— Чудо как хорошо. Я думал, в жизни своей не увижу работы более тонкой, чем эта, — и Артур положил руку на ножны алого бархата, неизменно висящие у него на поясе, — но твое знамя еще лучше.
— А я ведь в каждый стежок вплела молитвы за тебя и твоих соратников, — умоляюще промолвила она. — Артур, послушай меня — как думаешь, разве не может того быть, что Господь покарал нас, ибо счел, что недостойны мы дать этому королевству следующего короля, ты и я, разве что принесем обет служить Ему верно и преданно, и не по языческим обычаям, но по новому закону, под дланью Христа? Все силы языческого зла объединились против нас, и должно нам сразиться с ними при помощи креста.
Артур накрыл ладонью руку жены.
— Полно, родная моя. Ты же знаешь, я служу Господу как могу…
— И все же ты возносишь над своими людьми языческое знамя со змеями, — воскликнула она, и Артур горестно покачал головой.
— Любовь моя, не могу я обмануть и предать Владычицу Авалона, возведшую меня на трон…
— На трон тебя возвел Господь и никто иной, — убежденно промолвила Гвенвифар. — Ох, Артур, если ты меня любишь, если хочешь, чтобы Господь послал нам другого ребенка, послушайся меня! Или ты не видишь, что Он покарал нас, забрав нашего сына к себе?
— Не говори так, — твердо оборвал ее Артур. — Безрассудство и суеверие — думать, будто Господь способен на такое. Я пришел с долгожданной вестью: саксы собирают силы, и мы выступаем в поход, чтобы дать им бой у горы Бадон! И весьма жалею я, что ты нездорова и не можешь выехать в Камелот, но, увы, не бывать тому… по крайней мере пока…
— Ах, я отлично знаю, что я для тебя — лишь обуза, — с горечью воскликнула королева. — Так всегда было… жаль, что я не умерла вместе с моим ребенком!
— Нет-нет, не след тебе так говорить, — ласково произнес Артур. — Я более чем уверен, что с моим добрым мечом Эскалибуром и всеми моими соратниками мы одержим победу. А ты молись за нас денно и нощно, моя Гвенвифар. — И, поднявшись, Артур добавил:
— До рассвета мы не выступим. Я попытаюсь выкроить время и зайти попрощаться с тобою перед тем, как армия двинется в путь; и твой отец тоже навестит тебя, и Гавейн, а возможно, и Ланселет: он шлет тебе привет и поклон, моя Гвенвифар; он очень встревожился, услышав, как тебе недужится. Сможешь ли ты поговорить с ними, если они придут? Королева склонила голову.
— Я исполню волю моего короля и лорда, — с горечью отозвалась она. — Да, пусть они придут, хотя дивлюсь я, что ты берешь на себя труд попросить меня о молитвах… я даже не в силах убедить тебя отказаться от языческого знамени и поднять Христов крест… И, вне сомнения, Господу ведомо твое сердце, ибо Господь не позволил тебе выехать в битву с верою, что сын твой станет править в этой земле, ибо не решился ты еще утвердить в сей земле христианство…
Артур умолк, выпустил ее руку; Гвенвифар чувствовала, как муж смотрит на нее сверху вниз. Наконец Артур наклонился, взял ее за подбородок, развернул лицом к себе. И тихо произнес:
— Дорогая моя госпожа, любовь моя ненаглядная, во имя Господа, неужто ты и вправду в это веришь?
Не в силах произнести ни слова, Гвенвифар кивнула, точно ребенок, вытирая нос рукавом платья.
— Говорю тебе, дорогая моя госпожа, перед лицом Господа: не верю я, что Господь так утверждает свою волю, и не думаю, что это так уж важно — какое знамя мы подъемлем. Однако если для тебя это так много значит… — Король помолчал, судорожно сглотнул. — Гвенвифар, мне невыносимо видеть тебя в таком горе. Если я возьму в битву это знамя Христа и Пресвятой Девы, перестанешь ли ты скорбеть и от всего сердца помолишься ли за меня Господу?
Мгновенно преобразившись, Гвенвифар подняла глаза; сердце ее взыграло от неуемной радости. Неужто Артур и впрямь сделает это ради нее?
— Ох, Артур, я молилась, я так молилась…
— Так тому и быть, — вздохнув произнес Артур, — я клянусь тебе, Гвенвифар, что в битву я возьму лишь твое знамя, знамя Христа и Пресвятой Девы, и никаких иных стягов над моим легионом развеваться не будет. Да будет так, аминь. — Артур поцеловал ее, однако в лице его читалась глубокая печаль. Она сжала руки мужа, покрыла их поцелуями, и впервые Гвенвифар показалось, что змеи на его запястьях ничего такого не значат — просто поблекшие изображения, не более; воистину, она была безумна, когда сочла, что змеи эти обладают властью повредить ей или ее ребенку.
Артур кликнул оруженосца, дожидающегося у дверей комнаты, и велел ему бережно и осторожно забрать знамя и водрузить его над лагерем.
— Ибо завтра на рассвете мы выступаем, — объявил король, — и пусть все видят: над Артуровым легионом развевается знамя моей госпожи с изображением Пресвятой Девы и креста.
Оруженосец оторопел.
— Сир… лорд мой… а как же знамя Пендрагона?
— Отнеси его к эконому и вели убрать куда-нибудь. Мы выступаем под стягом Господа.
Оруженосец ушел; Артур улыбнулся жене, однако в улыбке этой не ощущалось особой радости.
— Я навещу тебя на закате, вместе с твоим отцом и нашими родственниками. Тут мы и отужинаем; я велю экономам принести снеди на всех. Не след обременять Элейну заботами о столь многих. А до тех пор прощай, дорогая жена. — И Артур скрылся за дверью.
В итоге скромный ужин накрыли в одном из малых залов: в покоях королевы столько народу просто не разместилось бы. Гвенвифар и Элейна нарядились в лучшие свои платья из тех, что еще оставались в Каэрлеоне, и вплели в волосы ленты; обе с восторгом предвкушали что-то вроде праздника после сурового заточения последних недель. Угощение — по чести говоря, немногим лучше армейских пайков — накрыли на раскладных столиках. Большинство престарелых советников Артура отослали в Камелот, включая и епископа Патриция; зато на ужин пригласили мерлина Талиесина, и короля Лота, и короля Уриенса Уэльского, и герцога Марка Корнуольского, и Ланселетова сводного брата Лионеля из Малой Британии, старшего сына и наследника короля Бана. Был там и Ланселет; улучив минуту, он подошел к королеве и поцеловал ей руку, с безнадежной нежностью заглянув ей в глаза.
— Ты поправилась, госпожа моя? Я за тебя тревожился. — И, воспользовавшись полумраком, поцеловал ее — легонько, точно перышком задел, прикоснулся теплыми губами к ее виску.
Подошел и король Леодегранс и, сердито хмурясь и супясь, поцеловал ее в лоб.
— Мне страх как жаль, что ты расхворалась, дорогая моя, и ребенка тоже жаль; воистину Артуру следовало спровадить тебя в Камелот, силком запихнув в носилки; так поступил бы я с Альенор, вздумай она мне перечить, — бранился король. — А теперь вот сама видишь: зря ты осталась, еще как зря!
— Не упрекай ее, — мягко вмешался Талиесин, — она довольно выстрадала, лорд мой. Ежели Артур не считает нужным ее бранить, так отцу и вовсе не след.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93