Ему был подан второй.
- Из деликатности не спрашиваю, как оно, - продолжал Ник. - И чтобы сменить тему, ответь-ка мне на вопросик по твоей части, а то у меня кроссворд не получается. "Легендарный поэт, герой кельтского эпоса". Шесть букв.
- Оссиан, - не задумываясь, пробубнил Ванечка.
- Так, попробуем... Нет, не выходит. "Марсиан" - семь букв, а надо шесть.
- Погоди, какой еще Марсиан? - Ванечка вдруг заволновался и закрутил руками.
- Э-э, да тебе бы тремор унять... Ну-ка поищем... Дом моего друга - мой дом.
И Ник по-хозяйски залез в буфет и извлек оттуда початую бутылку ликера.
Ванечка рванул полстакана, и все окончательно встало на места.
"Марсиан..."
Он устремился наверх, оставив на кухне опешившего Ника, распахнул дверь спальни и, опустившись на колени перед кроватью, стал покрывать поцелуями Танино лицо.
- Прости, прости меня, друг мой, жена моя... Таня открыла глаза. Иван откинул одеяло и навалился на нее всем телом.
- Я же муж, муж тебе, не марсиан какой-нибудь...
- Погоди... какой еще марсиан? Он схватился за подол ее ночной рубашки и стал тянуть вверх.
- Постой, пусти на минуточку. Я сама. Таня вывернулась из-под него на другой край широкой кровати и плавным движением скинула с себя рубашку.
- Ну, иди сюда...
Ванечка взглянул на нее, зажмурился, как от яркого света, и, сопя, подполз к ней...
- Я... Ты... - Он задыхался.
- Привстань, пожалуйста. У тебя так ничего не выйдет.
Она помогла ему стянуть брюки, трусы и, поглаживая и направляя его нефритовый столбик, помогла ему войти в заветный грот.
Они стали мужем и женой.
Через три дня они стояли у дверей Ванечкиной квартиры с сумками в руках. Их ускоренный медовый месяц закончился, как и все хорошее, слишком быстро завтра Тане нужно было выходить на работу, да и злоупотреблять гостеприимством Елки и Павла, откладывая тягостный момент возвращения, было неловко.
Иван помедлил у двери, набрался мужества, позвонил. Он не успел еще снять палец с кнопки звонка, а дверь уже распахнулась, и на него пошла наступать Марина Александровна, оттесняя его вглубь площадки.
- Где ты пропадал?! - театрально прошипела она. - Я звонила Рафаловичам, и Рива Менделевна сказала мне, что никакой дачи в Соснове у них нет. Говори! Я должна знать правду!
Иван опустил голову и посмотрел на нее исподлобья. Потом он сделал шаг в сторону, так что Марина Александровна оказалась прямо напротив Тани.
- Мама, - сказал он. - Познакомься. Это моя жена.
Марина Александровна, не взглянув на Таню, закрыла руками лицо. По тону сына она поняла, что он и не думает шутить.
- Но как... почему... Кто она?
На этом решимость Ванечки иссякла, и он промямлил:
- Ну... помнишь, к нам еще девочки приходили ремонт делать. И...
Марина Александровна отняла руки от лица и, исподволь оглядываясь, отступила в прихожую. Там она еще раз посмотрела назад и аккуратно, чуть сгруппировавшись, упала на мягкий ковер и закатила глаза.
Иван не шелохнулся. Если бы не оглядка матери, не бережность ее падения, он, несомненно, кинулся бы к ней, стал помогать, утешать, просить прощения. Но Марина Александровна плохо, по-любительски отыграла сцену, и Иван не мог этого не заметить.
Таня - тем более. Она решительно взяла Ивана за руку и сказала:
- Идем отсюда.
- О-о! - простонала Марина Александровна, не раскрывая глаз.
Из глубин коридора накатывался отец.
- Марина! - воскликнул он. - Скажи, скажи мне, что он с тобой сделал?!
Этого Иван уже не мог вынести. Он развернулся, подхватил сумку и вместе с Таней устремился по лестнице вниз.
- Вернись, негодяй! - грохотал сверху голос отца. - Вернись и посмотри, что ты сделал с матерью! Но возвращаться они не стали.
Таня пристроила мужа на свободную коечку в комнате у знакомых ребят. Это предполагалось как сугубо временная мера - уже на другой день после несостоявшегося знакомства со свекрами Таня имела очень серьезный разговор с комендантшей на предмет выделения им отдельной комнаты. Беседа вышла не очень приятной - комендантша однозначно отказала ей, потому что ее муж (а) имеет ленинградскую прописку и жилье и (б) не работает в строительном управлении. Более того, Тане намекнули, что ее хахаль, будь он там муж или не муж, вообще ночует в общежитии только по милости руководства, а потому руководство вправе рассчитывать на некоторый материальный стимул, хотя бы с получки. У Тани довольно быстро возник один план, но начать приводить его в действие можно было только на выходных.
