— Я не знаю.
Моргауза нахмурилась… Опять этот до странности взрослый приемыш заставил ее говорить с собой, как с мужчиной. Ей вдруг подумалось, что теперь, с кончиной Лота, Гвидион был единственным во всем дворце человеком, с которым она хотя бы время от времени говорила, как взрослый со взрослым! О да, ночью, в ее постели, Лохланн вел себя как мужчина, но с ним так же невозможно было поговорить, как с каким-нибудь пастухом или служанкой!
— А теперь иди, Гвидион, иди, милый. Я собираюсь одеваться…
— Почему я должен уходить? — спросил мальчик. — Я все равно еще с пяти лет знаю, как ты выглядишь.
— Но теперь ты стал старше, — ответила Моргауза, внезапно вновь ощутив былую беспомощность. — Тебе уже не подобает оставаться здесь, когда я одеваюсь.
— Неужто тебя так сильно волнует, что подобает делать, а что нет, приемная матушка? — отпарировал Гвидион. Его взгляд остановился на подушке, все еще сохраняющей вмятину, оставленную головой Лохланна. Моргауза ощутила внезапную вспышку раздражения и гнева: он загнал ее в ловушку, словно взрослый мужчина, словно друид!
— Я не обязана перед тобой отчитываться, Гвидион! — отрезала она.
— А разве я сказал, что обязана? — Взгляд мальчишки был исполнен оскорбленной невинности. — Но раз я стал старше, мне нужно будет знать о женщинах больше, чем я знал в детстве, верно? Вот я и хотел остаться и поговорить.
— Ну, оставайся, оставайся, если хочешь, — сказала Моргауза, — только отвернись. Нечего тут на меня глазеть, сэр Бесстыдник!
Гвидион послушно отвернулся, но, когда королева встала и жестом велела одной из дам подать ей платье, он сказал:
— Нет, лучше надень синее платье, матушка, новое, которое только что соткали, и темно-оранжевый плащ.
— Это что же, ты теперь будешь давать советы, как мне следует одеваться? Как это понимать?
— Мне нравится, когда ты одеваешься, как подобает красивой даме и королеве, — настойчиво произнес Гвидион. — И вели им уложить твои волосы в высокую прическу и украсить золотой цепочкой — ладно, матушка? Сделай мне приятное.
— С чего это вдруг тебе захотелось, чтобы я наряжалась, словно в праздник середины лета? Я что, должна сидеть и прясть шерсть в своем лучшем платье? Мои дамы будут смеяться надо мной, дитя!
— Пускай себе смеются, — не унимался Гвидион. — Разве ты не можешь надеть свое лучшее платье, чтоб порадовать меня? И кто знает, что может случиться за день? Может, ты еще будешь рада, что так нарядилась.
Рассмеявшись, Моргауза сдалась.
— Ну, как тебе угодно. Раз тебе хочется, чтобы я разоделась, словно на празднество, то так тому и быть… Тогда мы устроим свой собственный праздник! Думаю, нужно приказать, чтоб на кухне испекли для этого воображаемого празднества медовые пироги…
«В конце концов, это всего лишь ребенок, — подумала Моргауза. — Он надеется таким образом заполучить побольше сладостей. Но, с другой стороны, почему бы и нет ? Он ведь принес мне ягод!»
— Ну, так как, Гвидион, потребовать ли мне на ужин медовый пирог?
Гвидион повернулся. Платье королевы еще не было зашнуровано, и Моргауза заметила, как его взгляд на мгновение прикипел к ее белой груди.
«Впрочем, не такой уж он ребенок».
Но Гвидион произнес лишь:
— Я всегда рад медовому пирогу. Но, может, мы еще сделаем на обед печеную рыбу?
— Чтобы у нас была рыба, — отозвалась Моргауза, — тебе придется снова сменить тунику и наловить ее самому. Все мужчины сейчас заняты севом.
— Я попрошу Лохланна, — быстро отозвался мальчик, — для него это будет настоящий праздник. А он заслужил праздник — ведь, правда, матушка? Ты им довольна?
«Глупость какая! — подумала Моргауза. — Не хватало еще, чтоб мальчишка его возраста вогнал меня в краску!»
— Если ты хочешь отправить Лохланна за рыбой, милый, так отправь. Думаю, сегодня его можно отпустить.
Хотелось бы ей знать, что на самом деле, на уме у Гвидиона. Зачем он нарядился в праздничную тунику и почему убедил ее надеть лучшее платье и позаботиться о хорошем обеде? Моргауза позвала домоправительницу и сказала:
— Юный Гвидион хочет медового пирога. Позаботься.
— Конечно, будет ему пирог, — отозвалась домоправительница, покровительственно глядя на Гвидиона. — Только гляньте на его личико — настоящий ангел.
«Вот с кем бы я его никогда не сравнила, так это с ангелом», — подумала Моргауза, но все-таки велела служанке уложить ей волосы в высокую прическу. Возможно, она так никогда и не узнает, что же затеял Гвидион.
День тянулся привычным чередом. Время от времени Моргауза задумывалась, не обладает ли Гвидион Зрением; но мальчик никогда не проявлял ни одного из признаков, а когда однажды королева спросила его напрямик, он повел себя так, словно понятия не имел, о чем идет речь. А если бы он обладал Зрением, то непременно бы хоть разок этим похвастался, подумала Моргауза.
А, пустое. По каким-то невразумительным причинам, понятным лишь ребенку, Гвидиону захотелось праздника, и он подбил королеву на это дело. Несомненно, после отъезда Гарета Гвидиону было одиноко — у него имелось мало общего с остальными сыновьями Лота. Насколько знала Моргауза, у него не было ни страсти Гарета к оружию и всяческим рыцарским забавам, ни музыкального дара Моргейны, хотя голос у него был приятным, и иногда, взявшись за свирель наподобие той, на которой играют мальчишки-пастухи, Гвидион извлекал из нее странные, печальные мелодии. Но он не относился к этому с тем пылом, как Моргейна: та охотно просиживала бы за своей арфой целыми днями, будь у нее такая возможность.
Однако у мальчика был живой, цепкий ум. Когда ему сравнялось три года, Лот послал за ученым священником с Ионы; тот поселился у них в доме и научил мальчика читать. Лот велел было священнику поучить и Гарета тоже, но тому книги не давались. Гарет послушно сражался с письменной речью и с латынью, но все эти нацарапанные на бумаге значки и загадочный язык древних римлян держались у него в голове не лучше, чем у Гавейна, — да и не лучше, чем у самой Моргаузы, если уж на то пошло. Агравейн был достаточно смышлен — он ведал всеми счетами и расходами; у него был настоящий дар во всем, что касалось цифр и подсчетов. Но Гвидион, казалось, мгновенно впитывал каждую крупицу знаний. Через год он мог читать не хуже самого священника и говорил на латыни, словно один из императоров древности, и Моргауза впервые задумалась: а может, правду говорят друиды, утверждая, что мы возрождаемся снова и снова и с каждой жизнью узнаем все больше?
«Его отец мог бы гордиться таким сыном, — подумала Моргауза. — А у Артура нет сыновей от его королевы. Настанет день — да, настанет, — когда я раскрою Артуру эту тайну, и тогда король будет у меня в руках».
Эта мысль от души позабавила Моргаузу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84