Но… — он заколебался. — Я слыхал от народа холмов, что в Северном Уэльсе вновь появились король и королева.
— Уриенс? — саркастически рассмеялась Ниниана. — Да он же сам стар, как холмы, Кевин! Что он может сделать для маленького народца?
— Я говорю не об Уриенсе, — сказал Кевин. — Разве ты забыла? Там поселилась Моргейна, и Древний народ признал ее своей королевой. Она будет защищать их, пока жива, — даже от Уриенса. Разве ты забыла, что сын Уриенса учился здесь и носит на запястьях змей?
На миг Ниниана застыла в безмолвии. Наконец она произнесла:
— Да, я забыла об этом. Он ведь не старший сын, и я не думала, что он когда-либо будет править…
— Старший сын глуп, — сказал Кевин, — хотя священники считают, что из него получится достойный преемник отца; с их точки зрения, так оно и есть — он благочестив, недалек и не станет вмешиваться в дела церкви. А второму сыну, Акколону, священники не доверяют именно потому, что он носит на руках змей. А с тех пор, как Моргейна переселилась туда, Акколон вспомнил об этом, и служит ей как своей королеве. И для народа холмов она тоже останется королевой, кто бы там ни сидел на троне в соответствии с обычаями римлян. По представлениям Древнего народа, король — это тот, кто каждый год умирает в облике оленя. Королева же вечна. Возможно, в конце концов, Моргейна завершит то, что не успела исполнить Вивиана.
Ниниана с отстраненным удивлением заметила промелькнувшие в собственном голосе нотки горечи.
— Кевин, с того момента, как Вивиана умерла и меня посадили на этот трон, мне ни на день не давали забыть, что я — не Вивиана, что по сравнению с Вивианой я полное ничтожество. Даже Врана неотступно следует за мной, и хоть она и молчит, я читаю в ее глазах:» Ты — не Вивиана. Ты не сможешь завершить дело, над которым всю жизнь трудилась Вивиана «. Я прекрасно все это знаю — что меня избрали лишь потому, что я последняя из рода Талиесина, что никого лучше не нашлось, что в моих жилах не течет царственная кровь королев Авалона! Да, я не Вивиана и Моргейна, но я исполняю свой долг. Я верна своим обетам — неужто это ничего не значит?
— Владычица, — мягко произнес Кевин, — такие жрицы, как Вивиана, являются в мир лишь раз во много столетий — даже здесь, на Авалоне. И ее царствование было долгим: она правила Авалоном девяносто три года, и мало кто из нас помнит, что было до того. Любая жрица, наследовавшая ей, невольно будет чувствовать себя ничтожной по сравнению со своей великой предшественницей. Тебе не в чем себя упрекнуть. Ты верна своим обетам.
— А Моргейна своих не сдержала, — не удержалась Ниниана.
— Это верно. Но она принадлежит к королевскому роду Авалона, и она родила наследника Короля-Оленя. Не нам ее судить.
— Ты защищаешь ее потому, что был ее любовником! — взорвалась Ниниана.
Кевин поднял голову, и Ниниана не закончила фразу. Глубоко посаженные глаза мерлина были синими, словно сердцевина пламени. Он негромко произнес:
— Владычица, ты ищешь ссоры со мной? Это давно уже осталось в прошлом. Когда мы с Моргейной виделись в последний раз, она обозвала меня предателем и прогнала, осыпав такими оскорблениями, каких ни один мужчина простить не сможет, если только у него в жилах течет кровь, а не вода. Неужто ты думаешь, что после такого я смогу любить ее? Но все же не нам с тобой судить ее. Ты — Владычица Озера. А Моргейна — моя королева и королева Авалона. Она вершит свой труд в мире, точно так же, как ты вершишь свой здесь, а я свой — там, куда ведут меня боги. А нынешней весной они привели меня в страну болот, и там, при дворе одного сакса, что именовал себя королем под рукой Артура, я увидел Гвидиона.
За годы подготовки Ниниана научилась, сохранять бесстрастное выражение лица; но она знала, что Кевин, прошедший точно такую же подготовку, заметит, что сейчас эта бесстрастность требует от нее немалых усилий, и чувствовала, что проницательный взгляд мерлина сможет проникнуть под эту маску. Ей хотелось распросить Кевина о новостях, но вместо этого она лишь сказала:
— Моргауза сообщила мне, что он приобрел некоторые познания в стратегии и хорошо показал себя в битве. Но чему еще он может научиться у этих варваров, готовых скорее вышибать друг другу мозги своими здоровенными дубинами, чем пускать эти мозги в ход? Я знаю, что он отправился на юг, в саксонские королевства, лишь потому, что в одном из них захотели иметь при дворе друида, который умел бы читать, писать, считать и составлять карты. Гвидион сказал мне, что хочет получить закалку в войне, которая проходит не на глазах у Артура, и потому я думаю, что это было его собственное желание. Хотя здесь и установился мир, эти народы постоянно дерутся между собой… Есть ли у саксов хоть какой-нибудь бог, который занимался бы чем-нибудь помимо войн и сражений?
