Но на этот раз не от боли.
– Наверное, придется разрезать ботинок.
– Ой! – испуганно воскликнула Джессалин. – Пожалуйста, постарайтесь этого не делать. Бабушка с меня шкуру спустит. Это уже вторые ботинки за лето. Скажите, а Шеба Стаут – ваша любовница?
Пальцы Трелони с силой сжали ее лодыжку.
– Ай!
– Вас, мисс Летти, абсолютно не касается, с кем я сплю.
– Я только хотела поддержать разговор.
– Так разговор не поддерживают. Это просто вульгарное любопытство.
Лейтенант начал расшнуровывать ботинок, н Джессалин снова вскрикнула.
– Черт! Да больно же!
– Заткнитесь, – невозмутимо отпарировал Трелони, но теперь он тянул ботинок более осторожно. – И еще. На вашем месте я бы последил за своим языком. Вы, похоже, вращаетесь в не слишком изысканном обществе.
Джессалин посмотрела на его склоненную голову. Больше всего на свете ей сейчас хотелось поцеловать то место, где волосы слегка вились на затылке. Она не удержалась и провела по ним рукой. Волосы оказались на удивление мягкими, как у ребенка, и чуть влажными от морской воды.
– Я научилась у вас не только ругаться, лейтенант, но и еще кое-чему. Например, теперь я знаю, как определить, хочет мужчина поцеловать меня или нет. Вот сейчас вы, лейтенант, этого хотите.
Трелони выпустил ее ногу и отпрянул, словно она была пламенем и он боялся обжечься.
– Боже праведный, мисс Летти, – сдавленным голосом наконец произнес он. – Вы ведете себя хуже, чем шлюха из Ковент-Гардена.
Сердце Джессалин билось с такой силой, что ей едва удавалось дышать. Она прекрасно понимала, что играет в опасную игру. Ведь он мог не ограничиться поцелуем, а взять ее прямо здесь, неистово и страстно. Так, как мужчина берет женщину, которую желает. При мысли об этом у нее пересохло в горле, а тело начала сотрясать крупная дрожь.
Она соскользнула с ограды и, прихрамывая, подошла к нему вплотную.
– Пусть так. Тогда скажите мне, что вы не хотите меня поцеловать.
Трелони отвел взгляд. Но уже через мгновение снова пристально посмотрел на нее. Его холодные, пустые глаза напоминали две темные шахты.
– Я не хочу целовать тебя, глупенькая маленькая девочка.
Но Джессалин уже достаточно хорошо его изучила, чтобы знать: он никогда не говорит того, что думает, и его глаза никогда не выражают того, что он чувствует.
Она положила руки ему на грудь и почувствовала, как под тонкой тканью рубашки по сильному мужскому телу волной пробегает дрожь. Ей безумно хотелось снова ощутить силу его объятий, уступить пугающе-притягательному обаянию, которое от него исходило. Уступив ему, она привязала бы его к себе. Касаясь его тела, она завладела бы и душой.
Джессалин оторвала ладонь от груди Трелони и зарылась пальцами во влажные волосы на затылке. Он так впился ей в предплечья, что стало больно, но Джессалин было все равно. Она смаковала дрожь, от которой его сильное тело вибрировало, как чересчур туго натянутая струна.
– Нет, это нужно немедленно прекратить, – задыхаясь, как от боли, произнес наконец Трелони и попытался оттолкнуть прильнувшую к нему Джессалин. – Прекрати немедленно, слышишь!
Джессалин запрокинула голову так, чтобы чувствовать его учащенное дыхание на своем лице. Ее губы приоткрылись.
– Маккейди, – прошептала она.
Больше ничего говорить не пришлось. Он прильнул к ее губам, подавляя собственный хриплый стон. Его рот был горячим и влажным. Так целуют женщину, которую неистово и безудержно хотят. Джессалин показалось, что она глотает огонь.
Теперь он прижимал ее к ограде всей своей тяжестью. Острые камни впивались в спину, но Джессалин их не чувствовала. Так же, как не слышала ни шума прибоя, ни криков чаек. Она ощущала только его. Его губы, язык и сильное, мускулистое тело.
Трелони оторвался от ее рта, и Джессалин запрокинула голову. Теперь его губы и язык ласкали ее обнаженную шею, и ей казалось, что они оставляют за собой огненный след. Сильные руки коснулись ее груди и сквозь тонкую ткань платья сжали набухшие соски. Было почти больно, но эта боль дарила такое наслаждение, что, казалось, она сейчас взорвется, разлетится на мелкие кусочки.
Но вот Трелони поднял голову, и она заглянула в его темные глаза. В них застыла самая настоящая мука.
– Джесса, ради всего святого, я всего лишь мужчина! Да поможет мне Бог, потому что я, наверное, не смогу остановиться.
На каменистой тропинке послышались чьи-то шаги, и он тотчас отпрянул.