Утром она убегала на работу, а Иван просыпался, слонялся по общежитию, коротал время в кино или перед телевизором в комнате отдыха. Конечно, надо было бы заняться дипломом, но и черновики, и читательский билет остались у родителей, что, откровенно говоря, Иван воспринимал с облегчением - сейчас ни ум, ни душа ни к какому диплому не лежали. Он весь погрузился в сложные, научно выражаясь, амбивалентные переживания, связанные с переменами в его жизни. В первую очередь он самозабвенно жалел себя - ради супружеского счастья потерял родной дом, а счастье-то подмигнуло и скрылось. Ну, почти скрылось - после ужина тактичные Оля и Поля уходили "на телевизор", оставляя молодоженов наедине на часик-полтора. Но скоро, слишком скоро, раздавались в дверь легкие стуки, и Таня, поспешно приведя себя и мужа в порядок, кричала: "Заходите!", сама уходила с Иваном в коридор, на кухню, в комнату отдыха, совсем на чуть-чуть: везде толокся народ, и самой нужно было к завтрему выспаться. Проводив Таню обратно в "келью", Иван тупо досматривал телевизор до самого гудочка, либо шел на свое койко-место, где резался с ребятами в "козла" (карточного или доминошного), по мере способностей поддерживая беседу - о водке и бабах. Проживание в общежитии напоминало ему больницу, где он месяц пролежал в десятом классе с гепатитом.
Эта благость продолжалась четыре дня, а потом наступила пятница, совпавшая с получкой. Вернувшись с работы, Таня застала Ивана мертвецки пьяным в компании не более трезвых соседей. Отвернув губы от его пьяного поцелуя, угодившего в итоге ей в ухо, и отклонив предложение присесть и уважить компанию, она вывела в коридор Василия, который припозднился со смены, а потому еще не успел набраться, и жестко попросила его, чтобы Ивану наливали поменьше, угомонили пораньше, из комнаты выпускали только по нужде, и то с эскортом, потому что к себе она его до утра не пустит. Василий, знавший Таню за бригадира основательного, обещал поспособствовать.
Таня пришла к себе и, не раздеваясь, легла лицом в подушку. Впервые ей подумалось, что Иван, ее любящий, нелепый, талантливый Ванечка, иногда мало чем отличается от этих - пьющих, небритых , немытых, ненавистных...
Дверь открылась, и без стука вошла женщина средних лет, стройная, широколицая, в мелких светлых кудряшках и, что называется, со следами былой красоты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
- Из деликатности не спрашиваю, как оно, - продолжал Ник. - И чтобы сменить тему, ответь-ка мне на вопросик по твоей части, а то у меня кроссворд не получается. "Легендарный поэт, герой кельтского эпоса". Шесть букв.
- Оссиан, - не задумываясь, пробубнил Ванечка.
- Так, попробуем... Нет, не выходит. "Марсиан" - семь букв, а надо шесть.
- Погоди, какой еще Марсиан? - Ванечка вдруг заволновался и закрутил руками.
- Э-э, да тебе бы тремор унять... Ну-ка поищем... Дом моего друга - мой дом.
И Ник по-хозяйски залез в буфет и извлек оттуда початую бутылку ликера.
Ванечка рванул полстакана, и все окончательно встало на места.
"Марсиан..."
Он устремился наверх, оставив на кухне опешившего Ника, распахнул дверь спальни и, опустившись на колени перед кроватью, стал покрывать поцелуями Танино лицо.
- Прости, прости меня, друг мой, жена моя... Таня открыла глаза. Иван откинул одеяло и навалился на нее всем телом.
- Я же муж, муж тебе, не марсиан какой-нибудь...
- Погоди... какой еще марсиан? Он схватился за подол ее ночной рубашки и стал тянуть вверх.
- Постой, пусти на минуточку. Я сама. Таня вывернулась из-под него на другой край широкой кровати и плавным движением скинула с себя рубашку.
- Ну, иди сюда...
Ванечка взглянул на нее, зажмурился, как от яркого света, и, сопя, подполз к ней...
- Я... Ты... - Он задыхался.
- Привстань, пожалуйста. У тебя так ничего не выйдет.
Она помогла ему стянуть брюки, трусы и, поглаживая и направляя его нефритовый столбик, помогла ему войти в заветный грот.
Они стали мужем и женой.
Через три дня они стояли у дверей Ванечкиной квартиры с сумками в руках. Их ускоренный медовый месяц закончился, как и все хорошее, слишком быстро завтра Тане нужно было выходить на работу, да и злоупотреблять гостеприимством Елки и Павла, откладывая тягостный момент возвращения, было неловко.
Иван помедлил у двери, набрался мужества, позвонил. Он не успел еще снять палец с кнопки звонка, а дверь уже распахнулась, и на него пошла наступать Марина Александровна, оттесняя его вглубь площадки.
