Но подвластные мне короли требуют… жизнь — штука ненадежная, и я должен назвать имя наследника. Когда родится наш первый сын, милая, можно будет считать, будто сегодняшнего дня никогда и не было, и я уверен, что юный Галахад не станет оспаривать трон у своего кузена, а будет преданно служить ему, как Гавейн служит мне…
« Может, это даже и правда «, — подумала Гвенвифар, поддаваясь нежным ласкам мужа. О таком даже рассказывается в Библии: взять хоть мать Иоанна Крестителя, кузена Девы — Бог отворил ей чрево, когда она давным-давно вышла из детородного возраста. А ей, Гвенвифар, даже нет еще тридцати… И Ланселет как-то говорил, что мать родила его осле тридцати. Может, на этот раз, после стольких лет, она наконец-то поднимется с супружеского ложа, неся в себе сына. И теперь, когда она научилась не просто подчиняться, как надлежит послушной жене, но и получать удовольствие от его прикосновений, от заполняющего ее мужского естества, она, конечно же, стала мягче, и ей легче будет зачать и выносить ребенка…
Несомненно, это оказалось только к лучшему, что три года назад, когда она носила дитя Ланселета, что-то пошло не так… у нее трижды не пришли месячные, и она сказала кое-кому из своих дам, что ждет ребенка; но затем, три месяца спустя, когда плоду следовало начинать шевелиться, оказалось, что на самом деле ничего нет… но конечно же, теперь, с тем новым теплом, что она ощутила в себе после пробуждения, на этот раз все пойдет так, как она хочет. И Элейна не сможет больше злорадствовать и торжествовать над нею… Элейне удалось некоторое время побыть матерью наследника короля — но она, Гвенвифар, станет матерью сына короля…
Чуть позднее, когда они одевались, Гвенвифар сказала нечто в этом роде, и Артур обеспокоенно взглянул на нее.
— Неужто жена Ланселета относится к тебе с пренебрежением, Гвен? Мне казалось, что вы с ней подруги…
— О да, мы и вправду подруги, — отозвалась Гвенвифар, сморгнув слезы, — но с женщинами всегда так… женщины, имеющие сыновей, всегда считают себя лучше бесплодных женщин. Даже жена свинопаса, родив ребенка, будет с презрением и жалостью думать о королеве, не способной подарить своему лорду даже одного-единственного сына.
Артур поцеловал ее в шею.
— Не плачь, солнышко, не нужно. Ты лучше всех на свете. Ни одна женщина не сравнится с тобой, даже если родит мне дюжину сыновей.
— В самом деле? — переспросила Гвенвифар, и в голосе ее проскользнула легкая издевка. — А ведь я — всего лишь часть сделки. Мой отец дал тебе сотню конных рыцарей и меня в придачу, — и ты послушно принял меня, чтоб получить воинов — но я оказалась скверным товаром…
Артур с недоверием взглянул на нее.
— Неужто ты все эти годы не можешь мне этого простить, моя Гвен? Но ведь ты же должна знать, что с того самого мига, как я впервые взглянул на тебя, уже никто не будет мне милее, чем ты! — сказал он и обнял ее. Гвенвифар застыла, борясь со слезами, и Артур поцеловал ее в уголок глаза. — Гвен, Гвен, как ты могла так подумать! Ты — моя жена, моя возлюбленная, моя ненаглядная, и никакие силы нас не разлучат. Если бы мне нужна была племенная кобыла, способная рожать сыновей — их бы уже было предостаточно, видит Бог!
— Но ты их так и не завел, — отозвалась Гвенвифар все так же холодно и натянуто. — Я с радостью взяла бы твоего сына на воспитание и вырастила его как твоего наследника. Но ты полагаешь, что я недостойна воспитывать твоего сына… и это ты толкнул меня в объятия Ланселета…
— О, моя Гвен, — жалобно, словно наказанный мальчишка, произнес Артур. — Так ты не можешь простить мне этого давнего безумия? Я был пьян, и мне показалось, что ты неравнодушна к Ланселету… Мне подумалось, что это доставит тебе удовольствие и что если это вправду я повинен в том, что ты не можешь забеременеть, то ты родишь ребенка от человека, столь близкого мне, что я с легким сердцем смогу назвать плод той ночи своим наследником. Но по большей части это произошло из-за того, что я был пьян…
— Иногда мне кажется, — с каменным лицом произнесла Гвенвифар, — что Ланселета ты любишь больше, чем меня. Можешь ли ты чистосердечно сказать, что хотел доставить удовольствие мне, а не ему, которого любишь больше всех?..
Артур вздрогнул, словно ужаленный, разомкнул объятие и уронил руки.
— Неужто это грешно — любить своего родича и думать и об его удовольствии тоже? Это правда, я люблю вас обоих…
— В Священном Писании сказано, что за такой грех был уничтожен целый город, — сказала Гвенвифар. Артур побелел как полотно.
