Но теперь он снова поступал как вздумается, и остановить его не было никакой возможности: чтобы вздуть Гвидиона так, как он того заслуживал, требовался крепкий мужчина. И, кроме того, мальчишка всегда, рано или поздно, находил способ заставить любого обидчика пожалеть о произошедшем.
Наверно, мальчик станет более уязвим, когда начнет интересоваться, что думают о нем девицы. Был он изящен, как потомок волшебного народа, и смугл, как Моргейна, но красив — так же красив, как Ланселет. И, возможно, его видимое безразличие к девицам будет иметь ту же природу, что и у Ланселета. Моргауза на миг задумалась об этом и вновь почувствовала себя униженной. Ланселет… Он был прекраснейшим мужчиной, какого только видела Моргауза за много лет, и она дала ему понять, что даже королева бывает доступна… Но Ланселет сделал вид, будто ничего не понял, и упорно именовал ее «тетушкой». По поведению Ланселета можно было подумать, будто она и вправду старуха, ровесница Вивианы, — хотя она достаточно молода, чтобы приходиться ей дочерью!
Королева завтракала в постели и беседовала со своими дамами о том, что надлежит сделать сегодня. Пока она нежилась среди подушек — ей принесли свежевыпеченные, еще горячие лепешки, а масло в это время года всегда имелось в изобилии, — в опочивальню вошел Гвидион.
— Доброе утро, матушка, — сказал он. — Я набрал для тебя ягод. А в кладовке есть сливки. Если хочешь, я сбегаю и принесу тебе.
Моргауза посмотрела на ягоды в деревянной чаше — душистые, еще не просохшие от росы.
— Ты очень заботлив, сын, — отозвалась она и, усевшись, обняла мальчика и привлекла к себе. Совсем недавно он в подобных случаях забирался к ней под бок, и она угощала его ягодами и горячими лепешками, а зимой кутала в свои меховые одеяла. Ей недоставало этого ощущения — льнущего к ней теплого детского тельца, — но Моргауза считала, что мальчик уже слишком взрослый для этого.
Гвидион отстранился сам и пригладил волосы — он терпеть не мог ходить растрепанным. В этом они были схожи с Моргаузой; она с самого детства отличалась аккуратностью.
— Ты встал в такую рань, милый, и отправился за ягодами, чтобы только порадовать свою старую матушку? — произнесла королева. — Нет, сливок мне не нужно. Ты ведь не хочешь, чтобы я стала толстой, как свинья, верно?
Гвидион склонил голову набок, словно присматривающаяся к чему-то птичка, и задумчиво взглянул на Моргаузу.
— Это неважно, — сказал он. — Ты все равно будешь красивой, даже если растолстеешь. При дворе есть женщины — та же Мара, например. Она не толще тебя, но все вокруг зовут ее «толстой Марой». Но ты почему-то не кажешься такой большой, как на самом деле. Наверно, потому, что всякий, кто посмотрит на тебя, видит только, какая ты красивая. Так что ешь сливки, если тебе хочется, матушка.
«Сколь удивительно слышать такой точный ответ из уст ребенка! Да, мальчик растет и начинает превращаться в мужчину. Пожалуй, он будет подобен Агравейну и никогда не станет особенно высоким — сказывается кровь Древнего народа. И, конечно же, рядом с великаном Гаретом он всегда будет казаться отроком, даже когда ему сравняется двадцать! Мальчик умылся и аккуратно причесался; видно было, что он недавно подстригся».
— Как ты замечательно выглядишь, милый, — сказала Моргауза, когда мальчик быстро и аккуратно взял ягоду из чаши. — Ты сам подровнял себе волосы?
— Нет, — отозвался Гвидион. — Я велел мажордому меня подстричь. Я сказал, что мне надоело ходить лохматым, как собака. Лот всегда был чисто выбрит и аккуратно подстрижен, и Ланселет тоже, пока жил здесь. Я хочу выглядеть, как благородный человек.
— Ты так и выглядишь, радость моя, — сказала Моргауза, глядя на маленькую смуглую руку. Рука была покрыта царапинами и въевшейся грязью, как у всякого непоседливого мальчишки, но Моргауза заметила, что Гвидион явно старательно вымыл руки, вычистил грязь из-под ногтей и подрезал их. — Но почему ты сегодня надел праздничную тунику?
— Почему я надел праздничную тунику? — с невинным видом переспросил Гвидион. — Да, действительно. Ну… — Он на мгновение умолк. Моргауза знала, что, какова бы ни была причина, заставившая его так поступить, — а причина наверняка имелась и, возможно, достаточно серьезная, — она об этом никогда не узнает. В конце концов, мальчик спокойно пояснил:
— Моя другая туника промокла от росы, пока я собирал для тебя ягоды, госпожа. — Затем он вдруг произнес:
— Мне кажется, матушка, что я должен бы возненавидеть сэра Ланселета. Гарет с утра до ночи только о нем и твердил с таким почтением, словно это бог.
