.. Совсем древняя баба Саня, обнимая плачущую Лизавету, приговаривала:
- Не горюй, милая, еще воздается тебе за страдания. Ангелом Божьим вернется к тебе твой Петенька, осенит белым крылышком. И зацветет ленок, травка незаметная...
Мужики сидели серьезные, кивали, поддакивали бабам, между собой вполголоса переговаривались на солидные темы - хозяйственные или внешнеполитические, - но все больше поглядывали на Таню. Напряжение, вызванное похоронными хлопотами, понемногу отпускало ее, и она не без удовольствия ловила на себе мужские взгляды. Не укрылось от ее внимания и то, как погрузневшая, беременная Тонька Серова - предмет детской зависти - с досадой ткнула локтем мужа-зоотехника, чтобы переключить его внимание на себя, законную.
Когда кончилась водка, сам собой появился мутный, припахивающий дрожжами первач. Однако закончили чинно, как и начали. Никто не подрался, не наскандалил, не ударился в пляс, а из песен пели только протяжные - про удалого Хас-Булата, про хуторок. Разогретая обильной едой и двумя стопками покупной вишневки, Таня пела вместе со всеми и, лишь заканчивая "Ах, зачем эта ночь..." с удивлением сообразила, что давно уже поет одна.
Остальные сидели молчком и сосредоточенно слушали.
- Это да! - не выдержал зоотехник, когда Таня смолкла.
- Эх, говорила я тебе, Лизавета, надо было Танечку в музыкальное отправлять. Голосина-то какой стал матерый, - заметила учительница Дарья Ивановна.
- Да уж не чета этим размалеванным, что в телевизоре скачут, - подхватил участковый Егор Васильевич, поедая Таню замаслившимися глазками. - Ни кожи ни рожи, орут, как кошки драные. Одно слово - актерки!
- Татьяна! - с пафосом проговорил завклубом Егоркин. - Возвращайтесь и живите здесь! Кто может по достоинству оценить ваши дарования в этом бездушном городе? Каменные джунгли...
- Это в Америке джунгли, - перебила начитанная Тонька. - А в Ленинграде у Таньки все хорошо. Квартира, учеба, муж директор...
- Редактор, - тихо поправила Таня. Упоминание об Иване было ей неприятно.
- Эта птица другое гнездо совьет... - вдруг пробурчала баба Саия.
Разошлись в десятом часу. Соседки помогли Лизавете с Таней перемыть посуду, прибрать в горнице, отобрали для внучат оставшееся после Петеньки барахлишко.
Проводив гостей до калитки, Таня вернулась в дом. Лизавета сидела за пустым столом и смотрела на тарелочку, на которой стояла накрытая кусочком хлеба стопка водки.
- И фотографии ни одной не осталось, - сказала она. - Не могла я его, такого... Ты вот что, Танька... Не говорила я тебе, но осталась у нас после матери Валентины вещичка одна, красоты редкостной. Загадывала на свадьбу тебе, да за Петенькой-то и позабыла совсем. Теперь вот вспомнила. Хоть и запоздалый подарок, но на память добрую. Совет да любовь... - Лизавета всхлипнула.
- Не надо. Пусть у тебя остается.
- Да на что мне здесь? Коров пугать разве. Прими.
- Не время еще...
VIII
Голый Павел сидел на краю ванны и, брезгливо держа письмо двумя пальцами, перечитывал его. Это неправдоподобно гнусное, омерзительное послание с утра жгло его сердце через карман парадной шелковистой рубашки, куда он, неизвестно из какого мазохизма, спрятал его, одеваясь на свадьбу. Оно терзало его душу, и когда он ехал с праздничными, взволнованными родителями в Голубой Павильон, и когда стоял на парадном крыльце, дожидаясь невесту, и когда, подбежав к желтым "Жигулям", схватил ее и жадно поцеловал, помяв фату и немного - прическу, и когда они томились в элегантном боковом вестибюле, слушая гул прибывающих гостей из смежного зала, и когда шли под торжественную музыку к... не к алтарю, конечно, но как бы это назвать?.. И только когда его, а потом и ее губы прошептали "да", и он склонился к ее обтянутой белой перчаткой руке, надевая на безымянный палец кольцо, вдруг отпустило, точно рассеялось бесовское наваждение. И весь вечер он был счастлив и возбужден, он любил всех - и даже мерзкого ростовского дядьку, но братской и сыновней любовью, а ее он любил особо, как никто никого и никогда.
Когда, уже ночью, выехав на проспект, черная обкомовская "Волга" развернулась не к центру, а на север и за мостом свернула налево, в сторону от их дома, он уже точно знал, куда их везут, - в Солнечное, на отцовскую дачу, туда, где прошлой зимой праздновали другую свадьбу, конспиративно-молодежную свадьбу Ванечки и Танечки Лариных. Эх, и хорошо же было тогда! А сейчас - тоже хорошо, только совсем иначе, и не только потому, что на этот раз все происходит с ним самим. Он довольно и тихо засмеялся, и Таня посмотрела на него вопросительно и весело.
