Ведь меня она любит ничуть не больше, чем Кевина.
— Как ты можешь так говорить?! — возмутился Артур. — Ты же знаешь, что я всем сердцем люблю тебя. Уриенс — хороший человек, и он, насколько я вижу, души в тебе не чает; он готов ловить каждое твое слово! Я хотел найти тебе доброго мужа, Моргейна, который уже имел бы сыновей и не стал бы упрекать тебя за то, что ты не в силах подарить ему детей. И сегодня для меня было истинной радостью принять твоего юного пасынка в число соратников. Чего же тебе еще нужно, сестра?
— А и вправду, — согласилась Моргейна. — Чего еще может пожелать женщина, кроме доброго мужа, годящегося ей в деды, и захолустного королевства, чтобы править им. Наверно, мне бы следовало на коленях благодарить тебя за такое благодеяние, брат мой!
Артур попытался взять ее за руку.
— Но ведь я и вправду поступил так, стараясь порадовать тебя, сестра моя. Да, Уриенс слишком стар для тебя, но ведь он не будет жить вечно. Я действительно думал, что ты будешь счастлива.
« Несомненно, — подумала Моргейна, — он говорит чистую правду — как сам ее понимает. Ну как человек может быть столь мудрым и справедливым королем и иметь столь мало воображения? Или, может, в том и заключается тайна его царствования, что Артур придерживается простых истин и не ищет большего? Уж не этим ли его привлекло христианство — своей простотой и простыми немногочисленными заповедями?
— Мне хочется, чтобы все были счастливы, — сказал Артур, и Моргейна поняла, что в этом и вправду заключалась самая суть его характера; он действительно старался сделать всех счастливыми — всех, вплоть до последнего своего подданного. Он не стал пресекать связь Гвенвифар и Ланселета, потому что знал, что его королева будет несчастна, если разлучить ее с Ланселетом; и точно так же он не мог причинить боль Гвенвифар, взяв себе другую жену или любовницу, чтобы та родила ему сына, которого не смогла родить она.
«Он недостаточно безжалостен для Верховного короля», — подумала Моргейна, пытаясь при этом слушать печальные песни Друстана. Артур перевел разговор на свинцовые и оловянные рудники Корнуолла: нужно будет съездить посмотреть на них, пускай герцог Марк знает, что он — не правитель этой страны; и, несомненно, они с Изоттой подружатся, ведь они обе так любят музыку — посмотри, как внимательно она слушает Друстана…
«Она не может оторвать глаз от него отнюдь не из любви к музыке», — подумала Моргейна, но не стала этого говорить. Она подумала о четырех королевах, сидящих за этим столом, и вздохнула. Изотта не сводит глаз с Друстана — и кто упрекнет ее за это? Герцог Марк стар и угрюм, а своим пронзительным, недобрым взглядом он напоминает Лота Оркнейского. Моргауза подозвала к себе Ламорака и принялась что-то шептать ему на ухо; что ж, кто упрекнет ее за это? Ее выдали за Лота — а Лот был отнюдь не подарком, — когда ей было всего четырнадцать лет, и все то время, что они жили с Лотом, Моргауза всегда щадила его самолюбие и не заводила любовников в открытую. «Да я и сама не лучше их: я ласкаю Уриенса, а стоит ему отвернуться, как я ныряю в постель к Акколону, оправдываясь тем, что он — мой жрец…»
Есть ли на свете хоть одна женщина, что вела бы себя иначе? Гвенвифар — Верховная королева, но она первой завела любовника… Сердце Моргейны закаменело. Ее, и Моргаузу, и Изотту выдали замуж за стариков — что ж, такова жизнь. Но Гвенвифар была женой красивого мужчины, лишь ненамного старше ее самой, и Верховного короля к тому же — чем она-то была недовольна?
Друстан отложил арфу, поклонился и взял рог с вином, чтобы промочить пересохшее горло.
— Я не в силах больше петь, — сказал он, — но я буду только рад, если леди Моргейна согласится взять мою арфу. Я слыхал, что леди искусно на ней играет.
— Действительно, дитя, спой нам, — попросила Моргауза, и Артур пылко поддержал ее просьбу.
— И вправду, я так давно не слышал, как ты поешь — а твой голос и поныне кажется мне прекраснейшим в мире… возможно, потому, что это был первый голос, который я помню, — сказал Артур. — Кажется, ты пела мне колыбельные, когда я еще даже толком не умел разговаривать, да и ты сама была тогда ребенком. Такой я тебя и запомнил, Моргейна, — добавил он, и в глазах его промелькнула такая боль, что Моргейна опустила голову.
«Может быть, именно этого и не может простить мне Гвенвифар — что для него мой облик сливается с ликом Богини?»