На вершине утеса появилась Батшеба Стаут. Откинув с лица спутанные темные волосы, она замерла в нерешительности, пытаясь понять, что означает открывшаяся перед ней картина.
Но вот наконец она пожала плечами, отчего старенькое платье соблазнительно натянулось на упругой груди, и заговорила:
– Нам бы лучше вернуться к лодке, сэр. Если папаша заметит, что я ее взяла, то выпорет меня до полусмерти.
Прислонившись к изгороди, лейтенант Трелони едва переводил дыхание. На смуглых щеках горел темный румянец, на виске пульсировала жилка. Узкие брюки натянулись так, что, казалось, вот-вот порвутся. Его глаза, полные ярости и желания, горели на лице, как две открытые раны. Но в этом взгляде было что-то еще… Что-то похожее на ненависть.
Крепко прижимая к груди котенка и прихрамывая, Джессалин вошла в задние ворота. И сразу почувствовала, что что-то не так. Посреди двора с ружьем в руках стоял Майор. У его ног, в луже крови, лежала огромная чайка. Но еще необычнее выглядела фигура, приближавшаяся к ним через бесплодную, каменистую пустошь. Незнакомый мужчина верхом на вороной кляче болтался в седле так, словно впервые влез на лошадь.
Поглаживая Наполеона, Джессалин напряженно наблюдала за приближением нелепой фигуры – в Энд-коттедже почти не бывало посетителей.
Но тут сдавленный крик Майора отвлек ее внимание. По изрезанному морщинами лицу старого конюха текли слезы.
– Умерла, – наконец выговорил он. – Лошадь умерла.
– Умерла? – повторила Джессалин, не веря собственным ушам. Нет, верно, Майор оговорился. Он, конечно, имел в виду чайку.
Но несчастный снова заговорил. Джессалин никогда не слышала от Майора такой длинной речи. Он выстрелил в чайку. Наверное, у Надежды Летти было слабое сердце – она испугалась выстрела, и оно остановилось. Еще минутку назад она резво скакала по загону, а тут вдруг упала на колени и умерла.
Джессалин смотрела на Майора широко открытыми глазами и ничего не могла понять. Нет, она, конечно, слышала его слова, но они казались какими-то нереальными. Из оцепенения ее вывел стук копыт. Незнакомец уже подъехал к воротам. Почему-то она обрадовалась. Как будто появление незнакомца разрушит чары, и вдруг окажется, что ничего не случилось.
Незваный гость спешился, подошел к Джессалин и снял шляпу. Густые волосы цвета спелой пшеницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
– Наверное, придется разрезать ботинок.
– Ой! – испуганно воскликнула Джессалин. – Пожалуйста, постарайтесь этого не делать. Бабушка с меня шкуру спустит. Это уже вторые ботинки за лето. Скажите, а Шеба Стаут – ваша любовница?
Пальцы Трелони с силой сжали ее лодыжку.
– Ай!
– Вас, мисс Летти, абсолютно не касается, с кем я сплю.
– Я только хотела поддержать разговор.
– Так разговор не поддерживают. Это просто вульгарное любопытство.
Лейтенант начал расшнуровывать ботинок, н Джессалин снова вскрикнула.
– Черт! Да больно же!
– Заткнитесь, – невозмутимо отпарировал Трелони, но теперь он тянул ботинок более осторожно. – И еще. На вашем месте я бы последил за своим языком. Вы, похоже, вращаетесь в не слишком изысканном обществе.
Джессалин посмотрела на его склоненную голову. Больше всего на свете ей сейчас хотелось поцеловать то место, где волосы слегка вились на затылке. Она не удержалась и провела по ним рукой. Волосы оказались на удивление мягкими, как у ребенка, и чуть влажными от морской воды.
– Я научилась у вас не только ругаться, лейтенант, но и еще кое-чему. Например, теперь я знаю, как определить, хочет мужчина поцеловать меня или нет. Вот сейчас вы, лейтенант, этого хотите.
Трелони выпустил ее ногу и отпрянул, словно она была пламенем и он боялся обжечься.
– Боже праведный, мисс Летти, – сдавленным голосом наконец произнес он. – Вы ведете себя хуже, чем шлюха из Ковент-Гардена.
Сердце Джессалин билось с такой силой, что ей едва удавалось дышать. Она прекрасно понимала, что играет в опасную игру. Ведь он мог не ограничиться поцелуем, а взять ее прямо здесь, неистово и страстно. Так, как мужчина берет женщину, которую желает. При мысли об этом у нее пересохло в горле, а тело начала сотрясать крупная дрожь.
Она соскользнула с ограды и, прихрамывая, подошла к нему вплотную.
– Пусть так. Тогда скажите мне, что вы не хотите меня поцеловать.
Трелони отвел взгляд. Но уже через мгновение снова пристально посмотрел на нее. Его холодные, пустые глаза напоминали две темные шахты.
– Я не хочу целовать тебя, глупенькая маленькая девочка.
