испугался, мол, Гиршел. Снова созвал он свои дружины, снова забили шавшетские ратники в барабаны, и Гиршел пошел в наступление. Дрогнули аланы и пховцы. Храбрые юноши, стройные, как сосны Кавказского хребта, пали у ворот крепости. Тохаисдзе отступил и снова запер ворота башни. Владетель Квелисцихе приказал начальнику шавшетских дружин ломать ворота. Ломами выбили железные затворы.
Разъяренный эристав первым ворвался в башню. С обнаженным мечом встретил его хевисбери Мурочи Калундаури. Храбрый старик бросился на Гиршела, но и тут не отступил эристав. Он не успел замахнуться мечом и нанес врагу удар ногою в пах.
Свалился хевисбери, но на эристава набросился сын Мурочи Калундаури, Годердзи. Мечом, подаренным ему царем Георгием, он разрубил меч эристава и, замахнувшись вторично, рассек рыцаря вместе с латами.
Снова замкнулись ворота башни. Царские войска отступили. Вечер разнял противников. Царские воины раскинули палатки вокруг крепости, развели костры, завладели всеми подступами к замку и отрезали осажденных от воды. В полночь к ногам передовых дозорных упало веретено. К нему был привязан ключ от первой башни. То же веретено с письмом послали обратно. Царь спрашивал Ушишараисдзе, какая судьба постигла владетеля Квелисцихе. Веретено вернулось.
«Гиршела рассек мечом пховец Годердзи Калундаури», — сообщил Ушишараисдзе.
Царь не спал всю ночь. Он вспомнил свою молодость, проведенную с Гиршелом, и всегдашнее соперничество с ним. Потом припомнил Пхови, своего «по0ра-тима» Годердзи Калундаури и признался себе, что рад смерти двоюродного брата.
Дозорные перекликались в темноте, кони сладко хрустели кормом. Георгий лежал ничком с закрытыми глазами в своем шатре и думал.
Когда первые петухи прокричали в замке Корсате-вела, Георгий твердо решил: если удастся спасти Шорену, он женится на ней в течение десяти дней. В лагере царских войск заиграли зорю. Начальник крепости выслал посла. На этот раз Мамамзе безоговорочно просил прощения и мира. Георгий ничего не ответил. По всем четырем башням царские войска били из камнеметов.
Тогда на кровлях главной крепости и четырех башен появились воины Мамамзе. Они держали в руках кресты и кричали:
— Да здравствует царь Георгий!
Из бойниц и с зубцов осаждающему войску показывали деревянные кресты и тоже кричали:
— Да здравствует царь Георгий!
Георгий хотел было остановить кровопролитие, но Звиад уверил его, что это военная хитрость, придуманная Тохаисдзе.
— Они хотят крестами заманить нас в крепость, а потом забросать камнями и обезглавить.
Царь приказал войскам наступать на все четыре башни. Первой башней удалось овладеть в тот же день с помощью ключа, сброшенного Ушишараисдзе. Навстречу царю вышел начальник крепости, он подал ключи от трех башен и бросился к ногам Георгия.
— А где же ключи от первой башни? — спросил царь.
— Их украли, государь!
Георгий понял, что начальник крепости как раз и был подкуплен Вамехом Ушишараисдзе.
— Отрубите голову этому изменнику и поднесите ее в подарок эриставу Мамамзе! — обратился он к Звиаду.
Мамамзе заперся в большой палате главной крепости. Ему принесли голову начальника крепости. Мамамзе был ошеломлен.
Он пригласил в палату Георгия и Звиада. Упал к ногам царя, целовал колени его, молил о прощении.
Царь спросил:
— Ты получил мой подарок, эристав? Эристав поблагодарил.
— У меня правило, эристав эриставов, не оставлять на плечах головы изменников. Ты хотел узнать силу мечей, рассекающих железо и кость? Ну что ж, испытай на себе.
— Выведите его!-приказал Звиад.
На верхушку башни водрузили седую голову эристава Мамамзе. Тохаисдзе перетянули шею петлей и концы веревки привязали к двум коням. Затем хлестнули коней и погнали их в разные стороны. В то же утро повесили четырех хевисбери: Шиолу Апханаури, Бердию Бебураули, Мартию Багатаури и Мамуку Баланчаури. Замок Корсатевела разрушили до основания. Шорена поседела в плену, но седина шла к ней. Дочь эристава привезли в Мцхету и снова вручили ее Гурандухт.
Тело Гиршела, изрубленного пховцами на куски, едва удалось собрать. Оплакали его по обычаю и похоронили в Самтавро под алтарем, в том месте, где погребали в те времена царей, католикосов и эриставов. Мелхиседек сиял от радости: Светицховели был закончен к приезду византийских гостей. После долгого путешествия и болезни он так ослаб, что монахи еле живого сняли его с мула. Но в тот же вечер он появился в ограде храма.
