.. убедительно.
Дэрроу значительно кивнул.
— Для женщины в ошеломленном состоянии она запомнила дьявольски много деталей. Она описала все, кроме разве что меток прачечной на их чертовой одежде.
— Возможно, ужасное событие впечаталось ей в память, — предположил Дэрроу.
— Возможно.
Лейзер спросил:
— А что второе вас беспокоит, Нат?
— Может, в этом ничего и нет. Но она сказала, что ее мать взяла на себя заботы по ведению домашнего хозяйства...
— Да, — согласился Лейзер.
— А потом, когда Талия встала с постели, дом внезапно оказался для них слишком тесным, она снова смогла заняться домашним хозяйством, поэтому ее мать съехала от них.
Дэрроу внимательно слушал.
— Только вот теперь, — продолжал я, — занимающаяся домашним хозяйством Талия держит прислугу, приходящую к ней каждый день.
— Если есть комната для служанки, — сказал Лейзер, поднимая бровь, — то почему нет комнаты для мамы?
Я пожал плечами.
— Я просто думаю, что у Талии с матерью немного натянутые отношения. Изабелла рассказала мне, что Талия росла практически предоставленная сама себе, ее мать постоянно отсутствовала. Не думаю, чтобы они вообще были близки.
— Тем не менее мать обвиняется в убийстве, — с иронией произнес Дэрроу, — совершенном, чтобы защитить честь дочери.
— Да, забавно, не правда ли? Предположим, что они не могут поладить — не могут ужиться под одной крышей, но почему тогда мама Фортескью примчалась на край света из-за своей дочки?
— Может быть, она вступилась за фамильную честь? — высказал предположение Лейзер.
— А может быть, миссис Фортескью чувствует вину из-за того, что уделяла слишком мало внимания своему ребенку, — сказал я, — и наворотила черт знает чего, лишь бы как-то помочь дочери.
— Матери и дочери не обязательно любить друг друга, — терпеливо, словно ребенку, начал объяснять Дэрроу, — чтобы заговорил материнский инстинкт. Защищая жизнь своего отпрыска, мать забывает о себе. Это чистая биология.
На перекрестке Перл-Харбора наш лимузин устремился вперед, прямо к въезду на военно-морскую базу — к безобидным воротам из белых реек, красовавшимся в сетчатом заборе, который не смог бы удержать даже скаутов-девчонок. Наш водитель отметился там у военно-морского полицейского, который справился о нас в своих записях и разрешил въехать в удивительно убогое место.
Не то чтобы военно-морская часть не имела своих привлекательных моментов. Как, например, огромнейшая зацементированная яма для осмотра военных кораблей с надписью — «ДОК. 14-й ВОЕННО-МОРСКОЙ ОКРУГ» или угольная станция с причалом, железнодорожной колеей и подъемниками. Или Форд-Айленд, как объяснил наш водитель, где располагался аэродром и стояли неуклюжие самолеты.
Но деревянные бараки с вывесками «Гироскоп», «Электромастерская», «Столовая», «Дизельная мастерская» скорее походили на захудалый летний лагерь, чем на военную базу. Железные навесы, укрывающие автомобили военных, имели дешевый, временный вид, а стоянка подводных лодок, которой полагалось бы быть внушительным сооружением, представляла из себя пару дюжин крошечных субмарин, запутавшихся в шатких сетях деревянных причалов.
Флот определенно находился в море. В гавани не стояло ни одного военного корабля. Единственным судном в поле зрения был надежно засаженный в ил «Элтон», на борту которого содержались под стражей наши клиенты.
Но сначала мы остановились у штаба базы, еще одного скромного белого здания, находившегося в несколько лучшем состоянии. Наш молодой шофер по-прежнему служил нашим гидом и провел Дэрроу, Лейзера и меня в большую приемную. Подъемные жалюзи на многочисленных окнах пропускали в комнату полоски солнечного света, мужчины в белой форме сновали взад и вперед с бумагами. Шофер сказал о нас дежурному. Не успели мы присесть, как атташе распахнул дверь и вызвал нас со словами:
— Мистер Дэрроу? Адмирал примет вас.
Помещение оказалось просторным, обшитым светлыми деревянными панелями, мужским по духу. Тут и там висели награды, почетные значки и фотографии в рамках. Почти вся стена слева от входа была занята картой Тихого океана. В стене за спиной адмирала находились окна, тоже с жалюзи, но здесь они были плотно закрыты, не пропуская ни лучика света. Справа от адмирала, по стойке «вольно», стоял американский флаг. Стол красного дерева, довольно уместный в этой обстановке, был большим, как корабль, и походил на него — ручки, бумаги, личные вещи лежали в таком порядке, будто ожидали инспекции.