- А Ванька смешной, правда? - спросил он в объяснение.
- Как всегда, только толстый... По-моему, товарищ Романов смешнее.
- Тоже как всегда. Доедем - обязательно выпьем за Берлин, столицу ГДР.
- А когда Зайков ключи достал, я вообще чуть не упала. Слушай, ты хоть догадывался?
- Ни сном ни духом. Я вполне настроился, что мы первое время поживем у Ады.
- Завтра обязательно сгоняем к Никольскому, посмотрим, что за квартира. Ты адрес взял?
- Никуда мы не поедем ни завтра, ни послезавтра. Эти три дня мы будем только вдвоем, как на необитаемом острове.
Они прижались друг к другу в крепком затяжном поцелуе.
Машина подъехала к воротцам дачи и, посигналив фарами, остановилась. Шофер распахнул дверцу на Таниной стороне и помог ей выйти.
- Минуточку, ребята, - сказал он и побежал к крыльцу.
Постояв секунду, Павел легко подхватил Таню на руки и понес к дому.
Шофер отворил дверь, широко раскрыл ее и, улыбаясь, отступил в темноту.
- Спасибо! - через плечо сказал Павел и перенес Таню через порог.
Как только он сделал первый шаг в прихожую, во всем доме вспыхнул свет, а из гостиной полилась чарующая мелодия - вальс из "Маскарада". Таня, смеясь, соскочила с рук остолбеневшего Павла.
- Это дядя Саша в будочке рубильник включил, - пояснила она. - Моя идея. Музыку тоже я выбирала. Нравится?
Павел молча любовался ею.
- Испортила сказку, да? - Она засмеялась, взяла его за руку и повела в гостиную.
- Садись. - Таня подтолкнула его в кресло возле журнального столика, на котором стояли вазы с апельсинами, яблоками, бананами, шоколадными конфетами и миниатюрными пирожными, громадная оранжевая свеча-шар, два бокала и бутылка шампанского. - Сейчас создадим интим.
Кружась по комнате, она поочередно гасила лампы, убавила громкости на магнитофоне, зажгла две свечи на пианино. Павел сидел и зачарованно следил за колыханиями ее пышной юбки. Она нагнулась над столом, щелкнула зажигалкой, зажгла оранжевую свечу и плюхнулась в кресло напротив.
- Вот, - удовлетворенно сказала она. - Наконец-то одни. Теперь открывай. Или принести совсем холодненькую ?
Он смотрел на нее блестящими глазами и молчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
- Не горюй, милая, еще воздается тебе за страдания. Ангелом Божьим вернется к тебе твой Петенька, осенит белым крылышком. И зацветет ленок, травка незаметная...
Мужики сидели серьезные, кивали, поддакивали бабам, между собой вполголоса переговаривались на солидные темы - хозяйственные или внешнеполитические, - но все больше поглядывали на Таню. Напряжение, вызванное похоронными хлопотами, понемногу отпускало ее, и она не без удовольствия ловила на себе мужские взгляды. Не укрылось от ее внимания и то, как погрузневшая, беременная Тонька Серова - предмет детской зависти - с досадой ткнула локтем мужа-зоотехника, чтобы переключить его внимание на себя, законную.
Когда кончилась водка, сам собой появился мутный, припахивающий дрожжами первач. Однако закончили чинно, как и начали. Никто не подрался, не наскандалил, не ударился в пляс, а из песен пели только протяжные - про удалого Хас-Булата, про хуторок. Разогретая обильной едой и двумя стопками покупной вишневки, Таня пела вместе со всеми и, лишь заканчивая "Ах, зачем эта ночь..." с удивлением сообразила, что давно уже поет одна.
Остальные сидели молчком и сосредоточенно слушали.
- Это да! - не выдержал зоотехник, когда Таня смолкла.
- Эх, говорила я тебе, Лизавета, надо было Танечку в музыкальное отправлять. Голосина-то какой стал матерый, - заметила учительница Дарья Ивановна.
- Да уж не чета этим размалеванным, что в телевизоре скачут, - подхватил участковый Егор Васильевич, поедая Таню замаслившимися глазками. - Ни кожи ни рожи, орут, как кошки драные. Одно слово - актерки!
- Татьяна! - с пафосом проговорил завклубом Егоркин. - Возвращайтесь и живите здесь! Кто может по достоинству оценить ваши дарования в этом бездушном городе? Каменные джунгли...
- Это в Америке джунгли, - перебила начитанная Тонька. - А в Ленинграде у Таньки все хорошо. Квартира, учеба, муж директор...
- Редактор, - тихо поправила Таня. Упоминание об Иване было ей неприятно.
- Эта птица другое гнездо совьет... - вдруг пробурчала баба Саия.
Разошлись в десятом часу. Соседки помогли Лизавете с Таней перемыть посуду, прибрать в горнице, отобрали для внучат оставшееся после Петеньки барахлишко.