— Они прозвали Гвидиона Мордредом — на их языке это значит» Злой Советчик «. Для них это похвала — они имеют в виду, что его советы приносят зло их врагам. Саксы дают прозвище каждому гостю. Например, Ланселета они прозвали Эль-фийской Стрелой.
— Среди саксов любой друид, даже самый молодой, будет казаться мудрецом — при их-то тупости! А Гвидион действительно умен! Еще мальчишкой он мог придумать десяток ответов на любой вопрос!
— Да, он умен, — медленно произнес Кевин, — и прекрасно знает, как заставить любить себя. Это я видел. Например, меня он встретил с распростертыми объятьями, словно любимого дядюшку, сразу принялся твердить, как приятно вдали от Авалона встретить знакомое лицо, оказал мне множество услуг — словно он и вправду любит меня всей душой.
— Но ведь ему и вправду одиноко там, а ты был словно весточка из дома, — сказала Ниниана.
Кевин нахмурился, глотнул вина, потом отставил кубок в сторону и снова позабыл о нем.
— Насколько далеко Гвидион продвинулся в изучении магии?
— Он носит змей, — ответила Ниниана.
— Это с равным успехом может означать и очень много, и очень мало, — сказал Кевин. — Уж тебе-то следовало бы это знать…
И хотя слова его были совершенно невинны, Ниниана почувствовала себя уязвленной. Действительно, жрица с полумесяцем на лбу могла быть Вивианой — а могла быть всего лишь ею.
— Он вернется к празднику летнего солнцестояния, — сказала Ниниана, — чтобы стать королем Авалона, этого государства, преданного Артуром. Теперь, когда Гвидион достиг зрелости…
— Он еще не готов к тому, чтобы стать королем, — возразил Кевин.
— Ты сомневаешься в его храбрости? Или в его верности?..
— А! — небрежно отмахнулся Кевин. — Храбрость! Храбрость и ум… Нет, если я в чем и сомневаюсь, так это в сердце Гвидиона. Я не могу читать в нем. И он — не Артур.
— Тем лучше для Авалона! — вспыхнула Ниниана. — Хватит с нас отступников, которые сперва клянутся в верности Авалону, а потом забывают клятвы, данные народу холмов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Уриенс? — саркастически рассмеялась Ниниана. — Да он же сам стар, как холмы, Кевин! Что он может сделать для маленького народца?
— Я говорю не об Уриенсе, — сказал Кевин. — Разве ты забыла? Там поселилась Моргейна, и Древний народ признал ее своей королевой. Она будет защищать их, пока жива, — даже от Уриенса. Разве ты забыла, что сын Уриенса учился здесь и носит на запястьях змей?
На миг Ниниана застыла в безмолвии. Наконец она произнесла:
— Да, я забыла об этом. Он ведь не старший сын, и я не думала, что он когда-либо будет править…
— Старший сын глуп, — сказал Кевин, — хотя священники считают, что из него получится достойный преемник отца; с их точки зрения, так оно и есть — он благочестив, недалек и не станет вмешиваться в дела церкви. А второму сыну, Акколону, священники не доверяют именно потому, что он носит на руках змей. А с тех пор, как Моргейна переселилась туда, Акколон вспомнил об этом, и служит ей как своей королеве. И для народа холмов она тоже останется королевой, кто бы там ни сидел на троне в соответствии с обычаями римлян. По представлениям Древнего народа, король — это тот, кто каждый год умирает в облике оленя. Королева же вечна. Возможно, в конце концов, Моргейна завершит то, что не успела исполнить Вивиана.
Ниниана с отстраненным удивлением заметила промелькнувшие в собственном голосе нотки горечи.
— Кевин, с того момента, как Вивиана умерла и меня посадили на этот трон, мне ни на день не давали забыть, что я — не Вивиана, что по сравнению с Вивианой я полное ничтожество. Даже Врана неотступно следует за мной, и хоть она и молчит, я читаю в ее глазах:» Ты — не Вивиана. Ты не сможешь завершить дело, над которым всю жизнь трудилась Вивиана «. Я прекрасно все это знаю — что меня избрали лишь потому, что я последняя из рода Талиесина, что никого лучше не нашлось, что в моих жилах не течет царственная кровь королев Авалона! Да, я не Вивиана и Моргейна, но я исполняю свой долг. Я верна своим обетам — неужто это ничего не значит?
