Он женился вторично и растил двух сыновей для Германии. Он отзывался о Пауле злобно. Она «не была ему женой». Он грубо намекнул на ее супружескую неверность, а потом подобострастно извинился за то, что задел мои чувства.
После развода они ни разу не виделись. Я так и думала. Однако я надеялась получить от него какую-нибудь ценную информацию. Возможно, за шесть лет их совместного проживания у нее появились какие-нибудь друзья, к которым она могла бы обратиться сейчас?
Похоже, нет. После всех моих расспросов выявились лишь два возможных варианта. Женщина зрелого возраста, с которой Паула одно время подумывала основать дело. (Вздор, сказала я тогда. Я зарабатывала достаточно, чтобы прокормить нас обеих.) И жена одного из деловых партнеров Карла. По презрительным высказываниям последнего насчет «женских дел» и «женских сплетен» было трудно понять, шла ли здесь речь о настоящей дружбе или просто о дипломатических отношениях, которые женщины вынуждены заводить в угоду своим мужьям. Оба варианта казались безнадежными, но я записала имена и поблагодарила Карла.
Я сказала, что Паула, оказавшись перед необходимостью впустить в свою квартиру жильцов, отдала мне на хранение кое-какие документы и что меня тревожит ее исчезновение, поскольку она наверняка не уехала бы по своей воле, не предупредив меня. Естественно, он спросил, почему я не обратилась в полицию. Я сказала, что побоялась навлечь на нее неприятности, памятуя о политических взглядах ее отца; если пока они ею не интересовались, то могли заинтересоваться после моего запроса. Объяснение прозвучало не особо убедительно, но Карл не обратил на это внимания, так как слушал не меня, а лишь себя самого.
Он хотел поговорить, ибо жил с этой болью много лет. Я дала ему такую возможность и поначалу слушала в надежде узнать какую-нибудь полезную информацию, а потом, когда поняла, что больше мне ничего из него не вытянуть, продолжала слушать, усилием воли подавляя гнев, когда он отзывался о Пауле с горьким негодованием.
Постепенно мое отношение к Карлу начало меняться. Он был глубоко несчастным человеком: запутавшимся в сетях собственного трескучего пустословия, не находящим взаимопонимания с нынешней своей женой, бесконечно одиноким и недостаточно глупым, чтобы не понимать, что он трус. Что нашла в нем Паула? Наверное, когда-то он мог похвастать известным чувством юмора, привлекательным жизнелюбием. И прежде чем пристрастие к пиву и сидячий образ жизни начали сказываться на нем, наверное, он был интересным мужчиной. Интересно, подумала я, какой она казалась Карлу? Что видел он, когда делал Пауле предложение?
Последняя мысль и вызванная ею мысленная картина причинили мне такую острую боль, что я задохнулась. Он удивленно взглянул на меня, а потом снова заговорил. Но с той минуты я стала смотреть на Карла другими глазами. Да, он был дураком и выскочкой, но одно время он любил Паулу, в меру своих сил.
Таким образом, мы становились товарищами по несчастью. Не для того ли я встретилась с ним на самом деле? Ибо мне безумно хотелось пообщаться с человеком, знавшим Паулу, безумно хотелось слышать ее имя, безумно хотелось произносить фразы, в которых оно содержится. А кто еще мог составить мне компанию, кто еще мог разделить со мной – даже сам того не сознавая – мою любовную одержимость?
При прощании мы обменялись словами благодарности. Я вернулась в свою квартиру и в какой-то момент того бесконечного дня разрыдалась, словно человек, бросающийся в пропасть.
Я продолжала искать Паулу. На каждой улице, в каждом общественном месте. Все лица одинаковые, все чужие.
Появился герр Карг с бумажкой в руке.
– Отдайте квартплату хозяину дома, – сказала я.
Я начала закрывать дверь. Он поставил ногу на порог.
– Герр Карг, – сказала я, – убирайтесь отсюда, или, богом клянусь, я убью вас.
Он ушел.
К концу второй недели отсутствия Паулы я сообщила Мильху, что согласна принять участие в испытаниях пилотируемого самолета-снаряда. Теперь проект казался мне почти привлекательным в силу своей мрачности.
Свет дня уже начинает меркнуть, когда я слышу позади рев грузовика.
Генерал с трудом разворачивается и стоит посреди дороги. Неизвестно, остановится грузовик или нет. В наши дни у водителей много причин не останавливаться, когда голосуют. С пистолетом в правой руке генерал ждет, преграждая путь машине.
Грузовик тормозит в полуметре от генерала. Из окна водителя на нас смотрит дуло «люгера». Подняв пистолет, генерал называет себя и просит довезти нас до Любека.
Пассажирская дверца открывается, и из кабины выпрыгивает капрал СС с автоматом.
