вот, говорят.. того чиновника привезли.
А мне-то за вас мочи нет как совестно. Клянусь вам, что я перееду отсюда.
Пойду куда-нибудь в горничные, в прачки, а здесь не останусь. Я вам писала,
чтоб вы зашли ко мне, а вы не зашли. Знать. вам ничего мои слезы и просьбы,
Макар Алексеевич! И откуда вы денег достали? Ради создателя, поберегитесь.
Ведь пропадете, ни за что пропадете! И стыд-то и срам-то какой! Вас хозяйка
и впустить вчера не хотела, вы в сенях ночевали: я все знаю. Если б вы
знали, как мне тяжело было, когда я все это узнала. Приходите ко мне, вам
будет у нас весело: мы будем вместе читать, будем старое вспоминать. Федора
о своих богомольных странствиях рассказывать будет. Ради меня, голубчик
мой, не губите себя и меня не губите. Ведь я для вас одного и живу, для вас
и остаюсь с вами. Так-то вы теперь! Будьте благородным человеком, твердым в
несчастиях; помните, что бедность не порок. Да и чего отчаиваться: это все
временное! Даст бог-все поправится, только вы-то удержитесь теперь. Посылаю
вам двугривенный, купите себе табаку или всего, что вам захочется,только,
ради бога, на дурное не тратьте. Приходите к нам, непременно приходите.
Вам, может быть, как и прежде, стыдно будет, но вы не стыдитесь: это ложный
стыд. Только бы вы искреннее раскаяние принесли. Надейтесь на бога. Он все
устроит к лучшему.
В. Д.
Августа 19-го.
Варвара Алексеевна, маточка!
Стыдно мне, ясочка моя, Варвара Алексеевна,совсем застыдился. Впрочем,
что ж тут такого, маточка, особенного? Отчего же сердца своего не
поразвеселить? Я тогда про подошвы мои и не думаю, потому что подошва вздор
и всегда останется простой, подлой, грязной подошвой. Да и сапоги тоже
вздор. И мудрецы греческие без сапог хаживали, так чего же нашему-то брату
с таким недостойным предметом нянчиться? За что ж обижать, за что ж
презирать меня в таком случае? Эх! маточка, маточка, нашли что писать! А
Федоре скажите, что она баба вздорная, беспокойная, буйная и вдобавок
глупая, невыразимо глупая! Что же касается до седины моей, то и в этом вы
ошибаетесь, родная моя, потому что я вовсе не такой старик, как вы думаете.
Емеля вам кланяется. Пишете вы, что сокрушались и плакали; а я вам пишу,
что я тоже сокрушался и плакал. В заключение желаю вам всякого здоровья и
благополучия, а что до меня касается, то я тоже здоров и благополучен и
пребываю вашим, ангельчик мой, другом
Макаром Девушкиным.
Августа 21-го.
Милостивая государыня и любезный друг,
Варвара Алексеевна!
Чувствую, что я виноват, чувствую, что я провинился перед вами, да в,
по-моему, выгоды-то из этого нет никакой, маточка, что я все это чувствую,
уж что вы там ни говорите. Я и прежде проступка моего все это чувствовал,
но вот упал же духом, с сознанием вины упал. Маточка моя, я не зол и не
жестокосерден; а для того чтобы растерзать сердечко ваше, голубка моя,
нужно быть не более, не менее как кровожадным тигром, ну, а у меня сердце
овечье, и я, как и вам известно, не имею позыва к кровожадности;
следственно, ангельчик мой, я и не совсем виноват в проступке моем, так же
как и ни сердце, ни мысли мои не виноваты; а уж так, я и не знаю, что
виновато. Уж такое дело темное, маточка! Тридцать копеек серебром мне
прислали, а потом прислали двугривенничек; у меня сердце и заныло, глядя на
ваши сиротские денежки. Сами ручку свою обожгли, голодать скоро будете, а
пишете, чтоб я табаку купил. Ну, как же мне было поступить в таком случае?
Или уж так, без зазрения совести, подобно разбойнику, вас, сироточку,
начать грабить! Тут-то я и упал духом, маточка, то есть сначала, чувствуя
поневоле, что никуда не гожусь и что я сам немногим разве получше подошвы
своей, счел неприличным принимать себя за что-нибудь значащее, а напротив,
самого себя стал считать чем-то неприличным и в некоторой степени
неблагопристойным. Ну, а как потерял к себе самому уважение, как предался
отрицанию добрых качеств своих и своего достоинства, так уж тут и все
пропадай, тут уж и падение! Это так уже судьбою определено, и я в этом не
виноват. Я сначала вышел немножко поосвежиться. Тут уж все пришлось одно к
одному: и природа была такая слезливая, и погода холодная, и дождь, ну и
Емеля тут же случился. Он, Варенька, уже все заложил что имел, все у него
пошло в свое место. и как я его встретил, так он уже двое суток маковой
росинки во рту не видал, так что уж хотел такое закладывать, чего никак и
заложить нельзя, затем что и закладов таких не бывает. Ну, что же,
Варенька, уступил я более из сострадания к человечеству, чем по
собственному влечению. Так вот как грех этот произошел, маточка! Мы уж как
вместе с ним плакали! Вас вспоминали. Он предобрый, он очень добрый
человек, и весьма чувствительный человек. Я, маточка, сам все это чувствую;
со мной потому и случается-то все такое, что я очень все это чувствую. Я
знаю, чем я вам, голубчик вы мой, обязан!
Узнав вас, я стал, во-первых, и самого себя лучше знать и вас стал
любить; а до вас, ангельчик мой, я был одинок и как будто спал, а не жил на
свете. Они, злодеи-то мои, говорили, что даже и фигура моя неприличная, и
гнушались мною, ну, и я стал гнушаться собою; говорили, что я туп, я и в
самом деле думал, что я туп, а как вы мне явились, то вы всю мою жизнь
осветили темную, так что и сердце и душа моя осветились, и я обрел душевный
покой и узнал, что и я не хуже других; что только так, не блещу ничем,
лоску нет, тону нет, но все-таки я человек, что сердцем и мыслями я
человек. Ну, а теперь, почувствовав, что я гоним судьбою, что, униженный
ею, предался отрицанию собственного своего достоинства, я, удрученный моими
бедствиями, и упал духом. И так как вы теперь все знаете, маточка, то я
умоляю вас слезно не любопытствовать более об этой материи, ибо сердце мое
разрывается, и горько, тягостно.
Свидетельствую, маточка, вам почтение мое и пребываю вашим верным
Макаром Девушкиным.
Сентября 3-го.
Я не докончила прошлого письма, Макар Алексеевич, потому что мне было
тяжело писать. Иногда бывают со мной минуты, когда я рада быть одной, одной
грустить, одной тосковать, без раздела, и такие минуты начинают находить на
меня все чаще и чаще. В воспоминаниях моих есть что-то такое необъяснимое
для меня, что увлекает меня так безотчетно, так сильно, что я по нескольку
часов бываю бесчувственна ко всему меня окружающему и забываю все, все
настоящее. И нет впечатления в теперешней жизни моей, приятного ль,
тяжелого, грустного, которое бы не напоминало мне чего-нибудь подобного же
в прошедшем моем, и чаще всего мое детство, мое золотое детство! Но мне
становится всегда тяжело после подобных мгновений. Я как-то слабею, моя
мечтательность изнуряет меня, а здоровье мое и без того все хуже и хуже
становится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39