Вместо этого он достал из кармана номер «Морнинг пост» и сунул его ей под нос.
– Это правда?
– Да. – Ее глаза потемнели, словно предгрозовые тучи, в них мелькнуло какое-то странное выражение, которого он не мог разгадать.
Отшвырнув прочь газету, он схватил Джессалин за плечи и притянул к себе. Его дыхание касалось ее волос. – Черт побери, Джессалин! Ты – моя. И только моя. Вырвавшись, Джессалин отступила на несколько шагов.
– Я не принадлежу никому, кроме себя самой! Моя жизнь – это моя жизнь. И я делаю с ней, что захочу. Если я собралась выйти замуж из-за денег, то…
– Из-за денег?!
Джессалин с трудом вдохнула немного воздуха.
– Да, из-за денег. А что в этом такого ужасного? Ты же женился из-за денег. Может быть, мне надоело быть бедной.
Черные глаза Маккейди пристально изучали красивое, бледное лицо.
– Ты лжешь.
– Маккейди, прошу тебя… – Она нервно облизывала нижнюю губу, и Трелони разозлился на самого себя за то, что, несмотря на душившую его ярость, ему больше всего хотелось ее поцеловать. – Прошу тебя, – продолжала Джессалин, – мне и так нелегко.
– Да уж, наверное.
Ее слова никак не согласовывались с затравленным выражением глаз. Она лгала. Он слишком хорошо ее знал. В некотором роде он знал ее даже лучше, чем самого себя. Она бы никогда не вышла за Титвелла из-за денег. Она бы ни за кого не вышла бы, если бы не была влюблена в этого человека.
Влюблена…
Боль и ярость жгли его грудь. Никогда в жизни Маккейди не испытывал подобной боли. Ему хотелось убить Джессалин. Ему хотелось обнять ее и прильнуть к ее губам. Ему хотелось зарыться в нее, раствориться в ней, чтобы она наконец признала, что принадлежит ему и никому другому.
Он схватил ее за плечи и резким рывком привлек к себе. Поцелуй был отчаянным и страстным. Руки Джессалин обвили его, она прижалась к нему так, будто тоже хотела слиться с ним, раствориться в нем. От нее пахло лошадью, влажной травой и, конечно, примулами. В эти минуты она заслонила от него весь мир.
Но вот Джессалин оторвала свои губы от его губ и оттолкнула его так сильно, что он чуть не упал. Она попятилась назад, испуганно прижимая дрожащие пальцы к распухшим, влажным губам. Глаза ее на бледном лице казались двумя огромными лунами.
Маккейди набрал полную грудь воздуха, гоня разрывавшую ее боль.
– Джессалин, ради всего святого, не делай этого… – Каждое слово давалось ему с трудом, в нелегкой борьбе с гордостью. – Ты что, на самом деле собираешься замуж за Кларенса Титвелла?
– Да.
– Ну, тогда убирайся к черту! – прорычал он и, резко развернувшись на каблуках, пошел прочь.
– Маккейди!
Его спина напряглась, как будто она хлестнула его бичом, но он не обернулся. Потерять Джессалин для него равносильно агонии, смерти. Но он продолжал идти вперед, не оглядываясь. Даже когда услышал ее сдавленные рыдания. Так плачут те, чье сердце разбито.
«Как сердце дьявола», – подумал Топпер. Ночь была черна, как сердце дьявола.
Он весь обмяк, прислонившись к стене. Панический страх сдавливал грудь. В конюшне уютно пахло навозом и лошадиным потом. Господи, какая же кругом темнота! Если бы только можно было зажечь свечу, но риск слишком велик – совсем рядом раздавался храп Майора.
Когда он подходил к стойлу Голубой Луны, под ногами зашуршала солома. Топпер с трудом сдержал крик от страха и провел дрожащей ладонью по лицу. Несмотря на холод, ладонь стала липкой от пота.
Крупная гнедая лошадь приветствовала его радостным фырканьем и потерлась о его щеку бархатистым носом. У Топпера защипало глаза. «Я не смогу, – думал он, – просто не смогу». Он повторял это снова и снова, даже когда открывал кувшин и лил его содержимое в ведро.
В канареечном вине хватило бы крысиного яда, чтобы убить любую лошадь в Англии.
– Посмотри, что я тебе принес, моя девочка, – прошептал он Голубой Луне в самое ухо. Кобыла склонилась, но Топпер вдруг резким рывком выхватил ведро у нее из-под носа. Голубая Луна любила вино – это была специальная награда после каждых тяжелых скачек.
«Я не смогу…»
Молоток упал на пол с такой силой, что на деревянном полу осталась круглая вмятина. Эта картина снова и снова возникала в воспаленном мозгу Топпера. Молоток поднимается и опускается… бьет, бьет, бьет… По его пальцам.
Сдавленный хрип вырвался из горла Топпера. Он с такой силой вцепился в ведро, что часть жидкости выплеснулась на солому. Голубая Луна согнула шею и ткнулась носом в его руку.
– Прости, девочка моя, но я должен это сделать. Прости, но я должен… Прости…
Он протянул ей ведро, и кобыла склонилась над отравленным пойлом.
Но Топпер все-таки не выдержал и, резко развернувшись, швырнул ведро о стену. Ведро упало на кипу сена, и отрава пролилась. Но Топпер этого уже не видел. Он растворился в ночи. Темной, как сердце дьявола.
– Топпер исчез, – сказал Майор, глядя не на Джессалин, а на свои сапоги, чтобы она не видела набежавших на глаза слез.
Джессалин облокотилась на дверку стойла. Голубая Луна смотрела на нее ничего не выражающим взглядом. Впрочем, у нее всегда был такой взгляд в день скачек.
– Все эти несчастные случаи… – с трудом проговорила она, рыдания сдавливали горло. Ее охватила какая-то безысходная грусть. Кларенс, а теперь вот Топпер – казалось, все люди в мире совсем не такие, как представлялись ей. Она чувствовала себя обманутой, преданной. – Я-то думала, что это просто наше фатальное невезение. А оказывается, дело было в Топпере.
Майор деловито приоткрыл рот Голубой Луны, посмотрел на язык и прислушался к дыханию.
– Может, он и испортил лошадь, но я пока не вижу никаких признаков. Однако теперь это не имеет значения. Топпер исчез, другого жокея у нас нет…
Джессалин вошла в стойло. Погладив Голубую Луну по спине, она провела рукой по бабке, сломанной в прошлый раз. Она казалась совершенно здоровой.
– Вместо него поскачу я, – заявила Джессалин. Майор сплюнул на сено.
– Нельзя. Вы же женщина.
– Ну и что? Нет такого правила, что женщина не может быть жокеем. Значит, дисквалифицировать меня нельзя. К тому же с моим ростом и худобой никто ничего не заметит. Вы скажете им, что я новенький. – Джессалин попыталась улыбнуться, но губы предательски дрожали. – Я поскачу вместо Топпера, – решительно сказала она.
Майор задумчиво насупился. Вытянув толстые губы, он еще раз сплюнул на сено.
– Ладно. Мы с Голубой Луной будем ждать вас у весов. Но старайтесь прикрывать лицо и держать рот на замке. Потому что иначе они сразу смекнут, что вы женщина.
Черно-красный костюм и жокейские штаны Топпера висели на крючке. Майор их заботливо почистил и даже загладил утюгом аккуратные стрелки. Снимая одежду с крючка, Джессалин внезапно почувствовала себя такой одинокой, что ей захотелось плакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117