Адмирал тоже походил на корабль — узкий мужчина хорошо за пятьдесят, — он стоял за своим столом, упершись одним кулаком в бок. В белой форме с высоким воротником, эполетах, медных пуговицах и нашивках за участие в военных кампаниях он выглядел таким выхоленным, как официант в по-настоящему высококлассном заведении.
Одутловатые веки над серовато-голубыми глазами придавали его лицу спокойное выражение, чему я не поверил. С другой стороны, продубленное под солнцем и ветром лицо оказалось довольно суровым — крупный нос, длинная верхняя губа, квадратная челюсть. Он улыбался. Чему я тоже не поверил.
— Мистер Дэрроу, не могу передать, как я рад, — проговорил адмирал густым голосом, в котором сквозил мягкий южный акцент, — что миссис Фортескью послушалась моего совета и воспользовалась вашими любезными услугами.
Второй за сегодняшний день морской офицер, который приписывал себе эту заслугу.
— Адмирал Стерлинг, — сказал Дэрроу, пожимая протянутую хозяином кабинета руку, — хочу поблагодарить вас за ваше гостеприимство и помощь. Разрешите представить моих помощников?
Мы с Лейзером обменялись рукопожатием с адмиралом Йетсом Стерлингом, выразили друг другу признательность и по знаку адмирала заняли три кресла напротив его стола. Одно из них, обитое кожей капитанское кресло, явно предназначалось Дэрроу, и он с важностью в него уселся.
Адмирал сел и откинулся на своем вращающемся стуле, положив руки на подлокотники.
— Можете рассчитывать на всестороннюю помощь как моих людей, так и мою, — заверил Стерлинг. — И конечно, на беспрепятственный доступ к вашим клиентам в любое время дня и ночи.
Дэрроу скрестил ноги.
— Ваша преданность своим людям выше всякой похвалы, адмирал. И я признателен, что вы нашли для нас время.
— О чем вы говорите, — сказал адмирал. — Надеюсь, что, несмотря на мрачный характер вашей миссии, вы сможете по достоинству оценить эти прекрасные острова.
— Нельзя и пожелать более приятного дня для нашего прибытия, — ответил Дэрроу.
— А между тем, самый обыкновенный день на Гавайях, мистер Дэрроу... один из тех дивных дней, когда почти забываешь о существовании некоторых подлых людей, которым слишком доверчивое провидение позволяет обитать на этих божественных берегах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Дэрроу значительно кивнул.
— Для женщины в ошеломленном состоянии она запомнила дьявольски много деталей. Она описала все, кроме разве что меток прачечной на их чертовой одежде.
— Возможно, ужасное событие впечаталось ей в память, — предположил Дэрроу.
— Возможно.
Лейзер спросил:
— А что второе вас беспокоит, Нат?
— Может, в этом ничего и нет. Но она сказала, что ее мать взяла на себя заботы по ведению домашнего хозяйства...
— Да, — согласился Лейзер.
— А потом, когда Талия встала с постели, дом внезапно оказался для них слишком тесным, она снова смогла заняться домашним хозяйством, поэтому ее мать съехала от них.
Дэрроу внимательно слушал.
— Только вот теперь, — продолжал я, — занимающаяся домашним хозяйством Талия держит прислугу, приходящую к ней каждый день.
— Если есть комната для служанки, — сказал Лейзер, поднимая бровь, — то почему нет комнаты для мамы?
Я пожал плечами.
— Я просто думаю, что у Талии с матерью немного натянутые отношения. Изабелла рассказала мне, что Талия росла практически предоставленная сама себе, ее мать постоянно отсутствовала. Не думаю, чтобы они вообще были близки.
— Тем не менее мать обвиняется в убийстве, — с иронией произнес Дэрроу, — совершенном, чтобы защитить честь дочери.
— Да, забавно, не правда ли? Предположим, что они не могут поладить — не могут ужиться под одной крышей, но почему тогда мама Фортескью примчалась на край света из-за своей дочки?
— Может быть, она вступилась за фамильную честь? — высказал предположение Лейзер.
— А может быть, миссис Фортескью чувствует вину из-за того, что уделяла слишком мало внимания своему ребенку, — сказал я, — и наворотила черт знает чего, лишь бы как-то помочь дочери.
— Матери и дочери не обязательно любить друг друга, — терпеливо, словно ребенку, начал объяснять Дэрроу, — чтобы заговорил материнский инстинкт. Защищая жизнь своего отпрыска, мать забывает о себе. Это чистая биология.
На перекрестке Перл-Харбора наш лимузин устремился вперед, прямо к въезду на военно-морскую базу — к безобидным воротам из белых реек, красовавшимся в сетчатом заборе, который не смог бы удержать даже скаутов-девчонок. Наш водитель отметился там у военно-морского полицейского, который справился о нас в своих записях и разрешил въехать в удивительно убогое место.