Он благословлял каменщиков и плотников, которые попадались ему навстречу, и очень огорчился, когда узнал, что царский зодчий тяжело ранен.
Католикос привез с собой множество пожертвований от верующих из Кларджети, Самцхе и Джавахети.
Золотом и серебром убрал и разукрасил он храм, обложил золотом икону «Светицховели», царские врата и иконостас, куда поместили также унизанную драгоценными камнями икону, присланную кесарем Василием. От своего имени он пожертвовал сорок пять икон, писанных на сурьмленном золоте, осыпанных жемчугом. С большой торжественностью привезли из Нокорна икону святого Георгия «в цепях», изумительно украшенную неизвестным мастером. Чешуя дракона и кольца салмансурского панциря были отчеканены на ней с неподражаемым мастерством. В храм было доставлено церковное убранство, множество духовных книг, летописей, подсвечников, укра шенных золотом, серебром и драгоценными камнями.
Мелхиседек пожертвовал Светицховели несколько деревень. Грамота на владение этими деревнями была подарена ему еще Багратом Куропалатом.
Он сам написал «сигели» — дарственную грамоту. Сам же составил подробную опись имущества храма, где с неслыханной жестокостью заранее проклинал всякого, кто осмелится что-либо присвоить из этих драгоценностей.
Ко дню освящения храма в Мцхету прибыл народ из всех эриставств, раскинутых от Никопсии до Дербента.
Гостей не вмещали ни храм, ни ограда, ни вся Мцхета.
Обедню служили католикос Мелхиседек и двенадцать епископов. Богослужение совершалось на грузинском и греческом языках. Георгий не любил ничего греческого и потому угрюмо слушал византийских епископов. С большим пафосом молились и пели они на этом прекрасном языке.
В конце обедни иссохший старик с волчьими глазами встал перед иконостасом. Сперва он говорил как бы нехотя, и слова тлели на его устах, как угольки, покрытые золой.
Мелхиседек перебирал тысячи раз слышанные библейские мифы, но он так увлекательно говорил о них, что старые и малые слушали его с благоговением.
Попутно он упомянул о том, что «равноапостольная царица Мариам», великая ревнительница этого храма, захворала накануне путешествия в Иерусалим.
Затем он хотел рассказать о несчастном случае с Арсакидзе, но постеснялся назвать его имя рядом с именем царицы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Разъяренный эристав первым ворвался в башню. С обнаженным мечом встретил его хевисбери Мурочи Калундаури. Храбрый старик бросился на Гиршела, но и тут не отступил эристав. Он не успел замахнуться мечом и нанес врагу удар ногою в пах.
Свалился хевисбери, но на эристава набросился сын Мурочи Калундаури, Годердзи. Мечом, подаренным ему царем Георгием, он разрубил меч эристава и, замахнувшись вторично, рассек рыцаря вместе с латами.
Снова замкнулись ворота башни. Царские войска отступили. Вечер разнял противников. Царские воины раскинули палатки вокруг крепости, развели костры, завладели всеми подступами к замку и отрезали осажденных от воды. В полночь к ногам передовых дозорных упало веретено. К нему был привязан ключ от первой башни. То же веретено с письмом послали обратно. Царь спрашивал Ушишараисдзе, какая судьба постигла владетеля Квелисцихе. Веретено вернулось.
«Гиршела рассек мечом пховец Годердзи Калундаури», — сообщил Ушишараисдзе.
Царь не спал всю ночь. Он вспомнил свою молодость, проведенную с Гиршелом, и всегдашнее соперничество с ним. Потом припомнил Пхови, своего «по0ра-тима» Годердзи Калундаури и признался себе, что рад смерти двоюродного брата.
Дозорные перекликались в темноте, кони сладко хрустели кормом. Георгий лежал ничком с закрытыми глазами в своем шатре и думал.
Когда первые петухи прокричали в замке Корсате-вела, Георгий твердо решил: если удастся спасти Шорену, он женится на ней в течение десяти дней. В лагере царских войск заиграли зорю. Начальник крепости выслал посла. На этот раз Мамамзе безоговорочно просил прощения и мира. Георгий ничего не ответил. По всем четырем башням царские войска били из камнеметов.
Тогда на кровлях главной крепости и четырех башен появились воины Мамамзе. Они держали в руках кресты и кричали:
— Да здравствует царь Георгий!
Из бойниц и с зубцов осаждающему войску показывали деревянные кресты и тоже кричали:
— Да здравствует царь Георгий!