Но Джессалин уже достаточно хорошо его изучила, чтобы знать: он никогда не говорит того, что думает, и его глаза никогда не выражают того, что он чувствует.
Она положила руки ему на грудь и почувствовала, как под тонкой тканью рубашки по сильному мужскому телу волной пробегает дрожь. Ей безумно хотелось снова ощутить силу его объятий, уступить пугающе-притягательному обаянию, которое от него исходило. Уступив ему, она привязала бы его к себе. Касаясь его тела, она завладела бы и душой.
Джессалин оторвала ладонь от груди Трелони и зарылась пальцами во влажные волосы на затылке. Он так впился ей в предплечья, что стало больно, но Джессалин было все равно. Она смаковала дрожь, от которой его сильное тело вибрировало, как чересчур туго натянутая струна.
– Нет, это нужно немедленно прекратить, – задыхаясь, как от боли, произнес наконец Трелони и попытался оттолкнуть прильнувшую к нему Джессалин. – Прекрати немедленно, слышишь!
Джессалин запрокинула голову так, чтобы чувствовать его учащенное дыхание на своем лице. Ее губы приоткрылись.
– Маккейди, – прошептала она.
Больше ничего говорить не пришлось. Он прильнул к ее губам, подавляя собственный хриплый стон. Его рот был горячим и влажным. Так целуют женщину, которую неистово и безудержно хотят. Джессалин показалось, что она глотает огонь.
Теперь он прижимал ее к ограде всей своей тяжестью. Острые камни впивались в спину, но Джессалин их не чувствовала. Так же, как не слышала ни шума прибоя, ни криков чаек. Она ощущала только его. Его губы, язык и сильное, мускулистое тело.
Трелони оторвался от ее рта, и Джессалин запрокинула голову. Теперь его губы и язык ласкали ее обнаженную шею, и ей казалось, что они оставляют за собой огненный след. Сильные руки коснулись ее груди и сквозь тонкую ткань платья сжали набухшие соски. Было почти больно, но эта боль дарила такое наслаждение, что, казалось, она сейчас взорвется, разлетится на мелкие кусочки.
Но вот Трелони поднял голову, и она заглянула в его темные глаза. В них застыла самая настоящая мука.
– Джесса, ради всего святого, я всего лишь мужчина! Да поможет мне Бог, потому что я, наверное, не смогу остановиться.
На каменистой тропинке послышались чьи-то шаги, и он тотчас отпрянул.
На вершине утеса появилась Батшеба Стаут. Откинув с лица спутанные темные волосы, она замерла в нерешительности, пытаясь понять, что означает открывшаяся перед ней картина.
Но вот наконец она пожала плечами, отчего старенькое платье соблазнительно натянулось на упругой груди, и заговорила:
– Нам бы лучше вернуться к лодке, сэр. Если папаша заметит, что я ее взяла, то выпорет меня до полусмерти.
Прислонившись к изгороди, лейтенант Трелони едва переводил дыхание. На смуглых щеках горел темный румянец, на виске пульсировала жилка. Узкие брюки натянулись так, что, казалось, вот-вот порвутся. Его глаза, полные ярости и желания, горели на лице, как две открытые раны. Но в этом взгляде было что-то еще… Что-то похожее на ненависть.
Крепко прижимая к груди котенка и прихрамывая, Джессалин вошла в задние ворота. И сразу почувствовала, что что-то не так. Посреди двора с ружьем в руках стоял Майор. У его ног, в луже крови, лежала огромная чайка. Но еще необычнее выглядела фигура, приближавшаяся к ним через бесплодную, каменистую пустошь. Незнакомый мужчина верхом на вороной кляче болтался в седле так, словно впервые влез на лошадь.
Поглаживая Наполеона, Джессалин напряженно наблюдала за приближением нелепой фигуры – в Энд-коттедже почти не бывало посетителей.
Но тут сдавленный крик Майора отвлек ее внимание. По изрезанному морщинами лицу старого конюха текли слезы.
– Умерла, – наконец выговорил он. – Лошадь умерла.
– Умерла? – повторила Джессалин, не веря собственным ушам. Нет, верно, Майор оговорился. Он, конечно, имел в виду чайку.
Но несчастный снова заговорил. Джессалин никогда не слышала от Майора такой длинной речи. Он выстрелил в чайку. Наверное, у Надежды Летти было слабое сердце – она испугалась выстрела, и оно остановилось. Еще минутку назад она резво скакала по загону, а тут вдруг упала на колени и умерла.
Джессалин смотрела на Майора широко открытыми глазами и ничего не могла понять. Нет, она, конечно, слышала его слова, но они казались какими-то нереальными. Из оцепенения ее вывел стук копыт. Незнакомец уже подъехал к воротам. Почему-то она обрадовалась. Как будто появление незнакомца разрушит чары, и вдруг окажется, что ничего не случилось.
Незваный гость спешился, подошел к Джессалин и снял шляпу. Густые волосы цвета спелой пшеницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117