Маккейди Трелони больше себе не принадлежал.
Маккейди отстранился от Джессалин.
– Разденься, – попросил он огрубевшим от страсти голосом. – Сейчас же.
Несколько мгновений она смотрела на него, и в ее серьезных серых глазах читалось какое-то ускользавшее от его понимания, но невероятно сильное чувство, оно одновременно и пугало, и завораживало. Потом Джессалин повернулась и обеими руками приподняла волосы – так, чтобы он мог расстегнуть ее платье. Она слегка склонила голову, и Маккейди впился глазами в нежный белый затылок. Он поцеловал маленькую, слегка выступающую косточку, и шелковистая кожа отозвалась его губам.
Его пальцы возились с многочисленными крючками.
– Ненавижу это платье, – сказал он, и его дыхание зашевелило тонкие завитки на ее шее. – Ты надела его для него.
– Нет. – Голос Джессалин был тихим, как вздох. – Не для него, Маккейди. Просто надела, и все.
Наконец серый шелк водопадом скользнул к ее ногам. Сильные руки обхватили тонкую талию. Она по-прежнему избегала на него смотреть – ее пальцы нервно дергали тесемки рубашки. Рубашка была красивая, вся в оборочках и кружевах, но Маккейди возненавидел и ее тоже, потому что Джессалин надела ее для Титвелла, а не для него. Резко отбросив руки Джессалин, он разорвал проклятые кружева снизу доверху.
Обнажилась грудь, и он взял ее в свои ладони. Джессалин застонала, ее била дрожь. Она упала в объятия Маккейди, а он подхватил ее на руки и понес к кровати. Он уложил ее на спину и придавил своим весом. Ее глаза мерцали, как два озерца расплавленного серебра, и Маккейди увидел в них полную капитуляцию. И свою победу.
– Ты моя, – прошептал он. – Моя жена.
Ее волосы разметались по подушке, и Маккейди зарылся в них лицом. Ее запах всегда сводил его с ума.
– Примулы, – шепнул он. – Ты пахнешь примулами.
Маккейди приподнялся. Желание было настолько сильным, что его надо было удовлетворить немедленно, иначе он просто не выдержал бы. Потом будет время провести языком и губами по каждой линии этого обожаемого тела. После.
Его пальцы дергали упорно не желавшие развязываться тесемки панталон.
– Чертова тряпка…
– Только не надо рвать их, Маккейди.
– Ладно, не буду… А, черт! Кажется, получилось. – Он потянул за тесемку, и Джессалин слегка приподняла бедра, чтобы ему было легче стащить с нее так раздражавшее его одеяние. Но чулки он оставил, ему казалось, что так она выглядит еще восхитительнее – полностью обнаженная, не считая обтягивающего стройные ноги тонкого шелка и оборчатых белых подвязок. Затем Маккейди коленями раздвинул ее ноги и опустился между ними.
Он смотрел на нее со странным чувством собственника, только сейчас до конца осознав, что она полностью, без остатка принадлежит ему. Ее рот и лоно были горячими и влажными. Она всегда была горячей и влажной – для него. У Маккейди почему-то вдруг защекотало в носу. «Нет, это не похоть, или, по крайней мере, не только похоть». Но он усилием воли отогнал пугающую мысль.
Рука Джессалин коснулась его кожи, и он чуть не закричал – настолько сильным и насыщенным было ощущение. А она продолжала и продолжала сжимать и гладить его, пока Маккейди не испустил хриплый стон.
– Ты хочешь меня сейчас, Джессалин?
– Да. – Ее глаза стали почти черными, большой, горячий рот слегка приоткрылся.
– Вот и хорошо. Вот и хорошо. Потому что именно сейчас ты меня получишь.
Опираясь на руки, чтобы видеть ее лицо, он вошел в нее. Из горла Джессалин вырывались тихие, похныкивающие звуки, и она раскрылась навстречу ему, как цветок.
Он опустился на нее, и Покрытые шелком ноги обвились вокруг его бедер, пропуская его глубже, глубже. Маккейди приподнял стройные бедра и начал двигаться, снова и снова входя в ее жаркое, влажное тело. Ему казалось, что еще чуть-чуть, и он просто взорвется, словно котел, в котором скопилось слишком много пара, разлетится на кусочки и уже никогда не сможет собрать их воедино. «Еще не время, нет… О Господи, еще не время, еще не время…»
Он откинул назад голову, и его лицо исказила гримаса наслаждения, настолько сильного, что оно было сродни боли. Джессалин выворачивала его наизнанку, с ней он больше не принадлежал себе, но Маккейди было все равно. Она была и адом, и раем, и всем тем, что расположено посередине.
И она принадлежала ему.
Глава 25
Солнечные блики играли на широких полях соломенной шляпки, легкий ветерок доносил запах моря и водорослей.
