поэтому он снова обратился к библейским мифам, рассказал историю выхода евреев из Египта и заключил этот миф поучением о том, что каждый народ должен жить в своей стране, каждый народ должен быть свободен, как бог.
С большим тактом коснулся он взаимоотношений между Грузией и антиохийским патриархом, попрекнул сарацин за то, что они отрезали пути в Антиохию (в душе он был рад этому).
Под конец католикос счел уместным сказать несколько слов и об Арсакидзе.
— Проклятые аланы тяжело ранили строителя Светицховели — великого мастера Арсакидзе.
Католикос проклял аланов еще и за то, что они убили «знатнейшего зристава Гиршела». Как только он кончил проповедь, в храм внесли на носилках Константина Арсакидзе. Мастер обвел глазами свое творение, убранное золотом, серебром и драгоценными каменьями. Слезы подступили к его глазам, но он сдержал волнение и тихо прошептал:
— Да будет свет!
Католикос посмотрел на восковое лицо мастера, поцеловал его в лоб, потом, миновав икону богородицы — дар кесаря — и множество других икон, подошел к иконе святого Георгия «в цепях», обеими руками поднял ее и взмолился: — Исцели, святой Георгий, великого мастера Константина.
И следом за ним весь народ внутри и вне храма возопил, как один человек:
— Исцели великого мастера!
Шорена и Гурандухт стояли вместе с женами эриставов. Когда дочь Колонкелидзе увидала исхудавшее лицо Арсакидзе и когда весь собор загремел: «Исцели!» — у нее стиснуло горло. Она опустилась на колени и, спрятавшись за парчовые платья придворных дам, заплакала, вознося молитву к святому Георгию об исцелении своего друга.
Гурандухт недовольно изогнула брови, когда услышала плач Шорены. Она боялась, как бы не услышал царь, ибо Георгий уже сообщил ей тайно, что, как только царица отбудет в Иерусалим, он на другой же день женится на Шорене.
«Ради какого-то каменщика, да к тому же лаза, будущая царица не должна тревожить святого Георгия», — думала она.
LII
Большое царское знамя стояло у входа во дворец. В тот день к царю были званы на обед эриставы и их семьи, византийские патриции, митрополиты и епископы.
Католикос Мелхиседек, Звиад-спасалар, архиепископ Ражден, епископы: Руисский, Анчский, Мацквер-ский и Мтбевский — стояли на своих местах, вправо от трона царя. Слева находились византийские вельможи: катепан Никифор Касавила, патриций Христофор Дель-фос, севастос Федор Лампрос (все трое были в серебряных латах, но без мечей), аморский митрополит Ка-маха, смирнский — Иоанн, родосский епископ Епифап, трапезундский — Роман и двенадцать пустынников-грузин. По приказу царя мандатуртухуцес положил скипетр и амиреджиб поднял его.
Мандатуртухуцес стал перед престолом. Царь приказал подать обед. Мандатуртухуцес поднес хлеб. Встали католикос, спасалар, главный распорядитель двора, вельможи и гости. Царь Георгий попросил католикоса к столу. Мелхиседек благословил трапезу, помолился и первым преломил хлеб. Мандатуртухуцес и амиреджиб поставили табаки. Подали царскую посуду, золотую и серебряную, ковши Багратионов, отлитые из чистого золота. Амиреджиб поднес трапезу католикосу, его помощник-грузинским и византийским вельможам и епископам.
Главный постельничий сидел рядом с главным книжником, за ним сидели должностные лица, а в конце стола главный табунщик, главный начальник слуг и конюшен. В Стороне стоял главный кравчий — краснощекий, длинноусый, с бритым подбородком.
Когда вносили яства, он пробовал их на ладони. Когда давали вина, первым отпивал их. Катепан Никифор Касавила объездил весь мир — от Китая до Ирландии, и все же он с изумлением разглядывал золотые и серебряные подсвечники, стоявшие по углам столовой палаты, ковши Багратионов, золотые подносы, азарпеши, пиалы, посуду китайскую и иранскую. Он внимательно следил за торжественным церемониалом при дворе Георгия Абазга.
Касавила представлял себе Грузию как страну почти варварскую. Он ранее бывал послом при дворе сарацинского халифа и удивлялся, что грузины не едят руками, как мусульмане, и не шумят за трапезой, а великие и малые кушают молча и чинно.
Византийские епископы и за царским столом продолжали спор о пасхальном календаре.
В то время в Византии среди богословов шел большой спор о том, как лучше составить такой календарь, чтобы в нем совпадали по времени христианская и иудейская пасхи. Архиепископ Ражден был страстным полемистом, и теперь он жаждал вмешаться в этот спор, но он знал, что царь не любил, когда грузины спорят о делах византийских, и потому перенес свое внимание на подан-ную на стол осетрину.
