Дело для него весьма счастливо
кончилось. Какая там была вина на нем за нерадение и неосмотрительность -
на все вышло полное отпущение. Присудили выправить в его пользу с купца
знатную сумму денег, так что он и обстоятельствами-то сильно поправился, да
и честь-то его от пятна избавилась, и все стало лучше, - одним словом,
вышло самое полное исполнение желания. Пришел он сегодня в три часа домой.
На нем лица не было, бледный как полотно, губы у него трясутся, а сам
улыбается - обнял жену, детей. Мы все гурьбою ходили к нему поздравлять
его. Он был весьма растроган нашим поступком, кланялся на все стороны, жал
у каждого из нас руку по нескольку раз. Мне даже показалось, что он и
вырос-то. и выпрямился-то, и что у него и слезинки-то нет уже в глазах. В
волнении был таком, бедный. Двух минут на месте не мог простоять; брал в
руки все, что ему ни попадалось, потом опять бросал, беспрестанно улыбался
и кланялся, садился, вставал, опять садился, говорил бог знает что такое -
говорит: Честь моя,честь, доброе имя. дети мои, - и как говорил-то! даже
заплакал. Мы тоже большею частию прослезились. Ратазяев, видно, хотел его
ободрить и сказал: Что, батюшка, честь, когда нечего есть; деньги, батюшка,
деньги глазное; вот за что бога благодарите! - и тут же его по плечу
потрепал. Мне показалось, что Горшков обиделся, то есть не то чтобы прямо
неудовольствие высказал, а только посмотрел как-то странно на Ратазяева да
руку его с плеча своего снял. А прежде бы этого не было, маточка! Впрочем,
различные бывают характеры. Вот я, например, на таких радостях гордецом бы
не выказался; ведь чего, родная моя, иногда и поклон лишний и унижение
изъявляешь не от чего иного, как от припадка доброты душевной и от излишней
мягкости сердца... но, впрочем, не во мне тут и дело! Да, говорит, и деньги
хорошо; слава богу, слава богу! - и потом все время, гак мы у него были,
твердил: Слава богу, слава богу!.. Жена его заказала обед поделикатнее и
пообильнее. Хозяйка наша сама для них стряпала. Хозяйка наша отчасти добрая
женщина. А до обеда Горшков на месте не мог усидеть. Заходил ко всем в
комнаты, звали ль, не звали его. Так себе войдет, улыбнется, присядет на
стул, скажет что-нибудь, а иногда и ничего не скажет - и уйдет. У мичмана
даже карты в руки взял; его и усадили играть за четвертого. Он поиграл,
поиграл, напутал в игре какого-то вздора, сделал три-четыре хода и бросил
играть. Нет, говорит, ведь я так, я, говорит, это только так, - и ушел от
них. Меня встретил в коридоре, взял меня за обе руки, посмотрел мне прямо в
глаза, только так чудно; пожал мне руку и отошел, и все улыбаясь, но как-то
тяжело, странно улыбаясь, словно мертвый. Жена его плакала от радости;
весело так все у них было, по-праздничному. Пообедали они скоро. Вот после
обеда он и говорит жене: Послушайте, душенька, вот я немного прилягу, - да
и пошел на постель. Подозвал к себе дочку, положил ей на головку руку и
долго, долго гладил по головке ребенка. Потом опять оборотился к жене: А
что ж Петенька? Петя наш, говорит, Петенька?.. Жена перекрестилась, да и
отвечает, что ведь он же умер. Да, да, знаю, все знаю, Петенька теперь в
царстве небесном. Жена видит, что он сам не свой, что происшествие-то его
потрясло совершенно, и говорит ему:
Вы бы, душенька, заснули.- Да, хорошо, я сейчас... я немножко, - тут он
отвернулся, полежал немного, потом оборотился, хотел сказать что-то. Жена
не расслышала, спросила его: Что, мой друг? А он не отвечает. Она подождала
немножко - ну, думает, уснул, и вышла на часок к хозяйке. Через чаc времени
воротилась - видит, муж еще не проснулся и лежит себе, не шелохнется. Она
думала, что спит, села и стала работать что-то. Она рассказывает, что она
работала с полчаса и так погрузилась в размышление, что даже не помнит, о
чем она думала, говорит только, что она позабыла об муже. Только вдруг она
очнулась от какого-то тревожного ощущения, и гробовая тишина в комнате
поразила ее прежде всего. Она посмотрела на кровать и видит, что муж лежит
все в одном положении. Она подошла к нему, сдернула одеяло, смотрит - а уж
он холодехонек - умер, маточка, умер Горшков, внезапно умер, словно его
громом убило! А отчего умер - бог его знает. Меня это так сразило,
Варенька, что я до сих пор опомниться не могу. Не верится что-то, чтобы так
просто мог умереть человек. Этакой бедняга, горемыка этот Горшков! Ах,
судьба-то, судьба какая! Жена в слезах, такая испуганная. Девочка куда-то в
угол забилась. У них там суматоха такая идет; следствие медицинское будут
делать... уж не могу вам наверно сказать. Только жалко, ох как жалко!
Грустно подумать, что этак в самом деле ни дня, ни часа не ведаешь ..
Погибаешь этак ни за что...
Ваш
Макар Девушкин.
Сентября 19-го.
Милостивая государыня,
Варвара Алексеевна!
Спешу вас уведомить, друг мой, что Ратазяев нашел мне работу у одного
сочинителя. Приезжал какой-то к нему, привез к нему такую толстую рукопись
- слава богу, много работы. Только уж так неразборчиво писано, что не знаю,
как и за дело приняться; требуют поскорее. Что-то все об таком писано, что
как будто и не понимаешь... По сорок копеек с листа уговорились. Я к тому
все это пишу вам, родная моя, что будут теперь посторонние деньги. Ну, а
теперь прощайте, маточка.
Я уж прямо и за работу.
Ваш верный друг
Макар Девушкин.
Сентября 23-го.
Дорогой друг мой,
Макар Алексеевич!
Я вам уже третий день, мой друг, ничего не писала, а у меня было много,
много забот, много тревоги.
Третьего дня был у меня Быков. Я была одна, Федора куда-то ходила. Я
отворила ему и так испугалась, когда его увидела, что не могла тронуться с
места. Я чувствовала, что я побледнела. Он вошел по своему обыкновению с
громким смехом, взял стул и сел. Я долго не могла опомниться, наконец села
в угол за работу. Он скоро перестал смеяться. Кажется, мой вид поразил его.
Я так похудела в последнее время; щеки и глаза мои ввалились, я была
бледна, как платок... действительно, меня трудно узнать тому, кто знал меня
год тому назад. Он долго и пристально смотрел на меня, наконец опять
развеселился. Сказал что-то такое; я не помню, что отвечала ему, и он опять
засмеялся. Он сидел у меня целый час; долго говорил со мной; кой о чем
расспрашивал. Наконец, перед прощанием, он взял меня за руку и сказал (я
вам пишу от слова и до слова): Варвара Алексеевна! Между нами сказать, Анна
Федоровна, ваша родственница, а моя короткая знакомая и приятельница,
преподлая женщина. (Тут он еще назвал ее одним неприличным словом.)
Совратила она и двоюродную вашу сестрицу с пути, и вас погубила. С моей
стороны и я в этом случае подлецом оказался, да ведь что, дело житейское.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39