Она взяла арфу Друстана и склонилась над струнами, поочередно трогая их.
— Она настроена не так, как моя, — сказала Моргейна, перебирая струны, потом подняла голову, заслышав какой-то шум, донесшийся из-за двери. Пропела труба — в помещении ее звук казался слишком хриплым и пронзительным, — и раздался стук подкованных сапог. Артур привстал с трона и снова опустился на место, когда в зал размашистым шагом вошли четверо мужчин, вооруженные мечами и щитами.
Эти четверо были облачены в римские шлемы — Моргейна видела такие: пара подобных шлемов сохранилась на Авалоне, — короткие воинские туники и доспехи римского образца; за плечами у них вились красные плащи. Моргейна даже сморгнула, дадбы убедиться, что глаза не подводят ее: казалось, будто это явились из прошлого воскресшие римские легионеры. Один из них держал шест с прикрепленным к нему позолоченным изображением орла.
— Артур, герцог Британии! — громко провозгласил один из новоприбывших. — Мы принесли тебе послание от Луция, императора Рима!
Артур поднялся с трона и сделал единственный шаг навстречу воинам в наряде легионеров.
— Я не герцог Британии, а Верховный король, — спокойно произнес он, — и я не знаю никакого императора Луция. Рим пал и находится в руках варваров, — и, как я вижу, самозванцев. Впрочем, не следует наказывать псов за дерзкую выходку их хозяина. Можете огласить свое послание.
— Я — Кастор, центурион легиона «Валерия Виктрикс», «Победоносный орел», — произнес все тот же мужчина. — В Галлии вновь собираются легионы под знаменем Луция Валерия, императора Рима. Вот что Луций велел передать тебе, Артур, герцог Британии: ты можешь продолжать править, сохраняя свой титул, если в течение шести недель отошлешь ему имперскую дань, которая должна включать в себя сорок унций золота, две дюжины британских жемчужин, по три повозки железа, олова и свинца, сто ярдов шерстяной ткани и сто рабов.
Ланселет вскочил со своего места и встал рядом с королем.
— Мой лорд Артур, — воскликнул он, — позволь мне вышвырнуть отсюда этих наглых псов — пускай они с визгом бегут к этому недоумку Луцию и скажут ему, что если он хочет получить дань с Британии, то может прийти и попытаться ее взять!
— Подожди, Ланселет, — все так же спокойно сказал Артур, улыбнувшись другу. — Не стоит так говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Как ты можешь так говорить?! — возмутился Артур. — Ты же знаешь, что я всем сердцем люблю тебя. Уриенс — хороший человек, и он, насколько я вижу, души в тебе не чает; он готов ловить каждое твое слово! Я хотел найти тебе доброго мужа, Моргейна, который уже имел бы сыновей и не стал бы упрекать тебя за то, что ты не в силах подарить ему детей. И сегодня для меня было истинной радостью принять твоего юного пасынка в число соратников. Чего же тебе еще нужно, сестра?
— А и вправду, — согласилась Моргейна. — Чего еще может пожелать женщина, кроме доброго мужа, годящегося ей в деды, и захолустного королевства, чтобы править им. Наверно, мне бы следовало на коленях благодарить тебя за такое благодеяние, брат мой!
Артур попытался взять ее за руку.
— Но ведь я и вправду поступил так, стараясь порадовать тебя, сестра моя. Да, Уриенс слишком стар для тебя, но ведь он не будет жить вечно. Я действительно думал, что ты будешь счастлива.
« Несомненно, — подумала Моргейна, — он говорит чистую правду — как сам ее понимает. Ну как человек может быть столь мудрым и справедливым королем и иметь столь мало воображения? Или, может, в том и заключается тайна его царствования, что Артур придерживается простых истин и не ищет большего? Уж не этим ли его привлекло христианство — своей простотой и простыми немногочисленными заповедями?
— Мне хочется, чтобы все были счастливы, — сказал Артур, и Моргейна поняла, что в этом и вправду заключалась самая суть его характера; он действительно старался сделать всех счастливыми — всех, вплоть до последнего своего подданного. Он не стал пресекать связь Гвенвифар и Ланселета, потому что знал, что его королева будет несчастна, если разлучить ее с Ланселетом; и точно так же он не мог причинить боль Гвенвифар, взяв себе другую жену или любовницу, чтобы та родила ему сына, которого не смогла родить она.
