Главным помещением был кабинет Деверье, широкая комната-ротонда в южной части дома, откуда открывался вид на долину. Казалось, что стоишь на капитанском мостике и смотришь на приближающийся берег.
Дом был полон неожиданностей и ловушек. За крепкими дубовыми дверями и традиционно увитыми розами окнами Иза ожидала увидеть предметы старинного английского быта – несколько металлических грелок, блестящую начищенную медную посуду и гравюры с видами охоты, возможно, пару охотничьих собак, но никак не подлинники восточного искусства, к которому Деверье явно имел вкус. Особенно ей понравилась статуя бирманской танцовщицы, выполненная в натуральную величину. Ей было не меньше двух столетий, хотя сохранилась первоначальная позолота. Иза в восхищении остановилась перед резной деревянной панелью, в мельчайших деталях демонстрирующей, как молодая женщина занимается любовью с четырьмя партнерами. Это был фриз из древнего храма, очевидно, индийского, Бог есть Любовь.
И Бог есть Смерть. Бог есть. Но в душе Изы не было ничего. Она чувствовала себя выпотрошенной рыбой.
Она спросила, где находится телефон. Салли ответила, что Деверье просил ее пользоваться его кабинетом, уже убранным и подготовленным для нее, он выглядел просторным и очень удобным, вот только нигде не было ни одного документа, видимо, все тщательно сложили и заперли на ключ в высоком металлическом шкафу.
Иза посмотрела в окно на долину. Поля напоминали лоскутное одеяло; только что вспаханные, низко расположенные участки земли были пропитаны влагой, окружающие их холмы зеленели и выглядели так по-английски.
Ей отчаянно хотелось вернуться в свой собственный мир, который она покинула так давно, что, кажется, прошла целая жизнь. Этот мир за окнами был полон тишины и спокойствия. Место, где можно восстановить силы, забыть обо всем. Но это не ее мир. И она ничего не хочет забывать, какую бы боль ни приносили воспоминания. Иза подошла к телефону.
Прежде всего она позвонила Кэтти, чтобы сообщить, где она и как с ней можно связаться. Кэтти уже начала проверять факты, собирая информацию о Бэлле, и пообещала скоро связаться с ней. Дня через два, пообещала она.
Следующим стал звонок Граббу.
– Бог мой, Иза, как ты, черт возьми? Мы все так о тебе беспокоились, – возбужденно закричал он.
– Конечно, Эл. Вы почти похоронили меня под своими заботами.
– Послушай, Иза, – продолжил ее шеф, понизив голос, – он не мог не почувствовать ее сарказма. – Я сожалею о письме. Черт, ты знаешь, я всегда открыто говорю то, что думаю, если мне нужно кого-то обругать, я не интригую… Но… ты понимаешь, как это бывает. Новое руководство. Новые времена. Новые распоряжения.
– И ты только исполнял приказ.
– Конечно, – быстро ответил Грабб, не замечая издевки. – Как прекрасно, что ты скоро вернешься! Нам тебя действительно не хватает. Ты у нас лучше всех, сама знаешь. Мы не сможем обойтись без малышки Изы. – Грабба явно понесло.
– Значит, вы можете дать мне еще пару недель?..
Последовало молчание.
– Две недели, Эл. Я прошу всего две недели!
– Но мы уже дали их тебе. Ты просишь еще две? Я правильно понял?
– Да, четыре. Я вернусь через месяц.
– Две, Иза.
– Грабб, отпусти меня! До Нового года. Разве я прошу так много? Мне нужно еще немного времени.
– Зачем? Ты больна? Ведь ты сказала К.С., что вернешься к Рождеству.
– Нет, я хорошо себя чувствую, с каждым днем лучше. Но есть кое-что, чем я должна заняться, Эл, после смерти Бэллы. И Бенджи нужно прийти в себя…
– Твой шеф тоже нуждается в тебе, Иза. – Он засопел от отвращения. – «Большой плохой» мир не станет ждать, пока ты изображаешь няньку. Черт, если бы дело было только во мне! У руководства АКН свои проблемы, и они назначили крайний срок. Возвращайся через две недели или… не возвращайся вообще.
– Великодушные люди, наши боссы.
– Вот именно. Ты подставилась, когда исчезла из Парижа. Они могли предъявить тебе ультиматум гораздо раньше. Послушай, я понимаю, на тебя навалилось все сразу. К.С. сказала мне о разводе. Я сожалею. – Слова были слишком казенными, но других Грабб не нашел; всем было хорошо известно, что он не умеет говорить на личные темы. – Твое поведение было чертовски непрофессиональным, Иза, и ты это знаешь.
Ей было больно. Грабб прав, но ей больно. Разве могла она объяснить, как отчаянно необходим ей был этот отъезд, как хотела она расставить все по своим местам, скрыться от Грабба, от телефонов, от бешеной гонки и постоянного давления, выяснить, что же для нее самое главное в жизни… В хорошем расположении духа шеф сумел бы понять ее, но он никогда не простит. Давление входит в правила игры, оно стимул, и никто не станет за него извиняться.
Изидора всегда считала себя профессионалом, была страстно предана своему делу, старалась делать новости как можно лучше. Ей говорили, что это не женское дело, но она отказывалась признавать, что пол играет хоть какую-то роль в работе. Конечно, за исключением периода беременности.
Оператор-мусульманин отказался работать с Изой, когда узнал, что она на пятом месяце, и, несмотря на негодующие и оскорбительные замечания в свой адрес, упорно стоял на своем.
Изидора знала, что он прав. Живот осложнял жизнь. Не мог не осложнять.
Потом была Болгария. Безумная поездка на атомную электростанцию, которая, казалось, была построена из мешков с песком и старых дренажных труб. Взрыв там оказался почти таким же страшным, как в Чернобыле. За двадцать миль от станции, в детском саду, ее счетчик Гейгера зашкалило в одну секунду. Но они остались, чтобы все снять, это заняло двадцать минут, и через неделю детишек перевели в незараженную зону. А Иза «схватила» дозу в пять раз большую, допустимой.
Ничего страшного, нормы специально устанавливаются с запасом, заверял ее доктор, пока не выяснилось, что она беременна.
– Конечно, это осложняет дело, но я уверен, что беспокоиться не о чем, – сказал он с застывшей улыбкой, которую все врачи оттренировывают на сестрах, прежде чем обернуться к пациенту. Гинеколог Изы вздохнул с облегчением, когда через несколько недель у нее случился выкидыш и она потеряла своего первого ребенка.
– Знаете, это к лучшему. Я не хотел вас огорчать, но тревожился из-за всех этих единиц, которые вы хватанули. Никогда не знаешь, что будет с ребенком в такой ситуации. Забудьте. Отдохните пару месяцев и принимайтесь за дело.
Она так и поступила, но отказалась от услуг врача, который, в своем мужском шовинизме, не захотел довериться женщине и сказать ей правду о ее собственном теле.
Значительно труднее было справиться с болью, которую причинил выкидыш. Не только с кровотечением и дикой болью, которая раздирала ее изнутри, но и с душевной раной, которая никогда не заживет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71