— Нет. Не туда. Может увидеть мисс Белл. Верно замечено.
Она коснулась моей ладони. Тихо, застенчиво проговорила:
— Я знаю место, куда ездят пары. Вниз по дороге вдоль пляжа.
— Показывай, — сказал я.
Скоро мы уже выруливали с парковки Вайкики.
— Видишь эту парикмахерскую? — спросила она, указывая на ряд захудалого вида заведений через дорогу. — Видишь ту закусочную?
Я пригляделся. В обветшалом двухэтажном здании — на втором этаже были жилые помещения — размещалась парикмахерская, с традиционным навесом и окном с надписью «Парикмахерская на Эна-роуд». Через окно была видна женщина-парикмахер, подстригавшая белого мужчину. Дальше, по направлению к пляжу, стояла палатка с вывеской «Японская лапша, горячие сосиски», а вокруг, на свободном участке земли, за беспорядочно расставленными столиками сидели пары и ели из мисочек горячую лапшу. Тут же неподалеку стояло несколько автомобилей, их пассажиров обносили азиатского вида официанты в белых фартуках на манер «обслуживания не выходя из автомобиля».
— Вот здесь свидетели видели миссис Мэсси? — сказала Беатрис. — Она шла мимо, а за ней следом шел белый мужчина.
— А это, — сказал я, кивнув в сторону большого двухэтажного белого магазина с вывеской «Бакалея — Холодные напитки — Табак», который стоял дальше, на углу Хоброн-лейн и Эна-роуд, — то здание, которое не позволило свидетелям увидеть, как схватили Талию.
— Если это правда, — спросила Беатрис, — что случилось с белым мужчиной, который шел за ней? Он исчез за углом?
Я посмотрел на нее.
— Беатрис... а чего, между прочим, ты добиваешься?
— До своей смерти в прошлом году мой отец работал на том же консервном заводе, что и отец Коротышки.
— Коротышки?
— Сумицу Ида. Хорас Ида. Сверни здесь.
Я по-прежнему хотел попасть в прибежище влюбленных. Когда я свернул на дорогу, идущую вдоль пляжа, антураж Эна-роуд несколько изменился — вместо забегаловок и магазинчиков появились бунгало размером чуть больше деревянных хижин и тесно стоящие обшарпанные двухэтажные жилые дома.
Она заметила, что я быстро осмотрел окружающую местность.
— Здесь снимают жилье холостые офицеры из Форта де Рассей.
Я фыркнул.
— Я думал они предпочитают что-нибудь получше.
— В стороне от любопытных глаз, поэтому можно спокойно привести местную девушку. Недалеко от пляжа, где можно познакомиться с женщинами-туристками. И женами моряков. Только, говорят, не все офицеры холостяки.
Мы двигались дальше, и пейзаж снова изменился. Теперь мы ехали вдоль пляжа, и в этот момент наш автомобиль был здесь единственным. Дорога была немного разбита, довольно ухабистая, в лунном свете поблескивала ее белая коралловая основа. Она не слишком отдалялась от океана — его было слышно, чувствовался его запах, только не было видно, но местность вокруг была, скорей всего, пустынной, только вдоль дороги тянулись заросли колючего кустарника и диких кактусов. Пальм не было и в помине, торчали только телеграфные столбы.
— Они часто ругались, — внезапно сказала Беатрис.
— Кто?
— Мистер и миссис Мэсси.
— И как же?
— Он обзывал ее и приказывал заткнуться. Иногда она уходила.
Я наморщил лоб.
— Ты знаешь, из-за чего они ссорились?
— Ей здесь не нравилось. Она скучала. Слишком много пила. Он требовал, чтобы она прекратила, что она отвадила от дома всех его друзей. У нее острый язычок, у миссис Мэсси.
— Сколько ты у них работаешь?
— Больше двух лет.
— Значит, ты уже была, а не поступила к ним помогать по хозяйству, когда миссис Фортескью сняла отдельный дом?
— Нет. Я уже была у них, когда приехала миссис Фортескью.
— Они с Талией ладили?
— Нет. Она все время ругала миссис Мэсси, что та мало делает по дому, мало готовит, много спит.
— Так миссис Фортескью поэтому сняла себе бунгало?
Беатрис кивнула.
— И из-за ссор между мистером и миссис Мэсси. Они тревожили миссис Фортескью. Здесь... поворот здесь.
Мы проехали еще мили полторы. Небольшая дорожка привела на поляну. Фары «дюрана» выхватили цементный фундамент разрушенного здания. Всякий хлам, битые бутылки, окурки и следы шин — ничего себе местечко.
Я выключил мотор и фары. Полная луна позволяла нам хорошо видеть друг друга. Лунный свет приглушил цвет помады и цветка в ее волосах. Я пристально разглядывал Беатрис. Одна моя половина восхищалась ею, вторая половина пыталась ее разгадать, сама же она смотрела в сторону.
— Что еще ты знаешь, Беатрис? — спросил я. — Что ты знаешь, что так сильно тебя тревожит и из-за чего ты искала со мной встречи?
Ее голова дрогнула, на меня настороженно взглянули темные глаза. Без всякого выражения, как бы между делом, словно скучающий клерк за стойкой, она произнесла:
— Я знаю, что миссис Мэсси встречалась с другим мужчиной.
— С каким другим мужчиной?
— С каким-то офицером. Он приходил, когда мистер Мэсси отсутствовал. Сначала раз в неделю. Потом, в мае прошлого года, он стал приходить чаще. Оставался на целую неделю, когда мистер Мэсси дежурил на подводной лодке.
Я перевел дух. Позади нас, скрытый за кустами, бился о коралловые рифы океан.
— Весьма вызывающее поведение, Беатрис.
— Они не целовались, не прикасались друг к другу у меня на глазах. Они спали в разных комнатах, по крайней мере ложились спать и просыпались утром в разных комнатах.
— Тем не менее они вели себя бесстыдно...
— Они ходили купаться на Вайкики, ездили на пикники в Каилуа, на пляж Нанакули. Иногда она два-три дня не ночевала дома, брала с собой простыни, тапочки, полотенца, ночную рубашку.
— Кто был этот офицер?
— Лейтенант Брэдфорд.
Джимми Брэдфорд. Тот парень, который бродил вокруг ее дома с расстегнутой ширинкой, парень, которого Талия утешала перед тем, как ее увезли в больницу...
— Ты никому об этом не сказала, — подытожил я.
Она свела брови.
— Мне стыдно. Мне нужна эта работа. Моя мать — вдова с пятью детьми. Всего лишь одно поколение отделяет меня от работы кули, Нат. Я не могу рисковать...
Я подвинулся к ней поближе. Коснулся ее лица.
— Тебе нечего стыдиться, милая.
— Ты не знаешь, что это такое. Мой отец приехал сюда из Хиросимы, там было слишком много людей, слишком много бедняков. Здесь, на плантациях сахарного тростника, мой отец работал за девять долларов в месяц и еду. Для него это был большой шаг вперед. На консервном заводе он зарабатывал еще больше, но работа по восемнадцать часов в сутки в течение многих лет убила его.
Я погладил ее по волосам.
— Я вырос на Максвел-стрит, милая. Я и сам ребенок трущоб. Но каждому новому поколению чуть-чуть легче жить... твои дети пойдут в колледж. Вот увидишь.
— Ты забавный.
— Почему это?
— Эгоистичный, но добрый.
— Добрый, да? — Я провел ладонью по ее прохладной обнаженной руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87