Джессалин Трелони шагала вдоль берега по сухому, мягкому песку, напоминавшему сахар. Она остановилась, чтобы поддеть носком кусок плавника. С одной стороны он оброс водорослями, как спутанной бородой. Джессалин нагнулась поднять, но передумала и оставила лежать на месте.
Наверху, на гребне утеса, она увидела мужчину. Его высокая фигура четко вырисовывалась на фоне бледного неба. Он начал спускаться по тропинке, и Джессалин улыбнулась. «Давай погуляем по берегу сегодня утром», – предложил Маккейди за завтраком, по его обманчиво-сонному, тяжелому взгляду она сразу поняла, что он имеет в вид}/. А ей-то казалось, что они уже занимались этим везде, где только возможно, в том числе на столе, между кофейных чашек и тарелок с тостами.
Между ними постоянно вспыхивало желание. Точнее, оно никогда не проходило. Господи, как же они хотели друг друга! Их желание было таким же неистовым и разрушительным, как корнуолльский шторм. Шторм, который срывает крыши домов и выворачивает с корнем деревья.
Шторм, который сметает все на своем пути и навсегда изменяет жизни тех, кого вовлек в свою орбиту. Так и они оказались беспомощными, будучи не в силах сопротивляться этой могучей стихии.
Джессалин прикрыла глаза от слепящего солнца. Мужчина уже спустился и, сняв шляпу, вытирал вспотевший лоб. Золотистые волосы вспыхнули на солнце. У Джессалин перехватило дыхание.
Над головой с громким криком пролетела какая-то птица. Кларенс Титвелл был уже совсем рядом, и Джессалин потрясло то, как он изменился. Под глазами залегли черные тени, губы казались совершенно бескровными. На подбородке еще виднелся синяк. На какое-то мгновение ей стало жаль его. Вернее, жаль того мальчика, который все детство был ее другом.
Его глаза впились в ее лицо, и Джессалин отвернулась, чтобы не видеть наполнявшей их муки.
– Джессалин, он принудил тебя силой? Она покачала головой.
– Нет. Конечно, нет. Кларенс, зачем ты приехал? Почему бы тебе наконец не оставить нас в покое?
Он отшатнулся, как будто она его ударила.
– Я не могу. Я слишком сильно люблю тебя. Я никогда не хотел причинить тебе зла. Я всего лишь хотел, чтобы ты стала моей женой.
– Ах, Кларенс… – Странно, но все подлости, которые он делал и ей, и Маккейди, сейчас словно забылись. Джессалин по-прежнему жалела его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Маккейди отстранился от Джессалин.
– Разденься, – попросил он огрубевшим от страсти голосом. – Сейчас же.
Несколько мгновений она смотрела на него, и в ее серьезных серых глазах читалось какое-то ускользавшее от его понимания, но невероятно сильное чувство, оно одновременно и пугало, и завораживало. Потом Джессалин повернулась и обеими руками приподняла волосы – так, чтобы он мог расстегнуть ее платье. Она слегка склонила голову, и Маккейди впился глазами в нежный белый затылок. Он поцеловал маленькую, слегка выступающую косточку, и шелковистая кожа отозвалась его губам.
Его пальцы возились с многочисленными крючками.
– Ненавижу это платье, – сказал он, и его дыхание зашевелило тонкие завитки на ее шее. – Ты надела его для него.
– Нет. – Голос Джессалин был тихим, как вздох. – Не для него, Маккейди. Просто надела, и все.
Наконец серый шелк водопадом скользнул к ее ногам. Сильные руки обхватили тонкую талию. Она по-прежнему избегала на него смотреть – ее пальцы нервно дергали тесемки рубашки. Рубашка была красивая, вся в оборочках и кружевах, но Маккейди возненавидел и ее тоже, потому что Джессалин надела ее для Титвелла, а не для него. Резко отбросив руки Джессалин, он разорвал проклятые кружева снизу доверху.
Обнажилась грудь, и он взял ее в свои ладони. Джессалин застонала, ее била дрожь. Она упала в объятия Маккейди, а он подхватил ее на руки и понес к кровати. Он уложил ее на спину и придавил своим весом. Ее глаза мерцали, как два озерца расплавленного серебра, и Маккейди увидел в них полную капитуляцию. И свою победу.
– Ты моя, – прошептал он. – Моя жена.
Ее волосы разметались по подушке, и Маккейди зарылся в них лицом. Ее запах всегда сводил его с ума.
– Примулы, – шепнул он. – Ты пахнешь примулами.
Маккейди приподнялся. Желание было настолько сильным, что его надо было удовлетворить немедленно, иначе он просто не выдержал бы. Потом будет время провести языком и губами по каждой линии этого обожаемого тела. После.
Его пальцы дергали упорно не желавшие развязываться тесемки панталон.
– Чертова тряпка…
– Только не надо рвать их, Маккейди.