— Владычица, — мягко произнес Кевин, — такие жрицы, как Вивиана, являются в мир лишь раз во много столетий — даже здесь, на Авалоне. И ее царствование было долгим: она правила Авалоном девяносто три года, и мало кто из нас помнит, что было до того. Любая жрица, наследовавшая ей, невольно будет чувствовать себя ничтожной по сравнению со своей великой предшественницей. Тебе не в чем себя упрекнуть. Ты верна своим обетам.
— А Моргейна своих не сдержала, — не удержалась Ниниана.
— Это верно. Но она принадлежит к королевскому роду Авалона, и она родила наследника Короля-Оленя. Не нам ее судить.
— Ты защищаешь ее потому, что был ее любовником! — взорвалась Ниниана.
Кевин поднял голову, и Ниниана не закончила фразу. Глубоко посаженные глаза мерлина были синими, словно сердцевина пламени. Он негромко произнес:
— Владычица, ты ищешь ссоры со мной? Это давно уже осталось в прошлом. Когда мы с Моргейной виделись в последний раз, она обозвала меня предателем и прогнала, осыпав такими оскорблениями, каких ни один мужчина простить не сможет, если только у него в жилах течет кровь, а не вода. Неужто ты думаешь, что после такого я смогу любить ее? Но все же не нам с тобой судить ее. Ты — Владычица Озера. А Моргейна — моя королева и королева Авалона. Она вершит свой труд в мире, точно так же, как ты вершишь свой здесь, а я свой — там, куда ведут меня боги. А нынешней весной они привели меня в страну болот, и там, при дворе одного сакса, что именовал себя королем под рукой Артура, я увидел Гвидиона.
За годы подготовки Ниниана научилась, сохранять бесстрастное выражение лица; но она знала, что Кевин, прошедший точно такую же подготовку, заметит, что сейчас эта бесстрастность требует от нее немалых усилий, и чувствовала, что проницательный взгляд мерлина сможет проникнуть под эту маску. Ей хотелось распросить Кевина о новостях, но вместо этого она лишь сказала:
— Моргауза сообщила мне, что он приобрел некоторые познания в стратегии и хорошо показал себя в битве. Но чему еще он может научиться у этих варваров, готовых скорее вышибать друг другу мозги своими здоровенными дубинами, чем пускать эти мозги в ход? Я знаю, что он отправился на юг, в саксонские королевства, лишь потому, что в одном из них захотели иметь при дворе друида, который умел бы читать, писать, считать и составлять карты. Гвидион сказал мне, что хочет получить закалку в войне, которая проходит не на глазах у Артура, и потому я думаю, что это было его собственное желание. Хотя здесь и установился мир, эти народы постоянно дерутся между собой… Есть ли у саксов хоть какой-нибудь бог, который занимался бы чем-нибудь помимо войн и сражений?
— Они прозвали Гвидиона Мордредом — на их языке это значит» Злой Советчик «. Для них это похвала — они имеют в виду, что его советы приносят зло их врагам. Саксы дают прозвище каждому гостю. Например, Ланселета они прозвали Эль-фийской Стрелой.
— Среди саксов любой друид, даже самый молодой, будет казаться мудрецом — при их-то тупости! А Гвидион действительно умен! Еще мальчишкой он мог придумать десяток ответов на любой вопрос!
— Да, он умен, — медленно произнес Кевин, — и прекрасно знает, как заставить любить себя. Это я видел. Например, меня он встретил с распростертыми объятьями, словно любимого дядюшку, сразу принялся твердить, как приятно вдали от Авалона встретить знакомое лицо, оказал мне множество услуг — словно он и вправду любит меня всей душой.
— Но ведь ему и вправду одиноко там, а ты был словно весточка из дома, — сказала Ниниана.
Кевин нахмурился, глотнул вина, потом отставил кубок в сторону и снова позабыл о нем.
— Насколько далеко Гвидион продвинулся в изучении магии?
— Он носит змей, — ответила Ниниана.
— Это с равным успехом может означать и очень много, и очень мало, — сказал Кевин. — Уж тебе-то следовало бы это знать…
И хотя слова его были совершенно невинны, Ниниана почувствовала себя уязвленной. Действительно, жрица с полумесяцем на лбу могла быть Вивианой — а могла быть всего лишь ею.
— Он вернется к празднику летнего солнцестояния, — сказала Ниниана, — чтобы стать королем Авалона, этого государства, преданного Артуром. Теперь, когда Гвидион достиг зрелости…
— Он еще не готов к тому, чтобы стать королем, — возразил Кевин.
— Ты сомневаешься в его храбрости? Или в его верности?..
— А! — небрежно отмахнулся Кевин. — Храбрость! Храбрость и ум… Нет, если я в чем и сомневаюсь, так это в сердце Гвидиона. Я не могу читать в нем. И он — не Артур.
— Тем лучше для Авалона! — вспыхнула Ниниана. — Хватит с нас отступников, которые сперва клянутся в верности Авалону, а потом забывают клятвы, данные народу холмов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84