— В моей любви к родичу моему Ланселету нет ничего бесчестного, Гвен. Сам царь Давид говорил о родиче своем и кузене Ионафане:» Любовь твоя была для меня превыше любви женской «, — и Бог не покарал его. Она связывает товарищей по оружию. Неужто ты посмеешь назвать эту любовь грешной, Гвенвифар? Я готов признаться в ней даже перед престолом Господним…
Он умолк, не в силах больше вымолвить ни слова — у него пересохло в горле.
В голосе Гвенвифар зазвучали истеричные нотки:
— Можешь ли ты поклясться, что тогда, когда ты привел его на наше ложе… я видела, что ты прикасался к нему с такой любовью, какой никогда не выказывал к женщине, которую мой отец дал тебе в жены… когда ты ввел меня в этот грех… можешь ли ты поклясться, что это не был твой собственный грех, и что все твои красивые слова не прикрывали тот самый грех, из-за которого на Содом обрушился огонь небесный?
Смертельно бледный Артур уставился на жену.
— Ты, должно быть, обезумела, моя леди. Той ночью, о которой ты говоришь, я был пьян и не знаю, что ты тогда могла увидеть. Это был Белтайн, и во всех над была сила Богини. Боюсь, все эти молитвы и размышления о грехе сводят тебя с ума, моя Гвен.
— Христианину не подобает так говорить!
— Именно поэтому я и не могу назвать себя христианином! — крикнул Артур, наконец-то потеряв терпение. — Мне надоели все эти разговоры о грехе! Если бы я отослал тебя прочь — а ведь мне советовали это сделать, но я не послушался, потому что слишком люблю тебя! — и взял другую женщину…
— Нет! Ты скорее предпочел бы делить меня с Ланселетом, чтоб иметь и его тоже…
— Посмей только повторить это, — очень тихо произнес Артур, — и я убью тебя, Гвенвифар, и не посмотрю, что ты моя жена и я люблю тебя!
Но королева принялась истерично всхлипывать, не в силах остановиться.
— Ты сказал, что хочешь этого, чтоб получить сына — и ввел меня в непростительный грех… Пускай я согрешила, и Бог покарал меня за это бесплодием — но разве не ты ввел меня в грех? И даже теперь твой наследник не кто иной, как сын Ланселета. И ты смеешь отрицать, что любишь Ланселета больше всех? Ты сделал его сына своим наследником, хотя мог дать своего сына мне на воспитание…
— Я позову твоих женщин, Гвен, — глубоко вздохнув, сказал Артур.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
« Может, это даже и правда «, — подумала Гвенвифар, поддаваясь нежным ласкам мужа. О таком даже рассказывается в Библии: взять хоть мать Иоанна Крестителя, кузена Девы — Бог отворил ей чрево, когда она давным-давно вышла из детородного возраста. А ей, Гвенвифар, даже нет еще тридцати… И Ланселет как-то говорил, что мать родила его осле тридцати. Может, на этот раз, после стольких лет, она наконец-то поднимется с супружеского ложа, неся в себе сына. И теперь, когда она научилась не просто подчиняться, как надлежит послушной жене, но и получать удовольствие от его прикосновений, от заполняющего ее мужского естества, она, конечно же, стала мягче, и ей легче будет зачать и выносить ребенка…
Несомненно, это оказалось только к лучшему, что три года назад, когда она носила дитя Ланселета, что-то пошло не так… у нее трижды не пришли месячные, и она сказала кое-кому из своих дам, что ждет ребенка; но затем, три месяца спустя, когда плоду следовало начинать шевелиться, оказалось, что на самом деле ничего нет… но конечно же, теперь, с тем новым теплом, что она ощутила в себе после пробуждения, на этот раз все пойдет так, как она хочет. И Элейна не сможет больше злорадствовать и торжествовать над нею… Элейне удалось некоторое время побыть матерью наследника короля — но она, Гвенвифар, станет матерью сына короля…
Чуть позднее, когда они одевались, Гвенвифар сказала нечто в этом роде, и Артур обеспокоенно взглянул на нее.
— Неужто жена Ланселета относится к тебе с пренебрежением, Гвен? Мне казалось, что вы с ней подруги…
— О да, мы и вправду подруги, — отозвалась Гвенвифар, сморгнув слезы, — но с женщинами всегда так… женщины, имеющие сыновей, всегда считают себя лучше бесплодных женщин. Даже жена свинопаса, родив ребенка, будет с презрением и жалостью думать о королеве, не способной подарить своему лорду даже одного-единственного сына.
Артур поцеловал ее в шею.
— Не плачь, солнышко, не нужно. Ты лучше всех на свете. Ни одна женщина не сравнится с тобой, даже если родит мне дюжину сыновей.
