Они были похожи на рыбаков, выстроившихся вдоль берега реки.
– Это традиционная британская игра, которую здесь называют перетасовкой в правительстве. – Так многозначительно начал свой первый репортаж молодой продюсер АКН. В этот час большинство журналистов анализируют меню близящегося ленча, но приступы голода молодого американца заглушало осознание того факта, что в Штатах раннее утро, новости смотрит максимальное число зрителей, а он работает в прямом эфире.
– В дверь дома номер 10 по Даунинг-стрит за последние несколько часов вошли самые способные и самые честолюбивые британские политики. Для некоторых из них это путь наверх, к еще большей власти; для других – разверстая пасть печи крематория. Попробуем угадать, кто «получил прибавку», а кто стал «политическим трупом». Один из министров, покидая Даунинг-стрит несколько минут назад, едва ли не плакал. Люди реагируют по-разному. Когда часто подвергавшийся критике, но такой разговорчивый в прошлом министр обороны появился на пороге после беседы с премьер-министром, он смог выдавить из себя лишь: «без комментариев», а министр транспорта вообще испарился. Он вошел через парадную дверь, а удалился через черный ход.
Корреспондент обернулся, а оператор взял в кадр узкую улицу, залитую солнечным светом поздней осени. Кто-то тронул тяжелую тюлевую занавеску в окне первого этажа – какой-то любопытный чиновник наслаждался зрелищем. А может, министр транспорта интересовался, не убрались ли журналисты. Внимание оператора привлекла высокая фигура человека, направлявшегося к репортерам от тяжелых кованых ворот, ограждавших вход в резиденцию.
Даже издалека его манера держаться обращала на себя внимание. Многие сегодняшние посетители Даунинг-стрит просто излучали энергию, другие были напряжены, шли сжавшись, настороженно оглядываясь по сторонам. Этот же был раскован и естественен, как на загородной прогулке. На нем был безупречно сшитый костюм-тройка, золотой брелок от часов – явно фамильная драгоценность – выдавал состоятельных предков, в начищенных ботинках тускло отражался солнечный свет.
Как только политик подошел достаточно близко, камеры крупно показали зрителям его обветренное лицо с тем сдержанным выражением, которое безошибочно выдает человека скрытного и осмотрительного. Густые, с сильной проседью, зачесанные назад от висков волосы позволяли предположить, что он перешагнул порог пятидесятилетия. Тип мужчин, которые с возрастом становятся только привлекательнее. Влажные бледно-голубые глаза наверняка разили наповал женщин-избирательниц.
– Вот человек, который, кажется, получает удовольствие от сегодняшней игры, – бодро комментировал американец, не поняв, по неопытности, что его зрители наверняка не расслышали имени политика из-за шквала вопросов, обрушившихся на вновь прибывшего. – Он не прячется от камер явно не собирается прятаться и на обратном пути. Слишком смел или слишком оптимистично настроен? Впрочем, ходят упорные слухи, что этого человека повысят в должности.
Герой этого комментария повернулся лицом к камерам, стоявшим в дальнем конце улицы, помахал рукой, но не улыбнулся.
Новоиспеченный корреспондент АКН пытался разобрать, что кричит ему в наушник голос Грабба. Что-то об имени этого ублюдка.
– На своей прежней должности министра по вопросам занятости он считался твердым орешком, ему удалось сорвать одну из самых упорных за последние годы забастовок железнодорожников. В министерстве здравоохранения он выступал как радикальный реформатор…
В наушнике вновь раздалось сердитое бормотанье.
– …и, какой бы пост ни занял он завтра, многие полагают, что в один прекрасный день здание на Даунинг-стрит станет его личной резиденцией.
Дежурный полицейский отдал министру честь, дверь распахнулась, и политический деятель исчез за ней. В это мгновение голос Грабба наконец прорвался в наушнике комментатора, причем текст был весьма далек от протокольного.
Бывший продюсер набрал в грудь побольше воздуха и произнес, артикулируя намеренно четко:
– Вероятно, мы еще не раз услышим о Поле Деверье.
Все ее чувства были притуплены. Поток яркого света проникал в глаза, зрачки сужались, пытаясь справиться с нестерпимым блеском. Свет раздражал мозг, обонятельный нерв протестовал против тошнотворно-резкого запаха, ноздри раздувались от отвращения. Резкая боль, начавшаяся в мизинце левой руки, прошла через спинной мозг, ударила по нервам и, подобно ветру, сдувающему паутину с деревьев, распахнула какое-то окно в сознании. Единственным ответом на все эти раздражители стал слегка согнутый палец.
Реакция на боль вызвала улыбки на лицах стоявших вокруг кровати медиков.
– Вы были правы, сестра, – вздохнул Арнольд Уэзерап, консультант-невропатолог. – И на этот раз, – добавил он с притворной неохотой. – Я думал, что эта незнакомка покинет нас, а все дело, оказывается, с самого начала было в поврежденной селезенке. У вас шестое чувство на такие вещи, не так давно женщину вроде вас сжигали бы на костре.
– Не так давно, мистер Уэзерап, доктора вроде вас разрывали могилы, чтобы получить анатомический материал, – отпарировала старшая сестра.
Консультант засмеялся. В этом отделении вообще часто смеялись, это помогало перенести боль от неудач.
– Медицинская профессия всегда требовала жертв, – включился анестезиолог, поглядывая на Примроз.
– Не думаю, что нам стоит тут задерживаться, сестра Макбин, – заключил Уэзерап, осмотрев свежий шов в верхней левой части брюшины, через который удалили поврежденную селезенку. – Я оставлю вас с вашими колдовскими заклинаниями и надеюсь, что процесс выздоровления продолжится. – Он улыбнулся. – Между прочим, Бэрк и Хаэр, грабившие могилы, были шотландцами, ведь так?
– Нет, доктор. Шотландскими были трупы, которые они продавали. Для медицины – все только самое лучшее.
Поврежденный мозг не зафиксировал ни одного слова из этой добродушной пикировки. Черная яма все еще не пропускала сигналы нервных окончаний. Краткосрочная память вряд ли восстановится, некоторые клетки погибнут окончательно, но мозг борется, пытаясь вырваться из плена амнезии.
О том, что происходило за несколько часов до несчастного случая, в течение многих дней после него, у нее не сохранится последовательных воспоминаний, – белое пятно. Только в снах, подчиняющихся законам подсознания, она сможет вновь пережить каждый эпизод того ужаса, который ей пришлось испытать. Особенно часто будет являться ей в кошмарах бессмысленное, ни с чем не связанное и непонятное воспоминание.
Лицо.
Бледное. Осунувшееся. Молодая женщина с пустыми глазами и измученной душой. Пергаментная кожа, желтая, как стеарин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Это традиционная британская игра, которую здесь называют перетасовкой в правительстве. – Так многозначительно начал свой первый репортаж молодой продюсер АКН. В этот час большинство журналистов анализируют меню близящегося ленча, но приступы голода молодого американца заглушало осознание того факта, что в Штатах раннее утро, новости смотрит максимальное число зрителей, а он работает в прямом эфире.
– В дверь дома номер 10 по Даунинг-стрит за последние несколько часов вошли самые способные и самые честолюбивые британские политики. Для некоторых из них это путь наверх, к еще большей власти; для других – разверстая пасть печи крематория. Попробуем угадать, кто «получил прибавку», а кто стал «политическим трупом». Один из министров, покидая Даунинг-стрит несколько минут назад, едва ли не плакал. Люди реагируют по-разному. Когда часто подвергавшийся критике, но такой разговорчивый в прошлом министр обороны появился на пороге после беседы с премьер-министром, он смог выдавить из себя лишь: «без комментариев», а министр транспорта вообще испарился. Он вошел через парадную дверь, а удалился через черный ход.
Корреспондент обернулся, а оператор взял в кадр узкую улицу, залитую солнечным светом поздней осени. Кто-то тронул тяжелую тюлевую занавеску в окне первого этажа – какой-то любопытный чиновник наслаждался зрелищем. А может, министр транспорта интересовался, не убрались ли журналисты. Внимание оператора привлекла высокая фигура человека, направлявшегося к репортерам от тяжелых кованых ворот, ограждавших вход в резиденцию.
Даже издалека его манера держаться обращала на себя внимание. Многие сегодняшние посетители Даунинг-стрит просто излучали энергию, другие были напряжены, шли сжавшись, настороженно оглядываясь по сторонам. Этот же был раскован и естественен, как на загородной прогулке. На нем был безупречно сшитый костюм-тройка, золотой брелок от часов – явно фамильная драгоценность – выдавал состоятельных предков, в начищенных ботинках тускло отражался солнечный свет.