Генерал повторяет свое требование. Чтобы стать лицом к эсэсовцу, он отступает на шаг назад и спотыкается. Я делаю движение, чтобы поддержать его, но ствол «люгера» дергается и голос из кабины велит мне стоять на месте.
– Удостоверение личности, – говорит капрал.
– Я отдам вас под трибунал, – говорит генерал. – Вы что, не видите, в каком я звании?
– Ваши документы, пожалуйста.
– Документы, – рычит генерал. – Ладно, я покажу вам документ. – Левой рукой он неловко расстегивает шинель и шарит во внутреннем кармане. Он вытаскивает оттуда клеенчатый пакет, перевязанный тесьмой, и протягивает эсэсовцу.
– Откройте.
Самому генералу не открыть одной рукой.
Эсэсовец кивает мне:
– Откройте.
Я развязываю тесьму, вынимаю из пакета толстый конверт, а из конверта письмо с гербом Ресхс-канцелярии и лихорадочно нацарапанной внизу подписью.
Капрал СС цепенеет, когда я протягиваю письмо. Он не притрагивается к нему. Он громко щелкает каблуками и машинально выбрасывает вверх руку:
– Прошу прощения, герр фельдмаршал. Здесь полно дезертиров. Чем мы можем вам помочь?
– Вы можете доставить нас в штаб военно-воздушных сил в Любеке, – отвечает генерал на удивление мягко. – Чем скорее, тем лучше.
С нашей помощью генерал забирается в кузов, и я залезаю следом. Мы вдвоем едва помещаемся за штабелем длинных цилиндрических предметов, которые я не могу толком рассмотреть в полумраке и до которых стараюсь не дотрагиваться, покуда капрал не сообщает, что это такое.
– Ковры.
– Ковры?
– Восточные ковры, собственность какого-то гауляйтера. Мы везем их в Любек для отправки куда-то, куда этот господин собирается дать деру. – Искоса взглянув на генерала, капрал сплевывает.
Мы трогаемся с места. Грузовик тяжело нагружен, дорога скверная. Мы движемся немногим быстрее, чем пешком. Немного погодя я вдруг замечаю странный неподвижный взгляд генерала, устремленный за откидной борт грузовика. Перевожу глаза туда же.
Небо потемнело в предвестии грозы. Косые солнечные лучи пробиваются в разрыв багрового облака.
Такого же багрового цвета лицо человека, висящего под густой кроной дерева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
После развода они ни разу не виделись. Я так и думала. Однако я надеялась получить от него какую-нибудь ценную информацию. Возможно, за шесть лет их совместного проживания у нее появились какие-нибудь друзья, к которым она могла бы обратиться сейчас?
Похоже, нет. После всех моих расспросов выявились лишь два возможных варианта. Женщина зрелого возраста, с которой Паула одно время подумывала основать дело. (Вздор, сказала я тогда. Я зарабатывала достаточно, чтобы прокормить нас обеих.) И жена одного из деловых партнеров Карла. По презрительным высказываниям последнего насчет «женских дел» и «женских сплетен» было трудно понять, шла ли здесь речь о настоящей дружбе или просто о дипломатических отношениях, которые женщины вынуждены заводить в угоду своим мужьям. Оба варианта казались безнадежными, но я записала имена и поблагодарила Карла.
Я сказала, что Паула, оказавшись перед необходимостью впустить в свою квартиру жильцов, отдала мне на хранение кое-какие документы и что меня тревожит ее исчезновение, поскольку она наверняка не уехала бы по своей воле, не предупредив меня. Естественно, он спросил, почему я не обратилась в полицию. Я сказала, что побоялась навлечь на нее неприятности, памятуя о политических взглядах ее отца; если пока они ею не интересовались, то могли заинтересоваться после моего запроса. Объяснение прозвучало не особо убедительно, но Карл не обратил на это внимания, так как слушал не меня, а лишь себя самого.
Он хотел поговорить, ибо жил с этой болью много лет. Я дала ему такую возможность и поначалу слушала в надежде узнать какую-нибудь полезную информацию, а потом, когда поняла, что больше мне ничего из него не вытянуть, продолжала слушать, усилием воли подавляя гнев, когда он отзывался о Пауле с горьким негодованием.
Постепенно мое отношение к Карлу начало меняться. Он был глубоко несчастным человеком: запутавшимся в сетях собственного трескучего пустословия, не находящим взаимопонимания с нынешней своей женой, бесконечно одиноким и недостаточно глупым, чтобы не понимать, что он трус. Что нашла в нем Паула? Наверное, когда-то он мог похвастать известным чувством юмора, привлекательным жизнелюбием. И прежде чем пристрастие к пиву и сидячий образ жизни начали сказываться на нем, наверное, он был интересным мужчиной. