Босые ноги глубоко зарылись во влажный песок. Он ласково струился между пальцами, напоминая Джессалин прикосновение возлюбленного. Прикосновение Маккейди. Она посмотрела на море, на залитое солнцем небо и отдалась воспоминаниям.
Джессалин улыбалась, думая о том далеком лете, когда утренний бриз ласково обвевал ее лицо, а море плескалось о скалы, своим рокотом напоминая биение огромного сердца. Когда каждый день бесконечное небо над головой было таким пронзительно синим. Когда она всем сердцем полюбила человека, не требуя ничего взамен.
И вот теперь он тоже любит ее.
Дверца топки была открыта, и пылающий уголь освещал просторное помещение жутковатым красным светом. Неподалеку от топки на рельсах стоял новенький локомотив, и красные блики играли на его отполированных до блеска боках. Огромная махина замерла в ожидании того, когда можно будет сорваться с места и понестись вперед.
Граф Сирхэй небрежно облокотился на рабочий стол, стоявший в тени двух огромных кузнечных мехов. На лоб спадала черная прядь. Закатанные до локтей рукава открывали могучие, блестевшие от пота руки. От графа пахло отработанным паром и машинным маслом.
Рядом стоял Дункан, весь перепачканный зеленой краской. Пятно красовалось даже на подбородке, прямо под небольшой, сводившей женщин с ума ямочкой. У каждого в руке было по кожаной фляжке с контрабандным французским бренди. Они хорошо поработали и теперь наслаждались заслуженным отдыхом.
В другой руке Дункан держал кисть, с которой продолжала капать зеленая краска. Поразмыслив, он сделал последний мазок на большой зеленой букве «Т», начертанной на лаковом боку локомотива.
– «Комета», – задумчиво проговорил он. – Хорошее название, сэр. Очень подходящее.
На небритой щеке графа дернулась мышца.
– Название придумала миледи.
Маккейди почувствовал укол тупой, назойливой боли. Он скучал по ней. Она не отпускала его и здесь, черт бы ее побрал. А ведь он собирался взять ее с собой, но в последнюю минуту она так его разозлила, что он передумал. Даже сейчас, вспоминая об этом, все еще злился. Причем все сильнее и сильнее, потому что не мог докопаться до причин собственного гнева. Он знал только одно – ему страшно хочется избить кого-то до полусмерти – ее, Титвелла, а может, самого себя. Но он знал также и то, что ярость скоро пройдет, оставив после себя пустоту. И тогда он будет скучать по ней. И желать ее.
Маккейди отогнал мысли о Джессалин и еще раз обошел вокруг локомотива. Паровой котел был надежно укутан кусками фетра и плотно натянутым полотном. Мастер по парусам из Маусхоула тщательно простегал крепкое полотно, проложив его кусками фетра, и выкрасил в желтый цвет. Цвет корнуолльских примул. А Дункан предложил покрасить колеса зеленым. Каждый болтик, гайка, заклепка были любовно выточены вручную. Этот локомотив, не походил ни на что, когда-либо созданное руками человека. Он был уникален.
Систему медных трубок для парового котла по чертежам изготовил один бирмингемский предприниматель. Маккейди разрабатывал эту систему целых шесть лет, а начал в то лето, когда впервые попытался создать паровоз, когда встретил рыжеволосую, худенькую девчонку, которая перевернула его жизнь. И вот теперь перед ним был результат – паровой котел, гораздо более легкий и мощный, чем все существовавшие прежде. Котел, сконструированный для машины, которая повезет грузы и пассажиров через всю страну.
Маккейди снова присел на угол стола. Рядом, отпихнув в сторону болты и гаечные ключи, удобно устроился Дункан. Некоторое время оба сидели молча, прихлебывая из фляжек. Первым заговорил граф.
– Она красавица, наша «Комета», правда, Дункан? – Он испытывал настоящее наслаждение, глядя на творение своих рук. – Мощная, быстрая, гладкая. Жаль только, что я вряд ли увижу, какова она на ходу.
– Что ж поделаешь! Вы поставили на кон все, бросили кости и проиграли, – спокойно отозвался слуга, отпивая из фляжки.
На губах графа заиграла легкая улыбка.
– Какое тонкое и – главное – меткое замечание. Я действительно играл и проиграл. А потому нет смысла рыдать и рвать на себе волосы. Ты необыкновенно рассудительный человек, Дункан.
Дункан ухмыльнулся.
Но лицо графа снова стало серьезным.
– В отличие от одной моей знакомой ты не позволяешь своим эмоциям брать верх над здравым смыслом. Какая жалость, что мы с тобой не можем пожениться.
Глаза Дункана чуть не вылезли из орбит от изумления. Граф сделал успокаивающий жест, расплескав при этом немного бренди.
