Но ныне войны закончились, и вынужден я сидеть здесь целыми днями и глядеть на тебя рядом с ним, восседающим на высоком троне, и представлять тебя в его постели, женой счастливой и довольной…
— С чего ты взял, что я более счастлива и более довольна, чем ты? — дрожащим голосом осведомилась Гвенвифар. — По крайней мере, тебе дано выбирать, ехать тебе или задержаться, а меня вручили Артуру, даже не спросив, хочу я того или нет! И не могу я взять и уехать от двора, если происходящее мне не по душе, но должна оставаться здесь, в стенах крепости, и выполнять то, чего от меня ждут… если надо тебе уехать, я не могу сказать:» Останься!» — а если ты останешься, не могу потребовать: «Уезжай!» Ты по крайней мере, свободен оставаться или покинуть нас, в зависимости от того, что сделает тебя счастливее!
— Ты думаешь, для меня речь идет о счастье, неважно, остаюсь я или уезжаю? — вопросил Ланселет, и на мгновение Гвенвифар показалось, что он того и гляди разрыдается. Но вот рыцарь овладел собою. — Любимая, так что же мне делать? Господь меня сохрани причинять тебе новые горести! Если я уеду от двора, тогда долг твой окажется прост и ясен: быть хорошей женой Артуру, не более, но и не менее. А если я останусь… — Он умолк на полуслове.
— Если ты считаешь, что долг твой призывает тебя прочь, — промолвила она, — тогда уезжай. — И по лицу ее, затуманивая взор, хлынули слезы.
— Гвенвифар… — проговорил рыцарь, и голос его прозвучал так напряженно, словно он только что получил смертельную рану. Ланселет так редко называл ее полным именем; он всегда обращался к ней» моя госпожа» или «моя королева», а если в шутку — то просто Гвен. И теперь, услышав свое имя из его уст, королева подумала, что в жизни не внимала музыке слаще. — Гвенвифар, отчего ты плачешь?
Вот теперь ей придется солгать, и солгать умело, ибо честь не позволяет сказать ему правду.
— Потому что… — начала она, и умолкла, и сдавленно докончила:
— Потому что я не знаю, как мне жить, если ты уедешь прочь.
Ланселет судорожно сглотнул и сжал ее руки в своих.
— Но тогда… послушай, любовь моя… я не король, но отец подарил мне в Бретани небольшое поместье. Отчего бы тебе не уехать из Камелота вместе со мною? Я… я сам не знаю… может, так оно достойнее, нежели оставаться здесь, при Артуровом дворе, и соблазнять его жену…
«Так значит, он меня любит, — думала Гвенвифар, — его влечет ко мне, это — достойный выход…» Но тут же нахлынула паника. Уехать Бог знает куда, одной, так далеко — даже если рядом будет Ланселет… и сей же миг королева представила, что о ней скажут, если она покроет себя бесчестием…
Ланселет лежал, по-прежнему сжимая ее руку.
— Мы никогда не смогли бы вернуться, ты ведь понимаешь — никогда. И, скорее всего, нас обоих отлучили бы от церкви… для меня это ничего не значит, не такой уж я убежденный христианин. Но ты, моя Гвенвифар…
Она закрыла лицо покрывалом и зарыдала: какая же она жалкая трусиха!
— Гвенвифар, — промолвил он. — Я не хотел бы ввести тебя в грех…
— Мы уже согрешили, и ты, и я, — горько выкрикнула она.
— И, если священники не врут, мы будем за это прокляты, — с ожесточением отозвался Ланселет, — и однако же я не получил от тебя ничего, кроме этих поцелуев: зла и вины перепало нам с лихвою, но ни малой толики наслаждения, что таит в себе грех. И, сдается мне, не верю я священникам — что же это за Бог такой, что расхаживает в темноте вроде как ночной сторож, подглядывая и подсматривая, точно старая деревенская сплетница, любопытствующая, не спит ли кто-нибудь с женою соседа…
— Вот и мерлин говорил что-то похожее, — тихо промолвила Гвенвифар. — Иногда мне кажется, что в этих словах есть смысл, а в следующий миг я задумываюсь, уж не дьявольское ли это искушение…
— Ох, только не говори мне про дьявола, — воскликнул Ланселет, снова заставляя ее улечься рядом. — Любимая, родная моя, я уйду, если ты того хочешь, или останусь, но только не в силах я видеть, как ты горюешь…
— Я сама не знаю, чего хочу, — рыдала и всхлипывала она, позволяя себя обнять. Наконец Ланселет прошептал:
— За грех мы уже заплатили… — и припал к ее губам. Трепеща, Гвенвифар уступила поцелую, и вот уже жадные, нетерпеливые ладони его легли ей на грудь. Королева почти надеялась, что на сей раз одними поцелуями он не удовольствуется, но тут в коридоре послышались шаги, и Гвенвифар в панике выпрямилась. Когда в комнату вошел Ланселетов оруженосец, она уже чинно сидела на краешке кровати.
