— Так кто же убрал их?
— Вот это-то, мой дорогой Бен, как раз и намерен разузнать Александр Траслоу. — Огонь в камине затухал, и Мур нехотя шевелил головешки. — В Центральном разведуправлении сейчас кавардак. Ужасный кавардак. Разгорается борьба не на жизнь, а на смерть.
— Между?..
— Слушай меня внимательно. В Европе воцарился страшный хаос. Англия и Франция находятся в плачевном состоянии, а Германия, по сути дела, уже переживает депрессию.
— Да, все так. Но ведь что-то должно делаться...
— Говорят — это только слухи, уверяю тебя, но исходят они от хорошо информированных бывших высокопоставленных чиновников ЦРУ, — что кое-кто в Управлении уже нащупал пути проникновения в европейский хаос.
— Эд, все это очень и очень неопределенно...
— Да, — согласился он, но так категорически, что даже озадачил меня. — Кое-кто... Проникновение... и прочие расплывчатые короткие фразы мы применяем тогда, когда наши знания основываются на слухах и непроверенных фактах, но дело в том, что отставники, которым остается теперь лишь играть в гольф да потягивать сухое мартини, сильно встревожены. Мои друзья, которые прежде руководили нашей организацией, поговаривают об огромных суммах денег, которые перекидывают с одних счетов на другие в Цюрихе...
— А о чем это говорит? Что мы расплачиваемся с Владимиром Орловым? — перебил я. — Или же он платит нам за протекцию?
— Дело тут не в деньгах! — пылко возразил он, сверкнув золотыми зубами.
— А тогда в чем же? — тихо спросил я.
— Прежде всего позволь мне заметить, что скелеты еще не начали выползать из чуланов. А когда выползут, ЦРУ к тому времени вполне может объединиться с КГБ на куче обломков истории.
Долго мы сидели в полной тишине. Я уже собрался было заметить: «А разве от этого будет так уж плохо?» — но тут глянул на лицо Мура. Оно стало совсем бледным. Вместо этого я спросил:
— Ну а что думает обо всем этом Кент Аткинс?
С полминуты Эд молчал, собираясь с мыслями, а потом сказал:
— Ничегошеньки я не знаю, Бен. Кент запуган до смерти. Он сам спрашивал меня, что творится.
— Ну и что же вы ответили ему?
— А то, что бы там ни затевали наши доморощенные ренегаты совершить в Европе, самим европейцам все это как-то безразлично. Непосредственно это затронет нас — тут уж как пить дать. Да и весь остальной мир затронет. И я дрожу от одной лишь мысли о том, какая угроза мирового пожара таится во всем этом.
— А поконкретнее что это значит?
Эд ничего не ответил на этот вопрос, лишь слабо и печально улыбнулся и покачал головой, а затем сказал:
— Мой отец умер на девяносто втором, а мать — восьмидесяти девяти. Долгожительство присуще всему нашему роду, но никто из его членов не сражался в годы «холодной войны».
— Не понимаю, Эд. Что за мировой пожар?
— Видишь ли, когда твой тесть в последнее время еще возглавлял «фирму», он все время думал о том, как спасти Россию. Он был убежден, что если ЦРУ не примет решительных мер, то власть в Москве захватят реакционные силы. А тогда «холодная война» покажется сладким сном. Может, Хэл до чего-то и додумался. — Эд поднял свой маленький пухлый кулачок и, приложив его к поджатым губам, сказал далее: — Всем нам угрожает опасность, всем, кто работает на Центральное разведуправление. Уровень самоубийств среди нашего брата, как тебе известно, довольно высок. — Я согласно кивнул. — И хотя наших агентов убивают при исполнении служебных заданий довольно редко, все же и такое случается, — произнес он скорбным тоном. — Тебе ведь известно и это.
— Так вы опасаетесь, как бы вас не убили?
Эд снова улыбнулся и покачал головой:
— Мне уже вот-вот стукнет восемьдесят. Мне вовсе не улыбается прожить остаток жизни с вооруженным охранником под кроватью. Ну допустим, что ко мне приставят одного. Не вижу я никаких причин жить в клетке.
— А вам доводилось получать угрозы?
— Пока ни одной не получал. Меня больше волнуют заведенные порядки.
— Порядки?..
— Скажи мне вот что. Кто знает, что ты приехал ко мне?
— Только Молли.
— И никто больше?
— Никто.
— Но ведь остается еще телефон. — Я пристально посмотрел на него, задавшись вопросом, уж не к паранойе ли скатывается он, той самой, которая поразила Джеймса Англетона в последние годы его жизни. И как бы прочитав мои мысли, Мур заметил: — Обо мне, Бен, не беспокойся. Шарики у меня крутятся нормально. Конечно, мои подозрения могут быть и ошибочными. Если со мной должно что-то случиться, то этого не миновать. Именно этого мне следует опасаться, не так ли?
Я никогда не видел, чтобы Эд впадал в панику, поэтому его здравое отношение к возможным угрозам несколько успокоило меня. Но все же я счел нужным заявить:
— Думаю, что вы, по-видимому, слишком чувствительны.
Он опять печально улыбнулся, сказав при этом:
— Может, и так, а может, и нет. — Затем он взял большой крафт-пакет и подвинул его ко мне, заметив: — Его прислал мне один друг... вернее, друг моего друга.
Открыв конверт, я вынул оттуда глянцевую цветную фотографию размером восемь на десять дюймов.
За считанные секунды я опознал человека на фотографии, и у меня сразу же заныло под ложечкой.
— Господи Боже мой, — только и вымолвил я, похолодев от ужаса.
— Извини меня, Бен, но ты обязан знать правду. Фотография разрешает все сомнения насчет того, убили или не убили Хэла Синклера.
Я безучастно глядел в одну точку, чувствуя головокружение.
— Алекс Траслоу, — продолжал Эд, — теперь, может, последняя реальная надежда для нашей «фирмы». Он геройски сражался, чтобы спасти нас от этой — лучшего слова не подобрать — раковой опухоли, поразившей организм ЦРУ.
— Неужели дела столь плохи?
Мур молча отрешенным взглядом смотрел на отражение комнаты в темных стеклах французских дверей.
— Видишь ли, много лет назад, когда мы с Алексом были еще младшими аналитиками в Лэнгли, над нами стоял инспектор, который, как нам стало ясно, в выводах и оценках допускал жульничество — он всячески преувеличивал угрозу, исходящую от одной итальянской крайне левой раскольнической группировки. А делал он это для того, чтобы увеличить бюджетные ассигнования на оперативные расходы. И вот Алекс не побоялся осадить его и назвать вещи своими именами. Уже тогда за Алексом закрепилась репутация справедливого парня. Его неподкупная честность казалась неуместной, даже странной в таком бесцеремонном учреждении, каковым является наше Управление. Помнится, еще его дед был пресвитерианским пастором в Коннектикуте, вот от него-то Алекс, по всей видимости, и унаследовал такую непреклонность в вопросах порядочности. Да ведь ты и сам что-то знаешь? Люди уважали его за порядочность и справедливость.
Мур снял очки и, прикрыв глаза, погладил веки.
— Единственная проблема заключается в том, что я не уверен, есть ли в ЦРУ другие люди, подобные Алексу, — сказал он напоследок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144