Моргаузе вдруг вспомнилось, что хоть она и не видела Гвидиона плачущим, но, тем не менее, когда Гарет уехал на юг, ко двору короля Артура, мальчик сильно по нему тосковал. Моргаузе Гарета тоже недоставало: это был единственный человек, который имел влияние на Гвидиона и способен был одним лишь словом призвать мальчика к порядку. С тех пор, как Гарет уехал, не осталось никого, к чьим советам Гвидион прислушивался бы.
— Я думал, что он окажется важным самодовольным глупцом, — сказал Гвидион, — а он совсем не такой. Он так много рассказал мне о маяках, что, наверно, и сам Лот столько не знал. И он сказал, что, когда я подрасту, мне следует приехать ко двору Артура и там, если я буду вести себя как хороший и честный человек, меня посвятят в рыцари.
В глубоко посаженных темных глазах мальчика промелькнула задумчивость.
— Все женщины твердят, что я похож на него — и спрашивают меня, а я злюсь, потому что не знаю, что им ответить. Приемная матушка, — подался вперед Гвидион. Темные мягкие волосы упали на лоб, придав спокойному личику непривычно уязвимое выражение, — скажи мне правду: Ланселет — мой отец? Я подумал, что, может, это и вправду так и потому Гарет так и восхищается им…
«И ты не первый, кто об этом спрашивает, радость моя», — подумала королева, поглаживая мальчика по волосам. Задавая этот вопрос, Гвидион внезапно показался таким маленьким и беззащитным, что Моргауза ответила непривычно мягко:
— Нет, мой маленький. Изо всех мужчин этого королевства твоим отцом мог быть кто угодно, только не Ланселет. Я ведь разузнавала. Весь тот год, когда ты появился на свет, Ланселет провел в Малой Британии — он сражался там бок о бок со своим отцом, королем Баном. Мне тоже приходило в голову нечто подобное, но ты похож на него потому, что Ланселет — племянник твоей матери, равно как и мой.
Гвидион посмотрел на нее недоверчиво, и Моргауза почти что услыхала его мысли: даже если бы она точно знала, что его отец — Ланселет, она все равно сказала бы ему то же самое. В конце концов, он промолвил:
— Возможно, когда-нибудь я лучше отправлюсь не ко двору Артура, а на Авалон. Приемная матушка, ведь моя мать живет сейчас на Авалоне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Наверно, мальчик станет более уязвим, когда начнет интересоваться, что думают о нем девицы. Был он изящен, как потомок волшебного народа, и смугл, как Моргейна, но красив — так же красив, как Ланселет. И, возможно, его видимое безразличие к девицам будет иметь ту же природу, что и у Ланселета. Моргауза на миг задумалась об этом и вновь почувствовала себя униженной. Ланселет… Он был прекраснейшим мужчиной, какого только видела Моргауза за много лет, и она дала ему понять, что даже королева бывает доступна… Но Ланселет сделал вид, будто ничего не понял, и упорно именовал ее «тетушкой». По поведению Ланселета можно было подумать, будто она и вправду старуха, ровесница Вивианы, — хотя она достаточно молода, чтобы приходиться ей дочерью!
Королева завтракала в постели и беседовала со своими дамами о том, что надлежит сделать сегодня. Пока она нежилась среди подушек — ей принесли свежевыпеченные, еще горячие лепешки, а масло в это время года всегда имелось в изобилии, — в опочивальню вошел Гвидион.
— Доброе утро, матушка, — сказал он. — Я набрал для тебя ягод. А в кладовке есть сливки. Если хочешь, я сбегаю и принесу тебе.
Моргауза посмотрела на ягоды в деревянной чаше — душистые, еще не просохшие от росы.
— Ты очень заботлив, сын, — отозвалась она и, усевшись, обняла мальчика и привлекла к себе. Совсем недавно он в подобных случаях забирался к ней под бок, и она угощала его ягодами и горячими лепешками, а зимой кутала в свои меховые одеяла. Ей недоставало этого ощущения — льнущего к ней теплого детского тельца, — но Моргауза считала, что мальчик уже слишком взрослый для этого.
Гвидион отстранился сам и пригладил волосы — он терпеть не мог ходить растрепанным. В этом они были схожи с Моргаузой; она с самого детства отличалась аккуратностью.
— Ты встал в такую рань, милый, и отправился за ягодами, чтобы только порадовать свою старую матушку? — произнесла королева. — Нет, сливок мне не нужно. Ты ведь не хочешь, чтобы я стала толстой, как свинья, верно?
Гвидион склонил голову набок, словно присматривающаяся к чему-то птичка, и задумчиво взглянул на Моргаузу.