— Лорд мой? — откашлявшись, произнес вошедший. — Леди Моргейна сказала, что тебе пора спать. С твоего позволения, госпожа?..
«Снова Моргейна, будь она проклята!» Рассмеявшись, Ланселет выпустил руку Гвенвифар.
— Да, к тому же госпожа моя наверняка устала. Пообещаешь ли ты навестить меня завтра, моя королева?
Гвенвифар и радовалась, и злилась на то, что голос его звучит так спокойно. Она отвернулась от светильника, что принес с собою слуга; королева знала, что покрывало ее сбилось на сторону, платье измято, лицо покраснело от слез, волосы растрепались. Да уж, вид у нее не лучший; что только слуга подумает? Гвенвифар набросила покрывало на лицо и поднялась на ноги.
— Доброй ночи, сэр Ланселет. Керваль, смотри, хорошенько позаботься о лучшем друге моего короля, — промолвила она и вышла, слабо надеясь на то, что успеет добраться до собственных покоев, прежде чем вновь разрыдается. «Ох, Господи, как… как же смею я молить Господа о том, чтобы грешить и дальше? Молиться должно о том, чтобы избавиться от искушения — а я не могу!»
Глава 16
За день-два до кануна праздника Белтайн при дворе Артура вновь появился Кевин. Моргейна ему обрадовалась: весна выдалась бесконечно долгая и безрадостная. Ланселет, исцелившись от лихорадки, отправился на север, в Лотиан; Моргейна подумывала о том, не съездить ли в Лотиан и ей, поглядеть, как там ее сын; но путешествовать в обществе Ланселета ей не хотелось, да и тот вряд ли пожелал бы ее в спутницы. «Моему сыну хорошо там, где он есть; навещу его в следующий раз», — в конце концов решила про себя она.
Гвенвифар сделалась молчалива и печальна; за те годы, что Моргейна провела вдали от двора, королева из беззаботной девочки превратилась в женщину немногословную, задумчивую и не в меру набожную. Моргейна подозревала про себя, что королева тоскует о Ланселете; и, зная Ланселета, не без презрения думала, что тот и в покое женщину не оставит, и в грех толком не введет. Впрочем, Гвенвифар его стоит: она и не отдастся любимому, и из рук его не выпустит. Любопытно, что на этот счет думает Артур? Впрочем, чтобы спросить его напрямую у Моргейны не хватало храбрости.
Моргейна радушно встретила Кевина, прикидывая про себя, что, скорее всего, Белтайн они отпразднуют вместе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— С чего ты взял, что я более счастлива и более довольна, чем ты? — дрожащим голосом осведомилась Гвенвифар. — По крайней мере, тебе дано выбирать, ехать тебе или задержаться, а меня вручили Артуру, даже не спросив, хочу я того или нет! И не могу я взять и уехать от двора, если происходящее мне не по душе, но должна оставаться здесь, в стенах крепости, и выполнять то, чего от меня ждут… если надо тебе уехать, я не могу сказать:» Останься!» — а если ты останешься, не могу потребовать: «Уезжай!» Ты по крайней мере, свободен оставаться или покинуть нас, в зависимости от того, что сделает тебя счастливее!
— Ты думаешь, для меня речь идет о счастье, неважно, остаюсь я или уезжаю? — вопросил Ланселет, и на мгновение Гвенвифар показалось, что он того и гляди разрыдается. Но вот рыцарь овладел собою. — Любимая, так что же мне делать? Господь меня сохрани причинять тебе новые горести! Если я уеду от двора, тогда долг твой окажется прост и ясен: быть хорошей женой Артуру, не более, но и не менее. А если я останусь… — Он умолк на полуслове.
— Если ты считаешь, что долг твой призывает тебя прочь, — промолвила она, — тогда уезжай. — И по лицу ее, затуманивая взор, хлынули слезы.
— Гвенвифар… — проговорил рыцарь, и голос его прозвучал так напряженно, словно он только что получил смертельную рану. Ланселет так редко называл ее полным именем; он всегда обращался к ней» моя госпожа» или «моя королева», а если в шутку — то просто Гвен. И теперь, услышав свое имя из его уст, королева подумала, что в жизни не внимала музыке слаще. — Гвенвифар, отчего ты плачешь?
Вот теперь ей придется солгать, и солгать умело, ибо честь не позволяет сказать ему правду.
— Потому что… — начала она, и умолкла, и сдавленно докончила:
— Потому что я не знаю, как мне жить, если ты уедешь прочь.
Ланселет судорожно сглотнул и сжал ее руки в своих.