«Он недостаточно безжалостен для Верховного короля», — подумала Моргейна, пытаясь при этом слушать печальные песни Друстана. Артур перевел разговор на свинцовые и оловянные рудники Корнуолла: нужно будет съездить посмотреть на них, пускай герцог Марк знает, что он — не правитель этой страны; и, несомненно, они с Изоттой подружатся, ведь они обе так любят музыку — посмотри, как внимательно она слушает Друстана…
«Она не может оторвать глаз от него отнюдь не из любви к музыке», — подумала Моргейна, но не стала этого говорить. Она подумала о четырех королевах, сидящих за этим столом, и вздохнула. Изотта не сводит глаз с Друстана — и кто упрекнет ее за это? Герцог Марк стар и угрюм, а своим пронзительным, недобрым взглядом он напоминает Лота Оркнейского. Моргауза подозвала к себе Ламорака и принялась что-то шептать ему на ухо; что ж, кто упрекнет ее за это? Ее выдали за Лота — а Лот был отнюдь не подарком, — когда ей было всего четырнадцать лет, и все то время, что они жили с Лотом, Моргауза всегда щадила его самолюбие и не заводила любовников в открытую. «Да я и сама не лучше их: я ласкаю Уриенса, а стоит ему отвернуться, как я ныряю в постель к Акколону, оправдываясь тем, что он — мой жрец…»
Есть ли на свете хоть одна женщина, что вела бы себя иначе? Гвенвифар — Верховная королева, но она первой завела любовника… Сердце Моргейны закаменело. Ее, и Моргаузу, и Изотту выдали замуж за стариков — что ж, такова жизнь. Но Гвенвифар была женой красивого мужчины, лишь ненамного старше ее самой, и Верховного короля к тому же — чем она-то была недовольна?
Друстан отложил арфу, поклонился и взял рог с вином, чтобы промочить пересохшее горло.
— Я не в силах больше петь, — сказал он, — но я буду только рад, если леди Моргейна согласится взять мою арфу. Я слыхал, что леди искусно на ней играет.
— Действительно, дитя, спой нам, — попросила Моргауза, и Артур пылко поддержал ее просьбу.
— И вправду, я так давно не слышал, как ты поешь — а твой голос и поныне кажется мне прекраснейшим в мире… возможно, потому, что это был первый голос, который я помню, — сказал Артур. — Кажется, ты пела мне колыбельные, когда я еще даже толком не умел разговаривать, да и ты сама была тогда ребенком. Такой я тебя и запомнил, Моргейна, — добавил он, и в глазах его промелькнула такая боль, что Моргейна опустила голову.
«Может быть, именно этого и не может простить мне Гвенвифар — что для него мой облик сливается с ликом Богини?»
Она взяла арфу Друстана и склонилась над струнами, поочередно трогая их.
— Она настроена не так, как моя, — сказала Моргейна, перебирая струны, потом подняла голову, заслышав какой-то шум, донесшийся из-за двери. Пропела труба — в помещении ее звук казался слишком хриплым и пронзительным, — и раздался стук подкованных сапог. Артур привстал с трона и снова опустился на место, когда в зал размашистым шагом вошли четверо мужчин, вооруженные мечами и щитами.
Эти четверо были облачены в римские шлемы — Моргейна видела такие: пара подобных шлемов сохранилась на Авалоне, — короткие воинские туники и доспехи римского образца; за плечами у них вились красные плащи. Моргейна даже сморгнула, дадбы убедиться, что глаза не подводят ее: казалось, будто это явились из прошлого воскресшие римские легионеры. Один из них держал шест с прикрепленным к нему позолоченным изображением орла.
— Артур, герцог Британии! — громко провозгласил один из новоприбывших. — Мы принесли тебе послание от Луция, императора Рима!
Артур поднялся с трона и сделал единственный шаг навстречу воинам в наряде легионеров.
— Я не герцог Британии, а Верховный король, — спокойно произнес он, — и я не знаю никакого императора Луция. Рим пал и находится в руках варваров, — и, как я вижу, самозванцев. Впрочем, не следует наказывать псов за дерзкую выходку их хозяина. Можете огласить свое послание.
— Я — Кастор, центурион легиона «Валерия Виктрикс», «Победоносный орел», — произнес все тот же мужчина. — В Галлии вновь собираются легионы под знаменем Луция Валерия, императора Рима. Вот что Луций велел передать тебе, Артур, герцог Британии: ты можешь продолжать править, сохраняя свой титул, если в течение шести недель отошлешь ему имперскую дань, которая должна включать в себя сорок унций золота, две дюжины британских жемчужин, по три повозки железа, олова и свинца, сто ярдов шерстяной ткани и сто рабов.
Ланселет вскочил со своего места и встал рядом с королем.
— Мой лорд Артур, — воскликнул он, — позволь мне вышвырнуть отсюда этих наглых псов — пускай они с визгом бегут к этому недоумку Луцию и скажут ему, что если он хочет получить дань с Британии, то может прийти и попытаться ее взять!
— Подожди, Ланселет, — все так же спокойно сказал Артур, улыбнувшись другу. — Не стоит так говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84