— В самом деле? — переспросила Гвенвифар, и в голосе ее проскользнула легкая издевка. — А ведь я — всего лишь часть сделки. Мой отец дал тебе сотню конных рыцарей и меня в придачу, — и ты послушно принял меня, чтоб получить воинов — но я оказалась скверным товаром…
Артур с недоверием взглянул на нее.
— Неужто ты все эти годы не можешь мне этого простить, моя Гвен? Но ведь ты же должна знать, что с того самого мига, как я впервые взглянул на тебя, уже никто не будет мне милее, чем ты! — сказал он и обнял ее. Гвенвифар застыла, борясь со слезами, и Артур поцеловал ее в уголок глаза. — Гвен, Гвен, как ты могла так подумать! Ты — моя жена, моя возлюбленная, моя ненаглядная, и никакие силы нас не разлучат. Если бы мне нужна была племенная кобыла, способная рожать сыновей — их бы уже было предостаточно, видит Бог!
— Но ты их так и не завел, — отозвалась Гвенвифар все так же холодно и натянуто. — Я с радостью взяла бы твоего сына на воспитание и вырастила его как твоего наследника. Но ты полагаешь, что я недостойна воспитывать твоего сына… и это ты толкнул меня в объятия Ланселета…
— О, моя Гвен, — жалобно, словно наказанный мальчишка, произнес Артур. — Так ты не можешь простить мне этого давнего безумия? Я был пьян, и мне показалось, что ты неравнодушна к Ланселету… Мне подумалось, что это доставит тебе удовольствие и что если это вправду я повинен в том, что ты не можешь забеременеть, то ты родишь ребенка от человека, столь близкого мне, что я с легким сердцем смогу назвать плод той ночи своим наследником. Но по большей части это произошло из-за того, что я был пьян…
— Иногда мне кажется, — с каменным лицом произнесла Гвенвифар, — что Ланселета ты любишь больше, чем меня. Можешь ли ты чистосердечно сказать, что хотел доставить удовольствие мне, а не ему, которого любишь больше всех?..
Артур вздрогнул, словно ужаленный, разомкнул объятие и уронил руки.
— Неужто это грешно — любить своего родича и думать и об его удовольствии тоже? Это правда, я люблю вас обоих…
— В Священном Писании сказано, что за такой грех был уничтожен целый город, — сказала Гвенвифар. Артур побелел как полотно.
— В моей любви к родичу моему Ланселету нет ничего бесчестного, Гвен. Сам царь Давид говорил о родиче своем и кузене Ионафане:» Любовь твоя была для меня превыше любви женской «, — и Бог не покарал его. Она связывает товарищей по оружию. Неужто ты посмеешь назвать эту любовь грешной, Гвенвифар? Я готов признаться в ней даже перед престолом Господним…
Он умолк, не в силах больше вымолвить ни слова — у него пересохло в горле.
В голосе Гвенвифар зазвучали истеричные нотки:
— Можешь ли ты поклясться, что тогда, когда ты привел его на наше ложе… я видела, что ты прикасался к нему с такой любовью, какой никогда не выказывал к женщине, которую мой отец дал тебе в жены… когда ты ввел меня в этот грех… можешь ли ты поклясться, что это не был твой собственный грех, и что все твои красивые слова не прикрывали тот самый грех, из-за которого на Содом обрушился огонь небесный?
Смертельно бледный Артур уставился на жену.
— Ты, должно быть, обезумела, моя леди. Той ночью, о которой ты говоришь, я был пьян и не знаю, что ты тогда могла увидеть. Это был Белтайн, и во всех над была сила Богини. Боюсь, все эти молитвы и размышления о грехе сводят тебя с ума, моя Гвен.
— Христианину не подобает так говорить!
— Именно поэтому я и не могу назвать себя христианином! — крикнул Артур, наконец-то потеряв терпение. — Мне надоели все эти разговоры о грехе! Если бы я отослал тебя прочь — а ведь мне советовали это сделать, но я не послушался, потому что слишком люблю тебя! — и взял другую женщину…
— Нет! Ты скорее предпочел бы делить меня с Ланселетом, чтоб иметь и его тоже…
— Посмей только повторить это, — очень тихо произнес Артур, — и я убью тебя, Гвенвифар, и не посмотрю, что ты моя жена и я люблю тебя!
Но королева принялась истерично всхлипывать, не в силах остановиться.
— Ты сказал, что хочешь этого, чтоб получить сына — и ввел меня в непростительный грех… Пускай я согрешила, и Бог покарал меня за это бесплодием — но разве не ты ввел меня в грех? И даже теперь твой наследник не кто иной, как сын Ланселета. И ты смеешь отрицать, что любишь Ланселета больше всех? Ты сделал его сына своим наследником, хотя мог дать своего сына мне на воспитание…
— Я позову твоих женщин, Гвен, — глубоко вздохнув, сказал Артур.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84