Царь Георгий за его обжорство дал ему прозвище «Крокодил». И правда, он походил на крокодила: с длинным-предлинным носом, широким разрезом рта и чешуйчатой прыщавой кожей.
Более ста различных блюд, поданных к столу, насчитал любопытный катепан Касавила.
Как сам Касавила, так и остальные византийские гости с большой охотой ели сладкие блюда и не притрагивались к приправленным перцем, уксусом и чесноком колхидским яствам.
Упитанные византийские епископы вступили в состязание с грузинскими епископами и безжалостно уничтожали арагвских лососей и усачей из Куры, проклиная в душе главного повара за то, что он «испоганил» перцем и чесноком чудесную осетрину и балык.
Еще не покончив с рыбными блюдами, они уже пялили свои масленые глазки па зажаренных на вертеле поросят и жирных индеек.
Смирнский митрополит Иоанн, только что вернувшийся из Антиохии, где он с мечом в руке бился с сарацинами, с такой отвагой нападал на арагвскую лососину, что даже обжора Крокодил почувствовал себя побежденным.
Два раза застревала у митрополита в горле кость, а так как из Двух епископов, сидевших рядом с ним, ни один не знал греческого языка, то на помощь ему приходил Фарсман, который в тот день был приглашен на обед в качестве толмача; Фарсман вовремя подносил митрополиту корку хлеба, и он глотал ее, чтоб протолкнуть кость. Георгий знал и греческий и арабский языки, но во дворце всегда говорили только по-грузински.
Сам царь ел без удовольствия. Ему передалось плохое настроение Шорены. Бледная и молчаливая, сидела она между Рыбьей Коровой и Гурандухт и сияла своей неземной красотой среди упитанных жен эриставов. После обедни Шорена хотела уйти домой — у нее болела голова, она предпочитала поплакать в одиночен стве, но Гурандухт пригрозила оттаскать ее за волосы, если она не пойдет на царский званый обед.
Царя злили греческие гости и особенно любопытство Касавилы, переходящее всякие границы вежливости. О каждом куске, который Касавила клал себе в рот, он неизбежно спрашивал Фарсмана: «А как изготовляется это кушанье?»
Когда подали раков, изготовленных по-колхидски, Касавила решил, что раки-то во всяком случае не будут заправлены перцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
С большим тактом коснулся он взаимоотношений между Грузией и антиохийским патриархом, попрекнул сарацин за то, что они отрезали пути в Антиохию (в душе он был рад этому).
Под конец католикос счел уместным сказать несколько слов и об Арсакидзе.
— Проклятые аланы тяжело ранили строителя Светицховели — великого мастера Арсакидзе.
Католикос проклял аланов еще и за то, что они убили «знатнейшего зристава Гиршела». Как только он кончил проповедь, в храм внесли на носилках Константина Арсакидзе. Мастер обвел глазами свое творение, убранное золотом, серебром и драгоценными каменьями. Слезы подступили к его глазам, но он сдержал волнение и тихо прошептал:
— Да будет свет!
Католикос посмотрел на восковое лицо мастера, поцеловал его в лоб, потом, миновав икону богородицы — дар кесаря — и множество других икон, подошел к иконе святого Георгия «в цепях», обеими руками поднял ее и взмолился: — Исцели, святой Георгий, великого мастера Константина.
И следом за ним весь народ внутри и вне храма возопил, как один человек:
— Исцели великого мастера!
Шорена и Гурандухт стояли вместе с женами эриставов. Когда дочь Колонкелидзе увидала исхудавшее лицо Арсакидзе и когда весь собор загремел: «Исцели!» — у нее стиснуло горло. Она опустилась на колени и, спрятавшись за парчовые платья придворных дам, заплакала, вознося молитву к святому Георгию об исцелении своего друга.
Гурандухт недовольно изогнула брови, когда услышала плач Шорены. Она боялась, как бы не услышал царь, ибо Георгий уже сообщил ей тайно, что, как только царица отбудет в Иерусалим, он на другой же день женится на Шорене.
«Ради какого-то каменщика, да к тому же лаза, будущая царица не должна тревожить святого Георгия», — думала она.
LII
Большое царское знамя стояло у входа во дворец. В тот день к царю были званы на обед эриставы и их семьи, византийские патриции, митрополиты и епископы.