Георгий хотел было остановить кровопролитие, но Звиад уверил его, что это военная хитрость, придуманная Тохаисдзе.
— Они хотят крестами заманить нас в крепость, а потом забросать камнями и обезглавить.
Царь приказал войскам наступать на все четыре башни. Первой башней удалось овладеть в тот же день с помощью ключа, сброшенного Ушишараисдзе. Навстречу царю вышел начальник крепости, он подал ключи от трех башен и бросился к ногам Георгия.
— А где же ключи от первой башни? — спросил царь.
— Их украли, государь!
Георгий понял, что начальник крепости как раз и был подкуплен Вамехом Ушишараисдзе.
— Отрубите голову этому изменнику и поднесите ее в подарок эриставу Мамамзе! — обратился он к Звиаду.
Мамамзе заперся в большой палате главной крепости. Ему принесли голову начальника крепости. Мамамзе был ошеломлен.
Он пригласил в палату Георгия и Звиада. Упал к ногам царя, целовал колени его, молил о прощении.
Царь спросил:
— Ты получил мой подарок, эристав? Эристав поблагодарил.
— У меня правило, эристав эриставов, не оставлять на плечах головы изменников. Ты хотел узнать силу мечей, рассекающих железо и кость? Ну что ж, испытай на себе.
— Выведите его!-приказал Звиад.
На верхушку башни водрузили седую голову эристава Мамамзе. Тохаисдзе перетянули шею петлей и концы веревки привязали к двум коням. Затем хлестнули коней и погнали их в разные стороны. В то же утро повесили четырех хевисбери: Шиолу Апханаури, Бердию Бебураули, Мартию Багатаури и Мамуку Баланчаури. Замок Корсатевела разрушили до основания. Шорена поседела в плену, но седина шла к ней. Дочь эристава привезли в Мцхету и снова вручили ее Гурандухт.
Тело Гиршела, изрубленного пховцами на куски, едва удалось собрать. Оплакали его по обычаю и похоронили в Самтавро под алтарем, в том месте, где погребали в те времена царей, католикосов и эриставов. Мелхиседек сиял от радости: Светицховели был закончен к приезду византийских гостей. После долгого путешествия и болезни он так ослаб, что монахи еле живого сняли его с мула. Но в тот же вечер он появился в ограде храма.
Он благословлял каменщиков и плотников, которые попадались ему навстречу, и очень огорчился, когда узнал, что царский зодчий тяжело ранен.
Католикос привез с собой множество пожертвований от верующих из Кларджети, Самцхе и Джавахети.
Золотом и серебром убрал и разукрасил он храм, обложил золотом икону «Светицховели», царские врата и иконостас, куда поместили также унизанную драгоценными камнями икону, присланную кесарем Василием. От своего имени он пожертвовал сорок пять икон, писанных на сурьмленном золоте, осыпанных жемчугом. С большой торжественностью привезли из Нокорна икону святого Георгия «в цепях», изумительно украшенную неизвестным мастером. Чешуя дракона и кольца салмансурского панциря были отчеканены на ней с неподражаемым мастерством. В храм было доставлено церковное убранство, множество духовных книг, летописей, подсвечников, укра шенных золотом, серебром и драгоценными камнями.
Мелхиседек пожертвовал Светицховели несколько деревень. Грамота на владение этими деревнями была подарена ему еще Багратом Куропалатом.
Он сам написал «сигели» — дарственную грамоту. Сам же составил подробную опись имущества храма, где с неслыханной жестокостью заранее проклинал всякого, кто осмелится что-либо присвоить из этих драгоценностей.
Ко дню освящения храма в Мцхету прибыл народ из всех эриставств, раскинутых от Никопсии до Дербента.
Гостей не вмещали ни храм, ни ограда, ни вся Мцхета.
Обедню служили католикос Мелхиседек и двенадцать епископов. Богослужение совершалось на грузинском и греческом языках. Георгий не любил ничего греческого и потому угрюмо слушал византийских епископов. С большим пафосом молились и пели они на этом прекрасном языке.
В конце обедни иссохший старик с волчьими глазами встал перед иконостасом. Сперва он говорил как бы нехотя, и слова тлели на его устах, как угольки, покрытые золой.
Мелхиседек перебирал тысячи раз слышанные библейские мифы, но он так увлекательно говорил о них, что старые и малые слушали его с благоговением.
Попутно он упомянул о том, что «равноапостольная царица Мариам», великая ревнительница этого храма, захворала накануне путешествия в Иерусалим.
Затем он хотел рассказать о несчастном случае с Арсакидзе, но постеснялся назвать его имя рядом с именем царицы;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80