– Я совсем не это имел в виду. Я просто хотел сказать, что если бы мужчины, которые хорошо понимают друг друга, могли пожениться, то для них узы брака были бы гораздо менее тягостными.
Завороженно наблюдая за рукой графа, Дункан несколько раз сморгнул.
– Я вас понимаю… Кажется.
– Конечно, понимаешь. И понимаешь именно потому, что ты мужчина. – Он несильно хлопнул Дункана по плечу. – Вот представь себе: тебе шестнадцать лет, и я пощадил твое целомудрие, причем ценой немалых физических мучений. А ты в это время скачешь по округе, оглашая ее смехом, от которого любой мужчина способен сойти с ума, и улыбаешься губами, которые как будто созданы для того, чтобы делать с мужчиной такие вещи, какие мог изобрести только дьявол… – Маккейди перевел дух и, в надежде ухватить упорно ускользающую нить своих рассуждений, сделал приличный глоток бренди. – Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что был просто святым. И что ты думаешь, она поблагодарила меня за это? Ха!
Дункан покачал головой и торжественно произнес:
– Я бы вас поблагодарил… э-э… Я бы… э-э был так благодарен, что… э-э… поцеловал бы… э-э… Да, я бы обязательно поблагодарил бы вас, сэр.
– Конечно, ты меня поблагодарил бы. Хотя бы из вежливости. А если бы я спас тебя от участи худшей, чем смерть…
– Что же может быть хуже смерти?
– Брак с Титвеллом.
Дункан преувеличенно содрогнулся.
– За такое рыцарское поведение я бы вам был благодарен всю жизнь.
– Конечно, был бы. Потому что ты мужчина. Да мужчина никогда не сделал бы такой глупости не согласился бы выйти замуж за отпетого мерзавца и сквалыгу только для того, чтобы спасти человека, которого он люб… который ему небезразличен, от долговой тюрьмы.
Дункан отпил из фляжки и, зажав ее между коленями, разглядывал поблескивающую внутри золотистую жидкость. Его красивое лицо было задумчиво и серьезно.
– Вы говорили миледи, что любите ее, сэр? Граф метнул на него разъяренный взгляд.
– Вот один из тех вопросов, которые обычно задают женщины. Боюсь, Дункан, мы все же не подошли бы друг другу.
Дункан пожал плечами.
– Мое сердце уже все равно занято мисс Пул. Только она не хочет меня. Я для нее недостаточно хорош.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Джессалин улыбалась, думая о том далеком лете, когда утренний бриз ласково обвевал ее лицо, а море плескалось о скалы, своим рокотом напоминая биение огромного сердца. Когда каждый день бесконечное небо над головой было таким пронзительно синим. Когда она всем сердцем полюбила человека, не требуя ничего взамен.
И вот теперь он тоже любит ее.
Дверца топки была открыта, и пылающий уголь освещал просторное помещение жутковатым красным светом. Неподалеку от топки на рельсах стоял новенький локомотив, и красные блики играли на его отполированных до блеска боках. Огромная махина замерла в ожидании того, когда можно будет сорваться с места и понестись вперед.
Граф Сирхэй небрежно облокотился на рабочий стол, стоявший в тени двух огромных кузнечных мехов. На лоб спадала черная прядь. Закатанные до локтей рукава открывали могучие, блестевшие от пота руки. От графа пахло отработанным паром и машинным маслом.
Рядом стоял Дункан, весь перепачканный зеленой краской. Пятно красовалось даже на подбородке, прямо под небольшой, сводившей женщин с ума ямочкой. У каждого в руке было по кожаной фляжке с контрабандным французским бренди. Они хорошо поработали и теперь наслаждались заслуженным отдыхом.
В другой руке Дункан держал кисть, с которой продолжала капать зеленая краска. Поразмыслив, он сделал последний мазок на большой зеленой букве «Т», начертанной на лаковом боку локомотива.
– «Комета», – задумчиво проговорил он. – Хорошее название, сэр. Очень подходящее.
На небритой щеке графа дернулась мышца.
– Название придумала миледи.
Маккейди почувствовал укол тупой, назойливой боли. Он скучал по ней. Она не отпускала его и здесь, черт бы ее побрал. А ведь он собирался взять ее с собой, но в последнюю минуту она так его разозлила, что он передумал. Даже сейчас, вспоминая об этом, все еще злился. Причем все сильнее и сильнее, потому что не мог докопаться до причин собственного гнева. Он знал только одно – ему страшно хочется избить кого-то до полусмерти – ее, Титвелла, а может, самого себя. Но он знал также и то, что ярость скоро пройдет, оставив после себя пустоту. И тогда он будет скучать по ней. И желать ее.