Католикос Мелхиседек, Звиад-спасалар, архиепископ Ражден, епископы: Руисский, Анчский, Мацквер-ский и Мтбевский — стояли на своих местах, вправо от трона царя. Слева находились византийские вельможи: катепан Никифор Касавила, патриций Христофор Дель-фос, севастос Федор Лампрос (все трое были в серебряных латах, но без мечей), аморский митрополит Ка-маха, смирнский — Иоанн, родосский епископ Епифап, трапезундский — Роман и двенадцать пустынников-грузин. По приказу царя мандатуртухуцес положил скипетр и амиреджиб поднял его.
Мандатуртухуцес стал перед престолом. Царь приказал подать обед. Мандатуртухуцес поднес хлеб. Встали католикос, спасалар, главный распорядитель двора, вельможи и гости. Царь Георгий попросил католикоса к столу. Мелхиседек благословил трапезу, помолился и первым преломил хлеб. Мандатуртухуцес и амиреджиб поставили табаки. Подали царскую посуду, золотую и серебряную, ковши Багратионов, отлитые из чистого золота. Амиреджиб поднес трапезу католикосу, его помощник-грузинским и византийским вельможам и епископам.
Главный постельничий сидел рядом с главным книжником, за ним сидели должностные лица, а в конце стола главный табунщик, главный начальник слуг и конюшен. В Стороне стоял главный кравчий — краснощекий, длинноусый, с бритым подбородком.
Когда вносили яства, он пробовал их на ладони. Когда давали вина, первым отпивал их. Катепан Никифор Касавила объездил весь мир — от Китая до Ирландии, и все же он с изумлением разглядывал золотые и серебряные подсвечники, стоявшие по углам столовой палаты, ковши Багратионов, золотые подносы, азарпеши, пиалы, посуду китайскую и иранскую. Он внимательно следил за торжественным церемониалом при дворе Георгия Абазга.
Касавила представлял себе Грузию как страну почти варварскую. Он ранее бывал послом при дворе сарацинского халифа и удивлялся, что грузины не едят руками, как мусульмане, и не шумят за трапезой, а великие и малые кушают молча и чинно.
Византийские епископы и за царским столом продолжали спор о пасхальном календаре.
В то время в Византии среди богословов шел большой спор о том, как лучше составить такой календарь, чтобы в нем совпадали по времени христианская и иудейская пасхи. Архиепископ Ражден был страстным полемистом, и теперь он жаждал вмешаться в этот спор, но он знал, что царь не любил, когда грузины спорят о делах византийских, и потому перенес свое внимание на подан-ную на стол осетрину.
Царь Георгий за его обжорство дал ему прозвище «Крокодил». И правда, он походил на крокодила: с длинным-предлинным носом, широким разрезом рта и чешуйчатой прыщавой кожей.
Более ста различных блюд, поданных к столу, насчитал любопытный катепан Касавила.
Как сам Касавила, так и остальные византийские гости с большой охотой ели сладкие блюда и не притрагивались к приправленным перцем, уксусом и чесноком колхидским яствам.
Упитанные византийские епископы вступили в состязание с грузинскими епископами и безжалостно уничтожали арагвских лососей и усачей из Куры, проклиная в душе главного повара за то, что он «испоганил» перцем и чесноком чудесную осетрину и балык.
Еще не покончив с рыбными блюдами, они уже пялили свои масленые глазки па зажаренных на вертеле поросят и жирных индеек.
Смирнский митрополит Иоанн, только что вернувшийся из Антиохии, где он с мечом в руке бился с сарацинами, с такой отвагой нападал на арагвскую лососину, что даже обжора Крокодил почувствовал себя побежденным.
Два раза застревала у митрополита в горле кость, а так как из Двух епископов, сидевших рядом с ним, ни один не знал греческого языка, то на помощь ему приходил Фарсман, который в тот день был приглашен на обед в качестве толмача; Фарсман вовремя подносил митрополиту корку хлеба, и он глотал ее, чтоб протолкнуть кость. Георгий знал и греческий и арабский языки, но во дворце всегда говорили только по-грузински.
Сам царь ел без удовольствия. Ему передалось плохое настроение Шорены. Бледная и молчаливая, сидела она между Рыбьей Коровой и Гурандухт и сияла своей неземной красотой среди упитанных жен эриставов. После обедни Шорена хотела уйти домой — у нее болела голова, она предпочитала поплакать в одиночен стве, но Гурандухт пригрозила оттаскать ее за волосы, если она не пойдет на царский званый обед.
Царя злили греческие гости и особенно любопытство Касавилы, переходящее всякие границы вежливости. О каждом куске, который Касавила клал себе в рот, он неизбежно спрашивал Фарсмана: «А как изготовляется это кушанье?»
Когда подали раков, изготовленных по-колхидски, Касавила решил, что раки-то во всяком случае не будут заправлены перцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80