В последний приезд Вивианы Присцилла по большей части была на ногах и хлопотала по дому; а теперь не приходилось сомневаться: недужная прикована к постели… какие-то полгода — и произвели подобную перемену! Прежде снадобья и травяные настои Вивианы неизменно дарили облегчение, утешение, даже частичное исцеление. А теперь Владычица видела: помощь тут бессильна.
Мгновение взгляд выцветших глаз бесцельно блуждал по комнате, и слабо шевелились губы бессильно открытого рта. Но вот Присцилла заметила Вивиану, слабо заморгала и шепотом спросила:
— Это ты, Владычица?
Вивиана подошла к больной и осторожно пожала иссохшую руку.
— Жаль мне видеть, до чего ты расхворалась. Как ты, дорогая подруга?
Бесцветные, потрескавшиеся губы растянулись в гримасе, что Вивиана в первое мгновение сочла судорогой боли, а в следующий миг поняла свою ошибку: больная улыбается.
— Уж и не знаю, можно ли расхвораться сильнее, — прошептала она. — Думаю, Господь и его Матерь совсем про меня позабыли. Однако же рада я, что вижу тебя вновь, и надеюсь еще успеть поглядеть на моих милых сыновей и благословить их… — Присцилла устало вздохнула, пытаясь устроиться поудобнее. — Ежели лежишь неподвижно, так спина ноет; но ежели до меня дотронуться, так словно ножи в тело вонзаются. И пить хочется, просто сил нет, но я не смею: боюсь боли…
— Я помогу тебе, чем смогу, — заверила Вивиана, и, объяснив слугам, что ей требуется, перевязала язвы, образовавшиеся от долгого лежания неподвижно, и заставила Присциллу прополоскать рот освежающей настойкой, чтобы при том, что больная так и не попила, сухость во рту не так ее мучила. А затем Владычица присела рядом с больной, держа ее за руку и не терзая несчастную разговорами. Вскорости после наступления темноты во дворе послышался шум. Присцилла встрепенулась; глаза ее лихорадочно заблестели в свете светильника.
— Это мои сыновья! — вскричала она.
И в самом деле, не прошло и нескольких минут, как Балан и его приемный брат Балин, сын Гавана, вошли в комнату, пригибаясь, чтобы не удариться головой о низкую притолоку.
— Матушка, — промолвил Балан и наклонился к ее руке. И только потом обернулся к Вивиане и низко поклонился ей:
— Госпожа моя.
Вивиана погладила старшего из своих сыновей по щеке. Этот, в отличие от Ланселета, красотой похвастаться не мог; он уродился дородным, дюжим увальнем, вот только глаза его, темные и выразительные, были в точности как у матери — или у Ланселета. Крепко сбитый, сероглазый Балин заметно уступал ему ростом. Вивиана знала: он старше ее сына лишь на каких-нибудь десять дней. Светловолосый и румяный, внешностью он пошел в мать: именно такова когда-то была сама Присцилла.
— Бедная моя матушка, — прошептал он, поглаживая недужную по руке. — Но теперь, когда госпожа Вивиана приехала помочь тебе, ты очень скоро исцелишься, верно? Как же ты исхудала, матушка; надо бы тебе постараться побольше есть, и ты вновь окрепнешь и поправишься…
— Нет, — прошептала она, — окрепну я лишь тогда, когда буду трапезовать с Иисусом в Небесах, милый мой сын.
— Ох, нет, матушка, не говори так, — воскликнул Балин, а Балан, поймав взгляд матери, лишь вздохнул. И совсем тихо произнес — так, чтобы ни Присцилла, ни ее сын не услышали:
— Балин отказывается видеть, что она умирает, госпожа моя… то есть матушка. Все упрямо твердит, что она поправится. Я так надеялся, что она отмучается осенью, когда все мы заболели лихорадкой, да только она всегда была такая сильная… — Балан покачал головой; его бычья шея побагровела от натуги. На глазах выступили слезы; Балан поспешно смахнул их прочь. Спустя некоторое время Вивиана велела всем выйти, сославшись на то, что больной необходим отдых.
— Попрощайся с сыновьями, Присцилла, и благослови их, — велела Владычица, и глаза Присциллы слабо вспыхнули.
— Хотелось бы мне, чтобы мы и впрямь простились навеки, пока мне хуже не стало… не хочу я, чтобы они видели меня такой, как нынче утром, — пробормотала она, и во взгляде ее Вивиана прочла ужас. Она склонилась к уху больной и мягко проговорила:
— Думаю, могу пообещать избавить тебя от боли, моя дорогая, если именно такого конца ты хочешь.
— Пожалуйста, — взмолилась умирающая, и похожие на птичьи когти пальцы настойчиво стиснули руку Владычицы.
— Тогда я оставлю тебя с сыновьями, — успокаивающе проговорила Вивиана, — ибо они оба — твои сыновья, дорогая моя, даже если и родила ты лишь одного. — И Владычица вышла из комнаты. Снаружи ждал Гаван.