Не то чтобы военно-морская часть не имела своих привлекательных моментов. Как, например, огромнейшая зацементированная яма для осмотра военных кораблей с надписью — «ДОК. 14-й ВОЕННО-МОРСКОЙ ОКРУГ» или угольная станция с причалом, железнодорожной колеей и подъемниками. Или Форд-Айленд, как объяснил наш водитель, где располагался аэродром и стояли неуклюжие самолеты.
Но деревянные бараки с вывесками «Гироскоп», «Электромастерская», «Столовая», «Дизельная мастерская» скорее походили на захудалый летний лагерь, чем на военную базу. Железные навесы, укрывающие автомобили военных, имели дешевый, временный вид, а стоянка подводных лодок, которой полагалось бы быть внушительным сооружением, представляла из себя пару дюжин крошечных субмарин, запутавшихся в шатких сетях деревянных причалов.
Флот определенно находился в море. В гавани не стояло ни одного военного корабля. Единственным судном в поле зрения был надежно засаженный в ил «Элтон», на борту которого содержались под стражей наши клиенты.
Но сначала мы остановились у штаба базы, еще одного скромного белого здания, находившегося в несколько лучшем состоянии. Наш молодой шофер по-прежнему служил нашим гидом и провел Дэрроу, Лейзера и меня в большую приемную. Подъемные жалюзи на многочисленных окнах пропускали в комнату полоски солнечного света, мужчины в белой форме сновали взад и вперед с бумагами. Шофер сказал о нас дежурному. Не успели мы присесть, как атташе распахнул дверь и вызвал нас со словами:
— Мистер Дэрроу? Адмирал примет вас.
Помещение оказалось просторным, обшитым светлыми деревянными панелями, мужским по духу. Тут и там висели награды, почетные значки и фотографии в рамках. Почти вся стена слева от входа была занята картой Тихого океана. В стене за спиной адмирала находились окна, тоже с жалюзи, но здесь они были плотно закрыты, не пропуская ни лучика света. Справа от адмирала, по стойке «вольно», стоял американский флаг. Стол красного дерева, довольно уместный в этой обстановке, был большим, как корабль, и походил на него — ручки, бумаги, личные вещи лежали в таком порядке, будто ожидали инспекции.
Адмирал тоже походил на корабль — узкий мужчина хорошо за пятьдесят, — он стоял за своим столом, упершись одним кулаком в бок. В белой форме с высоким воротником, эполетах, медных пуговицах и нашивках за участие в военных кампаниях он выглядел таким выхоленным, как официант в по-настоящему высококлассном заведении.
Одутловатые веки над серовато-голубыми глазами придавали его лицу спокойное выражение, чему я не поверил. С другой стороны, продубленное под солнцем и ветром лицо оказалось довольно суровым — крупный нос, длинная верхняя губа, квадратная челюсть. Он улыбался. Чему я тоже не поверил.
— Мистер Дэрроу, не могу передать, как я рад, — проговорил адмирал густым голосом, в котором сквозил мягкий южный акцент, — что миссис Фортескью послушалась моего совета и воспользовалась вашими любезными услугами.
Второй за сегодняшний день морской офицер, который приписывал себе эту заслугу.
— Адмирал Стерлинг, — сказал Дэрроу, пожимая протянутую хозяином кабинета руку, — хочу поблагодарить вас за ваше гостеприимство и помощь. Разрешите представить моих помощников?
Мы с Лейзером обменялись рукопожатием с адмиралом Йетсом Стерлингом, выразили друг другу признательность и по знаку адмирала заняли три кресла напротив его стола. Одно из них, обитое кожей капитанское кресло, явно предназначалось Дэрроу, и он с важностью в него уселся.
Адмирал сел и откинулся на своем вращающемся стуле, положив руки на подлокотники.
— Можете рассчитывать на всестороннюю помощь как моих людей, так и мою, — заверил Стерлинг. — И конечно, на беспрепятственный доступ к вашим клиентам в любое время дня и ночи.
Дэрроу скрестил ноги.
— Ваша преданность своим людям выше всякой похвалы, адмирал. И я признателен, что вы нашли для нас время.
— О чем вы говорите, — сказал адмирал. — Надеюсь, что, несмотря на мрачный характер вашей миссии, вы сможете по достоинству оценить эти прекрасные острова.
— Нельзя и пожелать более приятного дня для нашего прибытия, — ответил Дэрроу.
— А между тем, самый обыкновенный день на Гавайях, мистер Дэрроу... один из тех дивных дней, когда почти забываешь о существовании некоторых подлых людей, которым слишком доверчивое провидение позволяет обитать на этих божественных берегах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87