Проводив гостей до калитки, Таня вернулась в дом. Лизавета сидела за пустым столом и смотрела на тарелочку, на которой стояла накрытая кусочком хлеба стопка водки.
- И фотографии ни одной не осталось, - сказала она. - Не могла я его, такого... Ты вот что, Танька... Не говорила я тебе, но осталась у нас после матери Валентины вещичка одна, красоты редкостной. Загадывала на свадьбу тебе, да за Петенькой-то и позабыла совсем. Теперь вот вспомнила. Хоть и запоздалый подарок, но на память добрую. Совет да любовь... - Лизавета всхлипнула.
- Не надо. Пусть у тебя остается.
- Да на что мне здесь? Коров пугать разве. Прими.
- Не время еще...
VIII
Голый Павел сидел на краю ванны и, брезгливо держа письмо двумя пальцами, перечитывал его. Это неправдоподобно гнусное, омерзительное послание с утра жгло его сердце через карман парадной шелковистой рубашки, куда он, неизвестно из какого мазохизма, спрятал его, одеваясь на свадьбу. Оно терзало его душу, и когда он ехал с праздничными, взволнованными родителями в Голубой Павильон, и когда стоял на парадном крыльце, дожидаясь невесту, и когда, подбежав к желтым "Жигулям", схватил ее и жадно поцеловал, помяв фату и немного - прическу, и когда они томились в элегантном боковом вестибюле, слушая гул прибывающих гостей из смежного зала, и когда шли под торжественную музыку к... не к алтарю, конечно, но как бы это назвать?.. И только когда его, а потом и ее губы прошептали "да", и он склонился к ее обтянутой белой перчаткой руке, надевая на безымянный палец кольцо, вдруг отпустило, точно рассеялось бесовское наваждение. И весь вечер он был счастлив и возбужден, он любил всех - и даже мерзкого ростовского дядьку, но братской и сыновней любовью, а ее он любил особо, как никто никого и никогда.
Когда, уже ночью, выехав на проспект, черная обкомовская "Волга" развернулась не к центру, а на север и за мостом свернула налево, в сторону от их дома, он уже точно знал, куда их везут, - в Солнечное, на отцовскую дачу, туда, где прошлой зимой праздновали другую свадьбу, конспиративно-молодежную свадьбу Ванечки и Танечки Лариных. Эх, и хорошо же было тогда! А сейчас - тоже хорошо, только совсем иначе, и не только потому, что на этот раз все происходит с ним самим. Он довольно и тихо засмеялся, и Таня посмотрела на него вопросительно и весело.
- А Ванька смешной, правда? - спросил он в объяснение.
- Как всегда, только толстый... По-моему, товарищ Романов смешнее.
- Тоже как всегда. Доедем - обязательно выпьем за Берлин, столицу ГДР.
- А когда Зайков ключи достал, я вообще чуть не упала. Слушай, ты хоть догадывался?
- Ни сном ни духом. Я вполне настроился, что мы первое время поживем у Ады.
- Завтра обязательно сгоняем к Никольскому, посмотрим, что за квартира. Ты адрес взял?
- Никуда мы не поедем ни завтра, ни послезавтра. Эти три дня мы будем только вдвоем, как на необитаемом острове.
Они прижались друг к другу в крепком затяжном поцелуе.
Машина подъехала к воротцам дачи и, посигналив фарами, остановилась. Шофер распахнул дверцу на Таниной стороне и помог ей выйти.
- Минуточку, ребята, - сказал он и побежал к крыльцу.
Постояв секунду, Павел легко подхватил Таню на руки и понес к дому.
Шофер отворил дверь, широко раскрыл ее и, улыбаясь, отступил в темноту.
- Спасибо! - через плечо сказал Павел и перенес Таню через порог.
Как только он сделал первый шаг в прихожую, во всем доме вспыхнул свет, а из гостиной полилась чарующая мелодия - вальс из "Маскарада". Таня, смеясь, соскочила с рук остолбеневшего Павла.
- Это дядя Саша в будочке рубильник включил, - пояснила она. - Моя идея. Музыку тоже я выбирала. Нравится?
Павел молча любовался ею.
- Испортила сказку, да? - Она засмеялась, взяла его за руку и повела в гостиную.
- Садись. - Таня подтолкнула его в кресло возле журнального столика, на котором стояли вазы с апельсинами, яблоками, бананами, шоколадными конфетами и миниатюрными пирожными, громадная оранжевая свеча-шар, два бокала и бутылка шампанского. - Сейчас создадим интим.
Кружась по комнате, она поочередно гасила лампы, убавила громкости на магнитофоне, зажгла две свечи на пианино. Павел сидел и зачарованно следил за колыханиями ее пышной юбки. Она нагнулась над столом, щелкнула зажигалкой, зажгла оранжевую свечу и плюхнулась в кресло напротив.
- Вот, - удовлетворенно сказала она. - Наконец-то одни. Теперь открывай. Или принести совсем холодненькую ?
Он смотрел на нее блестящими глазами и молчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137