— Принесите мои переметные сумы, — потребовала Вивиана и, получив желаемое, порылась в одном из карманов. А затем обернулась к хозяину дома. — Сейчас ей ненадолго сделалось легче, но дальнейшее не в моих силах; я могу лишь положить конец ее мукам. Думается мне, именно этого она и желает.
— Значит, надежды нет никакой?
— Никакой. Для нее ничего не осталось в этой жизни, кроме страданий, и не думаю я, что Богу вашему угодно продлить ее муки.
— Она часто говорила… часто жалела о том, что у нее недостало мужества броситься в реку, пока еще были силы дойти до берега, — проговорил потрясенный Гаван.
— Значит, пора ей уйти с миром, — тихо произнесла Вивиана, — но я хочу, чтобы ты знал: все, что я делаю, я делаю с ее собственного согласия…
— Госпожа, — промолвил Гаван, — я всегда тебе доверял, а моя жена любит тебя всей душою и тоже верит тебе безоговорочно. Большего я не прошу. Если на этом муки ее закончатся, я знаю, что она станет благословлять тебя. — И с искаженным от горя лицом он вновь проследовал за Вивианой во внутреннюю комнату. Присцилла тихо беседовала с Балином; вот она выпустила ладонь сына, и тот, рыдая, подошел к отцу. Умирающая протянула изможденную руку Балану и срывающимся голосом произнесла:
— И ты тоже был мне хорошим сыном, мальчик мой. Присматривай за своим приемным братом и, прошу тебя, помолись за мою душу.
— Обещаю, матушка, — отозвался Балан и нагнулся было обнять ее, но больная тихонько вскрикнула от боли и страха, так что юноша ограничился тем, что осторожно пожал ее иссохшую руку.
— Лекарство для тебя готово, Присцилла, — промолвила Вивиана. — Пожелай всем доброй ночи и засыпай…
— Я так устала, — пожаловалась умирающая. — До чего отрадно будет заснуть… благословляю тебя, Владычица, и твою Богиню тоже…
— Во имя той, что дарует милосердие, — прошептала Вивиана, приподнимая Присцилле голову так, чтобы она могла проглотить снадобье.
— Я боюсь отпить… лекарство горькое, и, стоит мне что-нибудь проглотить, тут же возвращается боль… — выдохнула Присцилла.
— Клянусь тебе, сестра моя, как только ты это выпьешь, никакой боли больше не будет, — твердо заверила Вивиана, наклоняя чашу. Присцилла сделала глоток — и из последних сил погладила Вивиану по щеке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Мгновение взгляд выцветших глаз бесцельно блуждал по комнате, и слабо шевелились губы бессильно открытого рта. Но вот Присцилла заметила Вивиану, слабо заморгала и шепотом спросила:
— Это ты, Владычица?
Вивиана подошла к больной и осторожно пожала иссохшую руку.
— Жаль мне видеть, до чего ты расхворалась. Как ты, дорогая подруга?
Бесцветные, потрескавшиеся губы растянулись в гримасе, что Вивиана в первое мгновение сочла судорогой боли, а в следующий миг поняла свою ошибку: больная улыбается.
— Уж и не знаю, можно ли расхвораться сильнее, — прошептала она. — Думаю, Господь и его Матерь совсем про меня позабыли. Однако же рада я, что вижу тебя вновь, и надеюсь еще успеть поглядеть на моих милых сыновей и благословить их… — Присцилла устало вздохнула, пытаясь устроиться поудобнее. — Ежели лежишь неподвижно, так спина ноет; но ежели до меня дотронуться, так словно ножи в тело вонзаются. И пить хочется, просто сил нет, но я не смею: боюсь боли…
— Я помогу тебе, чем смогу, — заверила Вивиана, и, объяснив слугам, что ей требуется, перевязала язвы, образовавшиеся от долгого лежания неподвижно, и заставила Присциллу прополоскать рот освежающей настойкой, чтобы при том, что больная так и не попила, сухость во рту не так ее мучила. А затем Владычица присела рядом с больной, держа ее за руку и не терзая несчастную разговорами. Вскорости после наступления темноты во дворе послышался шум. Присцилла встрепенулась; глаза ее лихорадочно заблестели в свете светильника.
— Это мои сыновья! — вскричала она.
И в самом деле, не прошло и нескольких минут, как Балан и его приемный брат Балин, сын Гавана, вошли в комнату, пригибаясь, чтобы не удариться головой о низкую притолоку.
— Матушка, — промолвил Балан и наклонился к ее руке. И только потом обернулся к Вивиане и низко поклонился ей:
— Госпожа моя.