- Где ты пропадал?! - театрально прошипела она. - Я звонила Рафаловичам, и Рива Менделевна сказала мне, что никакой дачи в Соснове у них нет. Говори! Я должна знать правду!
Иван опустил голову и посмотрел на нее исподлобья. Потом он сделал шаг в сторону, так что Марина Александровна оказалась прямо напротив Тани.
- Мама, - сказал он. - Познакомься. Это моя жена.
Марина Александровна, не взглянув на Таню, закрыла руками лицо. По тону сына она поняла, что он и не думает шутить.
- Но как... почему... Кто она?
На этом решимость Ванечки иссякла, и он промямлил:
- Ну... помнишь, к нам еще девочки приходили ремонт делать. И...
Марина Александровна отняла руки от лица и, исподволь оглядываясь, отступила в прихожую. Там она еще раз посмотрела назад и аккуратно, чуть сгруппировавшись, упала на мягкий ковер и закатила глаза.
Иван не шелохнулся. Если бы не оглядка матери, не бережность ее падения, он, несомненно, кинулся бы к ней, стал помогать, утешать, просить прощения. Но Марина Александровна плохо, по-любительски отыграла сцену, и Иван не мог этого не заметить.
Таня - тем более. Она решительно взяла Ивана за руку и сказала:
- Идем отсюда.
- О-о! - простонала Марина Александровна, не раскрывая глаз.
Из глубин коридора накатывался отец.
- Марина! - воскликнул он. - Скажи, скажи мне, что он с тобой сделал?!
Этого Иван уже не мог вынести. Он развернулся, подхватил сумку и вместе с Таней устремился по лестнице вниз.
- Вернись, негодяй! - грохотал сверху голос отца. - Вернись и посмотри, что ты сделал с матерью! Но возвращаться они не стали.
Таня пристроила мужа на свободную коечку в комнате у знакомых ребят. Это предполагалось как сугубо временная мера - уже на другой день после несостоявшегося знакомства со свекрами Таня имела очень серьезный разговор с комендантшей на предмет выделения им отдельной комнаты. Беседа вышла не очень приятной - комендантша однозначно отказала ей, потому что ее муж (а) имеет ленинградскую прописку и жилье и (б) не работает в строительном управлении. Более того, Тане намекнули, что ее хахаль, будь он там муж или не муж, вообще ночует в общежитии только по милости руководства, а потому руководство вправе рассчитывать на некоторый материальный стимул, хотя бы с получки. У Тани довольно быстро возник один план, но начать приводить его в действие можно было только на выходных.
Утром она убегала на работу, а Иван просыпался, слонялся по общежитию, коротал время в кино или перед телевизором в комнате отдыха. Конечно, надо было бы заняться дипломом, но и черновики, и читательский билет остались у родителей, что, откровенно говоря, Иван воспринимал с облегчением - сейчас ни ум, ни душа ни к какому диплому не лежали. Он весь погрузился в сложные, научно выражаясь, амбивалентные переживания, связанные с переменами в его жизни. В первую очередь он самозабвенно жалел себя - ради супружеского счастья потерял родной дом, а счастье-то подмигнуло и скрылось. Ну, почти скрылось - после ужина тактичные Оля и Поля уходили "на телевизор", оставляя молодоженов наедине на часик-полтора. Но скоро, слишком скоро, раздавались в дверь легкие стуки, и Таня, поспешно приведя себя и мужа в порядок, кричала: "Заходите!", сама уходила с Иваном в коридор, на кухню, в комнату отдыха, совсем на чуть-чуть: везде толокся народ, и самой нужно было к завтрему выспаться. Проводив Таню обратно в "келью", Иван тупо досматривал телевизор до самого гудочка, либо шел на свое койко-место, где резался с ребятами в "козла" (карточного или доминошного), по мере способностей поддерживая беседу - о водке и бабах. Проживание в общежитии напоминало ему больницу, где он месяц пролежал в десятом классе с гепатитом.
Эта благость продолжалась четыре дня, а потом наступила пятница, совпавшая с получкой. Вернувшись с работы, Таня застала Ивана мертвецки пьяным в компании не более трезвых соседей. Отвернув губы от его пьяного поцелуя, угодившего в итоге ей в ухо, и отклонив предложение присесть и уважить компанию, она вывела в коридор Василия, который припозднился со смены, а потому еще не успел набраться, и жестко попросила его, чтобы Ивану наливали поменьше, угомонили пораньше, из комнаты выпускали только по нужде, и то с эскортом, потому что к себе она его до утра не пустит. Василий, знавший Таню за бригадира основательного, обещал поспособствовать.
Таня пришла к себе и, не раздеваясь, легла лицом в подушку. Впервые ей подумалось, что Иван, ее любящий, нелепый, талантливый Ванечка, иногда мало чем отличается от этих - пьющих, небритых , немытых, ненавистных...
Дверь открылась, и без стука вошла женщина средних лет, стройная, широколицая, в мелких светлых кудряшках и, что называется, со следами былой красоты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137