– Ладно, не буду… А, черт! Кажется, получилось. – Он потянул за тесемку, и Джессалин слегка приподняла бедра, чтобы ему было легче стащить с нее так раздражавшее его одеяние. Но чулки он оставил, ему казалось, что так она выглядит еще восхитительнее – полностью обнаженная, не считая обтягивающего стройные ноги тонкого шелка и оборчатых белых подвязок. Затем Маккейди коленями раздвинул ее ноги и опустился между ними.
Он смотрел на нее со странным чувством собственника, только сейчас до конца осознав, что она полностью, без остатка принадлежит ему. Ее рот и лоно были горячими и влажными. Она всегда была горячей и влажной – для него. У Маккейди почему-то вдруг защекотало в носу. «Нет, это не похоть, или, по крайней мере, не только похоть». Но он усилием воли отогнал пугающую мысль.
Рука Джессалин коснулась его кожи, и он чуть не закричал – настолько сильным и насыщенным было ощущение. А она продолжала и продолжала сжимать и гладить его, пока Маккейди не испустил хриплый стон.
– Ты хочешь меня сейчас, Джессалин?
– Да. – Ее глаза стали почти черными, большой, горячий рот слегка приоткрылся.
– Вот и хорошо. Вот и хорошо. Потому что именно сейчас ты меня получишь.
Опираясь на руки, чтобы видеть ее лицо, он вошел в нее. Из горла Джессалин вырывались тихие, похныкивающие звуки, и она раскрылась навстречу ему, как цветок.
Он опустился на нее, и Покрытые шелком ноги обвились вокруг его бедер, пропуская его глубже, глубже. Маккейди приподнял стройные бедра и начал двигаться, снова и снова входя в ее жаркое, влажное тело. Ему казалось, что еще чуть-чуть, и он просто взорвется, словно котел, в котором скопилось слишком много пара, разлетится на кусочки и уже никогда не сможет собрать их воедино. «Еще не время, нет… О Господи, еще не время, еще не время…»
Он откинул назад голову, и его лицо исказила гримаса наслаждения, настолько сильного, что оно было сродни боли. Джессалин выворачивала его наизнанку, с ней он больше не принадлежал себе, но Маккейди было все равно. Она была и адом, и раем, и всем тем, что расположено посередине.
И она принадлежала ему.
Глава 25
Солнечные блики играли на широких полях соломенной шляпки, легкий ветерок доносил запах моря и водорослей.
Джессалин Трелони шагала вдоль берега по сухому, мягкому песку, напоминавшему сахар. Она остановилась, чтобы поддеть носком кусок плавника. С одной стороны он оброс водорослями, как спутанной бородой. Джессалин нагнулась поднять, но передумала и оставила лежать на месте.
Наверху, на гребне утеса, она увидела мужчину. Его высокая фигура четко вырисовывалась на фоне бледного неба. Он начал спускаться по тропинке, и Джессалин улыбнулась. «Давай погуляем по берегу сегодня утром», – предложил Маккейди за завтраком, по его обманчиво-сонному, тяжелому взгляду она сразу поняла, что он имеет в вид}/. А ей-то казалось, что они уже занимались этим везде, где только возможно, в том числе на столе, между кофейных чашек и тарелок с тостами.
Между ними постоянно вспыхивало желание. Точнее, оно никогда не проходило. Господи, как же они хотели друг друга! Их желание было таким же неистовым и разрушительным, как корнуолльский шторм. Шторм, который срывает крыши домов и выворачивает с корнем деревья.
Шторм, который сметает все на своем пути и навсегда изменяет жизни тех, кого вовлек в свою орбиту. Так и они оказались беспомощными, будучи не в силах сопротивляться этой могучей стихии.
Джессалин прикрыла глаза от слепящего солнца. Мужчина уже спустился и, сняв шляпу, вытирал вспотевший лоб. Золотистые волосы вспыхнули на солнце. У Джессалин перехватило дыхание.
Над головой с громким криком пролетела какая-то птица. Кларенс Титвелл был уже совсем рядом, и Джессалин потрясло то, как он изменился. Под глазами залегли черные тени, губы казались совершенно бескровными. На подбородке еще виднелся синяк. На какое-то мгновение ей стало жаль его. Вернее, жаль того мальчика, который все детство был ее другом.
Его глаза впились в ее лицо, и Джессалин отвернулась, чтобы не видеть наполнявшей их муки.
– Джессалин, он принудил тебя силой? Она покачала головой.
– Нет. Конечно, нет. Кларенс, зачем ты приехал? Почему бы тебе наконец не оставить нас в покое?
Он отшатнулся, как будто она его ударила.
– Я не могу. Я слишком сильно люблю тебя. Я никогда не хотел причинить тебе зла. Я всего лишь хотел, чтобы ты стала моей женой.
– Ах, Кларенс… – Странно, но все подлости, которые он делал и ей, и Маккейди, сейчас словно забылись. Джессалин по-прежнему жалела его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117