Вивиана погладила старшего из своих сыновей по щеке. Этот, в отличие от Ланселета, красотой похвастаться не мог; он уродился дородным, дюжим увальнем, вот только глаза его, темные и выразительные, были в точности как у матери — или у Ланселета. Крепко сбитый, сероглазый Балин заметно уступал ему ростом. Вивиана знала: он старше ее сына лишь на каких-нибудь десять дней. Светловолосый и румяный, внешностью он пошел в мать: именно такова когда-то была сама Присцилла.
— Бедная моя матушка, — прошептал он, поглаживая недужную по руке. — Но теперь, когда госпожа Вивиана приехала помочь тебе, ты очень скоро исцелишься, верно? Как же ты исхудала, матушка; надо бы тебе постараться побольше есть, и ты вновь окрепнешь и поправишься…
— Нет, — прошептала она, — окрепну я лишь тогда, когда буду трапезовать с Иисусом в Небесах, милый мой сын.
— Ох, нет, матушка, не говори так, — воскликнул Балин, а Балан, поймав взгляд матери, лишь вздохнул. И совсем тихо произнес — так, чтобы ни Присцилла, ни ее сын не услышали:
— Балин отказывается видеть, что она умирает, госпожа моя… то есть матушка. Все упрямо твердит, что она поправится. Я так надеялся, что она отмучается осенью, когда все мы заболели лихорадкой, да только она всегда была такая сильная… — Балан покачал головой; его бычья шея побагровела от натуги. На глазах выступили слезы; Балан поспешно смахнул их прочь. Спустя некоторое время Вивиана велела всем выйти, сославшись на то, что больной необходим отдых.
— Попрощайся с сыновьями, Присцилла, и благослови их, — велела Владычица, и глаза Присциллы слабо вспыхнули.
— Хотелось бы мне, чтобы мы и впрямь простились навеки, пока мне хуже не стало… не хочу я, чтобы они видели меня такой, как нынче утром, — пробормотала она, и во взгляде ее Вивиана прочла ужас. Она склонилась к уху больной и мягко проговорила:
— Думаю, могу пообещать избавить тебя от боли, моя дорогая, если именно такого конца ты хочешь.
— Пожалуйста, — взмолилась умирающая, и похожие на птичьи когти пальцы настойчиво стиснули руку Владычицы.
— Тогда я оставлю тебя с сыновьями, — успокаивающе проговорила Вивиана, — ибо они оба — твои сыновья, дорогая моя, даже если и родила ты лишь одного. — И Владычица вышла из комнаты. Снаружи ждал Гаван.
— Принесите мои переметные сумы, — потребовала Вивиана и, получив желаемое, порылась в одном из карманов. А затем обернулась к хозяину дома. — Сейчас ей ненадолго сделалось легче, но дальнейшее не в моих силах; я могу лишь положить конец ее мукам. Думается мне, именно этого она и желает.
— Значит, надежды нет никакой?
— Никакой. Для нее ничего не осталось в этой жизни, кроме страданий, и не думаю я, что Богу вашему угодно продлить ее муки.
— Она часто говорила… часто жалела о том, что у нее недостало мужества броситься в реку, пока еще были силы дойти до берега, — проговорил потрясенный Гаван.
— Значит, пора ей уйти с миром, — тихо произнесла Вивиана, — но я хочу, чтобы ты знал: все, что я делаю, я делаю с ее собственного согласия…
— Госпожа, — промолвил Гаван, — я всегда тебе доверял, а моя жена любит тебя всей душою и тоже верит тебе безоговорочно. Большего я не прошу. Если на этом муки ее закончатся, я знаю, что она станет благословлять тебя. — И с искаженным от горя лицом он вновь проследовал за Вивианой во внутреннюю комнату. Присцилла тихо беседовала с Балином; вот она выпустила ладонь сына, и тот, рыдая, подошел к отцу. Умирающая протянула изможденную руку Балану и срывающимся голосом произнесла:
— И ты тоже был мне хорошим сыном, мальчик мой. Присматривай за своим приемным братом и, прошу тебя, помолись за мою душу.
— Обещаю, матушка, — отозвался Балан и нагнулся было обнять ее, но больная тихонько вскрикнула от боли и страха, так что юноша ограничился тем, что осторожно пожал ее иссохшую руку.
— Лекарство для тебя готово, Присцилла, — промолвила Вивиана. — Пожелай всем доброй ночи и засыпай…
— Я так устала, — пожаловалась умирающая. — До чего отрадно будет заснуть… благословляю тебя, Владычица, и твою Богиню тоже…
— Во имя той, что дарует милосердие, — прошептала Вивиана, приподнимая Присцилле голову так, чтобы она могла проглотить снадобье.
— Я боюсь отпить… лекарство горькое, и, стоит мне что-нибудь проглотить, тут же возвращается боль… — выдохнула Присцилла.
— Клянусь тебе, сестра моя, как только ты это выпьешь, никакой боли больше не будет, — твердо заверила Вивиана, наклоняя чашу. Присцилла сделала глоток — и из последних сил погладила Вивиану по щеке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93