— Это неважно, — сказал он. — Ты все равно будешь красивой, даже если растолстеешь. При дворе есть женщины — та же Мара, например. Она не толще тебя, но все вокруг зовут ее «толстой Марой». Но ты почему-то не кажешься такой большой, как на самом деле. Наверно, потому, что всякий, кто посмотрит на тебя, видит только, какая ты красивая. Так что ешь сливки, если тебе хочется, матушка.
«Сколь удивительно слышать такой точный ответ из уст ребенка! Да, мальчик растет и начинает превращаться в мужчину. Пожалуй, он будет подобен Агравейну и никогда не станет особенно высоким — сказывается кровь Древнего народа. И, конечно же, рядом с великаном Гаретом он всегда будет казаться отроком, даже когда ему сравняется двадцать! Мальчик умылся и аккуратно причесался; видно было, что он недавно подстригся».
— Как ты замечательно выглядишь, милый, — сказала Моргауза, когда мальчик быстро и аккуратно взял ягоду из чаши. — Ты сам подровнял себе волосы?
— Нет, — отозвался Гвидион. — Я велел мажордому меня подстричь. Я сказал, что мне надоело ходить лохматым, как собака. Лот всегда был чисто выбрит и аккуратно подстрижен, и Ланселет тоже, пока жил здесь. Я хочу выглядеть, как благородный человек.
— Ты так и выглядишь, радость моя, — сказала Моргауза, глядя на маленькую смуглую руку. Рука была покрыта царапинами и въевшейся грязью, как у всякого непоседливого мальчишки, но Моргауза заметила, что Гвидион явно старательно вымыл руки, вычистил грязь из-под ногтей и подрезал их. — Но почему ты сегодня надел праздничную тунику?
— Почему я надел праздничную тунику? — с невинным видом переспросил Гвидион. — Да, действительно. Ну… — Он на мгновение умолк. Моргауза знала, что, какова бы ни была причина, заставившая его так поступить, — а причина наверняка имелась и, возможно, достаточно серьезная, — она об этом никогда не узнает. В конце концов, мальчик спокойно пояснил:
— Моя другая туника промокла от росы, пока я собирал для тебя ягоды, госпожа. — Затем он вдруг произнес:
— Мне кажется, матушка, что я должен бы возненавидеть сэра Ланселета. Гарет с утра до ночи только о нем и твердил с таким почтением, словно это бог.
Моргаузе вдруг вспомнилось, что хоть она и не видела Гвидиона плачущим, но, тем не менее, когда Гарет уехал на юг, ко двору короля Артура, мальчик сильно по нему тосковал. Моргаузе Гарета тоже недоставало: это был единственный человек, который имел влияние на Гвидиона и способен был одним лишь словом призвать мальчика к порядку. С тех пор, как Гарет уехал, не осталось никого, к чьим советам Гвидион прислушивался бы.
— Я думал, что он окажется важным самодовольным глупцом, — сказал Гвидион, — а он совсем не такой. Он так много рассказал мне о маяках, что, наверно, и сам Лот столько не знал. И он сказал, что, когда я подрасту, мне следует приехать ко двору Артура и там, если я буду вести себя как хороший и честный человек, меня посвятят в рыцари.
В глубоко посаженных темных глазах мальчика промелькнула задумчивость.
— Все женщины твердят, что я похож на него — и спрашивают меня, а я злюсь, потому что не знаю, что им ответить. Приемная матушка, — подался вперед Гвидион. Темные мягкие волосы упали на лоб, придав спокойному личику непривычно уязвимое выражение, — скажи мне правду: Ланселет — мой отец? Я подумал, что, может, это и вправду так и потому Гарет так и восхищается им…
«И ты не первый, кто об этом спрашивает, радость моя», — подумала королева, поглаживая мальчика по волосам. Задавая этот вопрос, Гвидион внезапно показался таким маленьким и беззащитным, что Моргауза ответила непривычно мягко:
— Нет, мой маленький. Изо всех мужчин этого королевства твоим отцом мог быть кто угодно, только не Ланселет. Я ведь разузнавала. Весь тот год, когда ты появился на свет, Ланселет провел в Малой Британии — он сражался там бок о бок со своим отцом, королем Баном. Мне тоже приходило в голову нечто подобное, но ты похож на него потому, что Ланселет — племянник твоей матери, равно как и мой.
Гвидион посмотрел на нее недоверчиво, и Моргауза почти что услыхала его мысли: даже если бы она точно знала, что его отец — Ланселет, она все равно сказала бы ему то же самое. В конце концов, он промолвил:
— Возможно, когда-нибудь я лучше отправлюсь не ко двору Артура, а на Авалон. Приемная матушка, ведь моя мать живет сейчас на Авалоне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84