— Но тогда… послушай, любовь моя… я не король, но отец подарил мне в Бретани небольшое поместье. Отчего бы тебе не уехать из Камелота вместе со мною? Я… я сам не знаю… может, так оно достойнее, нежели оставаться здесь, при Артуровом дворе, и соблазнять его жену…
«Так значит, он меня любит, — думала Гвенвифар, — его влечет ко мне, это — достойный выход…» Но тут же нахлынула паника. Уехать Бог знает куда, одной, так далеко — даже если рядом будет Ланселет… и сей же миг королева представила, что о ней скажут, если она покроет себя бесчестием…
Ланселет лежал, по-прежнему сжимая ее руку.
— Мы никогда не смогли бы вернуться, ты ведь понимаешь — никогда. И, скорее всего, нас обоих отлучили бы от церкви… для меня это ничего не значит, не такой уж я убежденный христианин. Но ты, моя Гвенвифар…
Она закрыла лицо покрывалом и зарыдала: какая же она жалкая трусиха!
— Гвенвифар, — промолвил он. — Я не хотел бы ввести тебя в грех…
— Мы уже согрешили, и ты, и я, — горько выкрикнула она.
— И, если священники не врут, мы будем за это прокляты, — с ожесточением отозвался Ланселет, — и однако же я не получил от тебя ничего, кроме этих поцелуев: зла и вины перепало нам с лихвою, но ни малой толики наслаждения, что таит в себе грех. И, сдается мне, не верю я священникам — что же это за Бог такой, что расхаживает в темноте вроде как ночной сторож, подглядывая и подсматривая, точно старая деревенская сплетница, любопытствующая, не спит ли кто-нибудь с женою соседа…
— Вот и мерлин говорил что-то похожее, — тихо промолвила Гвенвифар. — Иногда мне кажется, что в этих словах есть смысл, а в следующий миг я задумываюсь, уж не дьявольское ли это искушение…
— Ох, только не говори мне про дьявола, — воскликнул Ланселет, снова заставляя ее улечься рядом. — Любимая, родная моя, я уйду, если ты того хочешь, или останусь, но только не в силах я видеть, как ты горюешь…
— Я сама не знаю, чего хочу, — рыдала и всхлипывала она, позволяя себя обнять. Наконец Ланселет прошептал:
— За грех мы уже заплатили… — и припал к ее губам. Трепеща, Гвенвифар уступила поцелую, и вот уже жадные, нетерпеливые ладони его легли ей на грудь. Королева почти надеялась, что на сей раз одними поцелуями он не удовольствуется, но тут в коридоре послышались шаги, и Гвенвифар в панике выпрямилась. Когда в комнату вошел Ланселетов оруженосец, она уже чинно сидела на краешке кровати.
— Лорд мой? — откашлявшись, произнес вошедший. — Леди Моргейна сказала, что тебе пора спать. С твоего позволения, госпожа?..
«Снова Моргейна, будь она проклята!» Рассмеявшись, Ланселет выпустил руку Гвенвифар.
— Да, к тому же госпожа моя наверняка устала. Пообещаешь ли ты навестить меня завтра, моя королева?
Гвенвифар и радовалась, и злилась на то, что голос его звучит так спокойно. Она отвернулась от светильника, что принес с собою слуга; королева знала, что покрывало ее сбилось на сторону, платье измято, лицо покраснело от слез, волосы растрепались. Да уж, вид у нее не лучший; что только слуга подумает? Гвенвифар набросила покрывало на лицо и поднялась на ноги.
— Доброй ночи, сэр Ланселет. Керваль, смотри, хорошенько позаботься о лучшем друге моего короля, — промолвила она и вышла, слабо надеясь на то, что успеет добраться до собственных покоев, прежде чем вновь разрыдается. «Ох, Господи, как… как же смею я молить Господа о том, чтобы грешить и дальше? Молиться должно о том, чтобы избавиться от искушения — а я не могу!»
Глава 16
За день-два до кануна праздника Белтайн при дворе Артура вновь появился Кевин. Моргейна ему обрадовалась: весна выдалась бесконечно долгая и безрадостная. Ланселет, исцелившись от лихорадки, отправился на север, в Лотиан; Моргейна подумывала о том, не съездить ли в Лотиан и ей, поглядеть, как там ее сын; но путешествовать в обществе Ланселета ей не хотелось, да и тот вряд ли пожелал бы ее в спутницы. «Моему сыну хорошо там, где он есть; навещу его в следующий раз», — в конце концов решила про себя она.
Гвенвифар сделалась молчалива и печальна; за те годы, что Моргейна провела вдали от двора, королева из беззаботной девочки превратилась в женщину немногословную, задумчивую и не в меру набожную. Моргейна подозревала про себя, что королева тоскует о Ланселете; и, зная Ланселета, не без презрения думала, что тот и в покое женщину не оставит, и в грех толком не введет. Впрочем, Гвенвифар его стоит: она и не отдастся любимому, и из рук его не выпустит. Любопытно, что на этот счет думает Артур? Впрочем, чтобы спросить его напрямую у Моргейны не хватало храбрости.
Моргейна радушно встретила Кевина, прикидывая про себя, что, скорее всего, Белтайн они отпразднуют вместе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93