Не стоило ей сюда приезжать. Но Увейну так хотелось, чтобы она посмотрела, как его посвятят в рыцари, — а мальчик любит ее, как мать, ведь родной матери он не знал…
В конце концов, не будет же Уриенс жить вечно! — хотя иногда Моргейне начинало казаться, что он решил посостязаться с тем древним царем, Мафусаилом, — и навряд ли даже недалекие свинопасы Северного Уэльса пожелают видеть своим королем Аваллоха. Если бы только она могла родить Акколону ребенка — тогда никто бы не усомнился, что Акколон царствует по праву…
Она бы даже рискнула пойти на такой шаг — в конце концов, Вивиана была лишь немногим моложе, когда родила Ланселета, и прожила достаточно долго, чтоб успеть увидеть его взрослым мужчиной. Но Богиня не послала ей даже надежды на зачатие — да Моргейне этого и не хотелось, если уж говорить начистоту. Акколон никогда не упрекал ее за бездетность — несомненно, он чувствовал, что окружающие не поверят в отцовство Уриенса, хотя Моргейна была уверена, что сумеет убедить старика мужа признать ребенка своим: король души не чаял в супруге и достаточно часто делил с нею постель — даже слишком часто, по мнению Моргейны.
Моргейна обратилась к Уриенсу:
— Давай я положу тебе еды. Эта жареная свинина слишком жирная, тебе от нее станет нехорошо. Пшеничные пироги, пожалуй, могли пропитать мясной подливой. Ага, а вот замечательный тушеный кролик.
Она подозвала слугу с подносом ранних фруктов и взяла для супруга немного крыжовника и вишен.
— Держи — ты ведь их любишь.
— Ты так заботлива, Моргейна, — сказал Уриенс. Моргейна погладила мужа по руке. Ее труды не пропали даром; она заботилась об Уриенсе, следила за его здоровьем, вышивала ему нарядную одежду, а время от времени даже находила ему молодую женщину и давала мужу порцию настойки из трав, придававшей ему подобие истинно мужской энергичности. В результате Уриенс, совершенно уверенный в том, что жена его обожает, никогда не оспаривал ее решений и исполнял любое ее желание.
Пирующие уже успели разбиться на отдельные группы. Гости бродили между столами, лениво жевали сладости, требовали вина и эля и останавливались, чтобы поболтать с родичами и друзьями, которых видели лишь раз в году. Уриенс все еще возился с крыжовником — с зубами у него уже было неважно. Моргейна попросила позволения пойти побеседовать с родственницей.
— Конечно, дорогая! — прошамкал Уриенс. — Нужно будет, чтобы ты подстригла мне волосы, жена, — все соратники теперь стригутся коротко…
Моргейна погладила его по редким волосам.
— Ну что ты, дорогой! Думаю, такая прическа более уместна для твоего возраста. Ты же не хочешь выглядеть, словно мальчишка или монах?
« А кроме того, — подумалось ей, — у тебя этих волос так мало, что если их еще и подстричь, то лысина будет светиться через них не хуже маяка!»
— Вот посмотри, благородный Ланселет носит длинные волосы, и Гавейн тоже, и Гарет — а их ведь никто не назовет стариками…
— Ты, как всегда, права, — самодовольно согласился Уриенс. — Пожалуй, это наилучшая прическа для зрелых мужчин. Стрижка хороша лишь для мальчишек вроде Увейна.
И действительно, Увейн уже успел обрезать волосы в соответствии с новой модой, так, что они спускались лишь немного ниже ушей.
— Я смотрю, в волосах Ланселета тоже появилась седина. Все мы не молодеем, моя дорогая.
« Да ты уже был дедом, когда Ланселет только появился на свет!» — сердито подумала Моргейна, но вслух пробормотала лишь, что все они уже не так молоды, как десять лет назад — истина, которую вряд ли кто-то сумел бы оспорить, — и отошла.
Все-таки Ланселет по-прежнему оставался прекраснейшим из мужчин, которых доводилось повидать Моргейне; по сравнению с ним даже лицо Акколона уже не казалось таким безупречным и правильным. Да, в его волосах и аккуратно подстриженной бороде действительно проглядывала седина, но глаза все так же светились улыбкой.
— Здравствуй, кузина.
Радушный тон Ланселета застал Моргейну врасплох. —» Да, пожалуй, Уриенс сказал правду: все мы не молодеем, и мало осталось тех, кто помнит времена нашей молодости «, — подумала Моргейна. Ланселет обнял ее, и она почувствовала шелковистое прикосновение бороды к своей щеке.
— А Элейна здесь? — спросила Моргейна.
— Нет, она всего лишь три дня назад родила мне еще одну дочь. Элейна полагала, что роды случатся раньше и она достаточно оправится, чтобы поехать на праздник, — но это оказалась прекрасная крупная девочка, и она сама выбрала время для появления на свет. Мы ждали ее три недели назад!
— Сколько же у тебя уже детей, Ланс?
— Трое. Галахаду уже целых семь лет, а Нимуэ — пять. Я не так уж часто их вижу, но няньки говорят, что они весьма умны для своего возраста. А младшую Элейна решила назвать Гвенвифар, в честь королевы.
— Пожалуй, мне стоит съездить на север и навестить Элейну, — сказала Моргейна.
— Я уверен, что она тебе обрадуется. Ей там одиноко, — отозвался Ланселет.
Моргейна очень сомневалась, что Элейна так уж обрадуется ее появлению, но это касалось лишь их двоих. Ланселет взглянул в сторону возвышения; Гвенвифар как раз пригласила Изотту Корнуольскую сесть рядом с ней, пока Артур беседовал с герцогом Марком и его племянником.
— Ты знакома с этим молодым человеком, Друстаном? Он — прекрасный арфист; хотя, конечно, с Кевином ему не сравниться. Моргейна покачала головой.
— А Кевин будет играть на пиру?
— Я его не видел, — сказал Ланселет. — Королева не хотела, чтобы Кевин присутствовал на празднестве, — двор сделался слишком христианским для этого. Но Артур по-прежнему высоко ценит и его советы, и его музыку.
— Не сделался ли и ты христианином? — напрямик спросила его Моргейна.
— Хотел бы я им стать… — отозвался Ланселет со вздохом, идущим из самых глубин души. — Но их вера кажется мне чересчур простой — само это представление, что надо всего лишь верить, что Христос умер ради того, чтобы раз и навсегда искупить наши грехи. Я же слишком хорошо знаю правду… знаю, что мы проживаем жизнь за жизнью и что лишь мы сами в силах завершить те дела, которые некогда начали, и исправить причиненный нами вред. Здравый смысл просто не может допустить, что один человек, каким бы святым и благословенным он ни был, способен искупить грехи всех прочих людей, совершенных во всех их жизнях. Как иначе объяснить, почему одним людям дано все, а другим — очень мало? Нет, я думаю, что священники жестоко обманывают людей, когда уверяют, что могут беседовать с богом и от его имени прощать грехи. Как бы мне хотелось, чтобы это было правдой! Впрочем, некоторые священники действительно добрые и праведные люди.
— Я ни разу не встречала священника, который хотя бы отчасти сравнялся ученостью и добротой с Талиесином, — сказала Моргейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84