бы и я иногда Фальдони
или Терезе сказал, вот и тут у него слог есть. Я и на вечерах у него бываю.
Мы табак курим, а он нам читает, часов по пяти читает, а мы все слушаем.
Объядение, а не литература! Прелесть такая, цветы, просто цветы; со всякой
страницы букет вяжи! Он обходительный такой, добрый, ласковый. Ну, что я
перед ним, ну что? Ничего. Он человек с репутацией, а я что? Просто - не
существую; а и ко мне благоволит. Я ему кое-что переписываю. Вы только не
думайте, Варенька, что тут проделка какая-нибудь, что он вот именно оттого
и благоволит ко мне, что я переписываю. Вы сплетням-то не верьте,маточка,вы
сплетням-то подлым не верьте! Нет, это я сам от себя, по своей воле, для
его удовольствия делаю, а что он ко мне благоволит, так это уж он для моего
удовольствия делает. Я деликатность-то поступка понимаю, маточка. Он
добрый, очень добрый человек и бесподобный писатель.
А хорошая вещь литература, Варенька, очень хорошая; это я от них третьего
дня узнал. Глубокая вещь! Сердце людей укрепляющая, поучающая, и - разное
там еще обо всем об этом в книжке у них написано. Очень хорошо написано!
Литература - это картина, то есть в некотором роде картина и зеркало;
страсти выраженье, критика такая тонкая, поучение к назидательности и
документ. Это я все у них наметался. Откровенно скажу вам, маточка, что
ведь сидишь между ними, слушаешь (тоже, как и они, трубку куришь, пожалуй),
- а как начнут они состязаться да спорить об разных материях, так уж тут я
просто пасую, тут, маточка, нам с вами чисто пасовать придется. Тут я
просто болван болваном оказываюсь, самого себя стыдно, так что целый вечер
приискиваешь, как бы в общую-то материю хоть полсловечка ввернуть, да вот
этого-то полсловечка как нарочно и нет! И пожалеешь, Варенька, о себе, что
сам-то не того да не так; что, по пословице - вырос, а ума не вынес. Ведь
что я теперь в свободное время делаю? Сплю, дурак дураком. А то бы вместо
спанья-то ненужного можно было бы и приятным заняться; этак сесть бы да и
пописать. И себе полезно и другим хорошо. Да что, маточка, вы посмотрите-ка
только, сколько берут они, прости им господь! Вот хоть бы и Ратазяев, - как
берет! Что ему лист написать? Да он в иной день и по пяти писывал, а по
триста рублей, говорит, за лист берет. Там анекдотец какой-нибудь или из
любопытного что-нибудь - пятьсот, дай не дай, хоть тресни, да дай! а нет -
так мы и по тысяче другой раз в карман кладем! Каково, Варвара Алексеевна?
Да что! Там у него стишков тетрадочка есть, и стишок все такой небольшой, -
семь тысяч, маточка, семь тысяч просит, подумайте. Да ведь это имение
недвижимое, дом капитальный! Говорит, что пять тысяч дают ему, да он не
берет. Я его урезониваю, говорю - возьмите, дескать, батюшка, пять-то тысяч
от них, да и плюньте им, - ведь деньги пять тысяч! Нет, говорит, семь
дадут, мошенники. Увертливый, право, такой!
А что, маточка, уж если на то пошло, так я вам, так и быть, выпишу из
Итальянских страстей местечко. Это у него сочинение так называется. Вот
прочтите-ка, Варенька, да посудите сами.
...Владимир вздрогнул,и страсти бешено заклокотали в нем, и кровь
вскипела...
- Графиня, - вскричал он, - графиня! Знаете ли вы, как ужасна эта
страсть, как беспредельно это безумие? Нет, мои мечты меня не обманывали! Я
люблю, люблю восторженно, бешено, безумно! Вся кровь твоего мужа не зальет
бешеного, клокочущего восторга души моей! Ничтожные препятствия не
остановят всеразрывающего, адского огня, бороздящего мою истомленную грудь.
О Зинаида, Зинаида!..
- Владимир!..- прошептала графиня вне себя, склоняясь к нему на плечо...
- Зинаида!- закричал восторженный Смельский.
Из груди его испарился вздох. Пожар вспыхнул ярким пламенем на алтаре
любви и взбороздил грудь несчастных страдальцев.
- Владимир!..- шептала в упоении графиня. Грудь ее вздымалась, щеки ее
багровели, очи горели...
Новый, ужасный брак был свершен! Через полчаса старый граф вошел в будуар
жены своей.
- А что, душечка, не приказать ли для дорогого гостя самоварчик
поставить? - сказал он, потрепав жену по щеке.
Ну вот, я вас спрошу, маточка, после этого - ну, как вы находите? Правда,
немножко вольно, в этом спору нет, но зато хорошо. Уж что хорошо, так
хорошо! А вот, позвольте, я вам еще отрывочек выпишу из повести Ермак и
Зюлейка.
Представьте себе, маточка, что казак Ермак, дикий и грозный завоеватель
Сибири, влюблен в Зюлейку, дочь сибирского царя Кучума, им в полон взятую.
Событие прямо из времен Ивана Грозного, как вы видите. Вот разговор Ермака
и Зюлейки:
- Ты любишь меня, Зюлейка! О, повтори, повтори!..
- Я люблю тебя, Ермак, - прошептала Зюлейка.
- Небо и земля, благодарю вас! я счастлив!.. Вы дали мне все, все, к чему
с отроческих лет стремился взволнованный дух мой. Так вот куда вела ты
меня, моя звезда путеводная; так вот для чего ты привела меня сюда, за
Каменный Пояс! Я покажу всему свету мою Зюлейку, и люди, бешеные чудовища,
не посмеют обвинять меня! О, если им понятны эти тайные страдания ее нежной
души, если они способны видеть целую поэму в одной слезинке моей Зюлейки!
О, дай мне стереть поцелуями эту слезинку, дай мне выпить ее, эту небесную
слезинку... неземная!
- Ермак, - сказала Зюлейка, - свет зол, люди несправедливы! Они будут
гнать, они осудят нас, мой милый Ермак! Что будет делать бедная дева,
взросшая среди родных снегов Сибири, в юрте отца своего, в вашем холодном,
ледяном, бездушном, самолюбивом свете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39