Маккейди отогнал мысли о Джессалин и еще раз обошел вокруг локомотива. Паровой котел был надежно укутан кусками фетра и плотно натянутым полотном. Мастер по парусам из Маусхоула тщательно простегал крепкое полотно, проложив его кусками фетра, и выкрасил в желтый цвет. Цвет корнуолльских примул. А Дункан предложил покрасить колеса зеленым. Каждый болтик, гайка, заклепка были любовно выточены вручную. Этот локомотив, не походил ни на что, когда-либо созданное руками человека. Он был уникален.
Систему медных трубок для парового котла по чертежам изготовил один бирмингемский предприниматель. Маккейди разрабатывал эту систему целых шесть лет, а начал в то лето, когда впервые попытался создать паровоз, когда встретил рыжеволосую, худенькую девчонку, которая перевернула его жизнь. И вот теперь перед ним был результат – паровой котел, гораздо более легкий и мощный, чем все существовавшие прежде. Котел, сконструированный для машины, которая повезет грузы и пассажиров через всю страну.
Маккейди снова присел на угол стола. Рядом, отпихнув в сторону болты и гаечные ключи, удобно устроился Дункан. Некоторое время оба сидели молча, прихлебывая из фляжек. Первым заговорил граф.
– Она красавица, наша «Комета», правда, Дункан? – Он испытывал настоящее наслаждение, глядя на творение своих рук. – Мощная, быстрая, гладкая. Жаль только, что я вряд ли увижу, какова она на ходу.
– Что ж поделаешь! Вы поставили на кон все, бросили кости и проиграли, – спокойно отозвался слуга, отпивая из фляжки.
На губах графа заиграла легкая улыбка.
– Какое тонкое и – главное – меткое замечание. Я действительно играл и проиграл. А потому нет смысла рыдать и рвать на себе волосы. Ты необыкновенно рассудительный человек, Дункан.
Дункан ухмыльнулся.
Но лицо графа снова стало серьезным.
– В отличие от одной моей знакомой ты не позволяешь своим эмоциям брать верх над здравым смыслом. Какая жалость, что мы с тобой не можем пожениться.
Глаза Дункана чуть не вылезли из орбит от изумления. Граф сделал успокаивающий жест, расплескав при этом немного бренди.
– Я совсем не это имел в виду. Я просто хотел сказать, что если бы мужчины, которые хорошо понимают друг друга, могли пожениться, то для них узы брака были бы гораздо менее тягостными.
Завороженно наблюдая за рукой графа, Дункан несколько раз сморгнул.
– Я вас понимаю… Кажется.
– Конечно, понимаешь. И понимаешь именно потому, что ты мужчина. – Он несильно хлопнул Дункана по плечу. – Вот представь себе: тебе шестнадцать лет, и я пощадил твое целомудрие, причем ценой немалых физических мучений. А ты в это время скачешь по округе, оглашая ее смехом, от которого любой мужчина способен сойти с ума, и улыбаешься губами, которые как будто созданы для того, чтобы делать с мужчиной такие вещи, какие мог изобрести только дьявол… – Маккейди перевел дух и, в надежде ухватить упорно ускользающую нить своих рассуждений, сделал приличный глоток бренди. – Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что был просто святым. И что ты думаешь, она поблагодарила меня за это? Ха!
Дункан покачал головой и торжественно произнес:
– Я бы вас поблагодарил… э-э… Я бы… э-э был так благодарен, что… э-э… поцеловал бы… э-э… Да, я бы обязательно поблагодарил бы вас, сэр.
– Конечно, ты меня поблагодарил бы. Хотя бы из вежливости. А если бы я спас тебя от участи худшей, чем смерть…
– Что же может быть хуже смерти?
– Брак с Титвеллом.
Дункан преувеличенно содрогнулся.
– За такое рыцарское поведение я бы вам был благодарен всю жизнь.
– Конечно, был бы. Потому что ты мужчина. Да мужчина никогда не сделал бы такой глупости не согласился бы выйти замуж за отпетого мерзавца и сквалыгу только для того, чтобы спасти человека, которого он люб… который ему небезразличен, от долговой тюрьмы.
Дункан отпил из фляжки и, зажав ее между коленями, разглядывал поблескивающую внутри золотистую жидкость. Его красивое лицо было задумчиво и серьезно.
– Вы говорили миледи, что любите ее, сэр? Граф метнул на него разъяренный взгляд.
– Вот один из тех вопросов, которые обычно задают женщины. Боюсь, Дункан, мы все же не подошли бы друг другу.
Дункан пожал плечами.
– Мое сердце уже все равно занято мисс Пул. Только она не хочет меня. Я для нее недостаточно хорош.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117