Как только политик подошел достаточно близко, камеры крупно показали зрителям его обветренное лицо с тем сдержанным выражением, которое безошибочно выдает человека скрытного и осмотрительного. Густые, с сильной проседью, зачесанные назад от висков волосы позволяли предположить, что он перешагнул порог пятидесятилетия. Тип мужчин, которые с возрастом становятся только привлекательнее. Влажные бледно-голубые глаза наверняка разили наповал женщин-избирательниц.
– Вот человек, который, кажется, получает удовольствие от сегодняшней игры, – бодро комментировал американец, не поняв, по неопытности, что его зрители наверняка не расслышали имени политика из-за шквала вопросов, обрушившихся на вновь прибывшего. – Он не прячется от камер явно не собирается прятаться и на обратном пути. Слишком смел или слишком оптимистично настроен? Впрочем, ходят упорные слухи, что этого человека повысят в должности.
Герой этого комментария повернулся лицом к камерам, стоявшим в дальнем конце улицы, помахал рукой, но не улыбнулся.
Новоиспеченный корреспондент АКН пытался разобрать, что кричит ему в наушник голос Грабба. Что-то об имени этого ублюдка.
– На своей прежней должности министра по вопросам занятости он считался твердым орешком, ему удалось сорвать одну из самых упорных за последние годы забастовок железнодорожников. В министерстве здравоохранения он выступал как радикальный реформатор…
В наушнике вновь раздалось сердитое бормотанье.
– …и, какой бы пост ни занял он завтра, многие полагают, что в один прекрасный день здание на Даунинг-стрит станет его личной резиденцией.
Дежурный полицейский отдал министру честь, дверь распахнулась, и политический деятель исчез за ней. В это мгновение голос Грабба наконец прорвался в наушнике комментатора, причем текст был весьма далек от протокольного.
Бывший продюсер набрал в грудь побольше воздуха и произнес, артикулируя намеренно четко:
– Вероятно, мы еще не раз услышим о Поле Деверье.
Все ее чувства были притуплены. Поток яркого света проникал в глаза, зрачки сужались, пытаясь справиться с нестерпимым блеском. Свет раздражал мозг, обонятельный нерв протестовал против тошнотворно-резкого запаха, ноздри раздувались от отвращения. Резкая боль, начавшаяся в мизинце левой руки, прошла через спинной мозг, ударила по нервам и, подобно ветру, сдувающему паутину с деревьев, распахнула какое-то окно в сознании. Единственным ответом на все эти раздражители стал слегка согнутый палец.
Реакция на боль вызвала улыбки на лицах стоявших вокруг кровати медиков.
– Вы были правы, сестра, – вздохнул Арнольд Уэзерап, консультант-невропатолог. – И на этот раз, – добавил он с притворной неохотой. – Я думал, что эта незнакомка покинет нас, а все дело, оказывается, с самого начала было в поврежденной селезенке. У вас шестое чувство на такие вещи, не так давно женщину вроде вас сжигали бы на костре.
– Не так давно, мистер Уэзерап, доктора вроде вас разрывали могилы, чтобы получить анатомический материал, – отпарировала старшая сестра.
Консультант засмеялся. В этом отделении вообще часто смеялись, это помогало перенести боль от неудач.
– Медицинская профессия всегда требовала жертв, – включился анестезиолог, поглядывая на Примроз.
– Не думаю, что нам стоит тут задерживаться, сестра Макбин, – заключил Уэзерап, осмотрев свежий шов в верхней левой части брюшины, через который удалили поврежденную селезенку. – Я оставлю вас с вашими колдовскими заклинаниями и надеюсь, что процесс выздоровления продолжится. – Он улыбнулся. – Между прочим, Бэрк и Хаэр, грабившие могилы, были шотландцами, ведь так?
– Нет, доктор. Шотландскими были трупы, которые они продавали. Для медицины – все только самое лучшее.
Поврежденный мозг не зафиксировал ни одного слова из этой добродушной пикировки. Черная яма все еще не пропускала сигналы нервных окончаний. Краткосрочная память вряд ли восстановится, некоторые клетки погибнут окончательно, но мозг борется, пытаясь вырваться из плена амнезии.
О том, что происходило за несколько часов до несчастного случая, в течение многих дней после него, у нее не сохранится последовательных воспоминаний, – белое пятно. Только в снах, подчиняющихся законам подсознания, она сможет вновь пережить каждый эпизод того ужаса, который ей пришлось испытать. Особенно часто будет являться ей в кошмарах бессмысленное, ни с чем не связанное и непонятное воспоминание.
Лицо.
Бледное. Осунувшееся. Молодая женщина с пустыми глазами и измученной душой. Пергаментная кожа, желтая, как стеарин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71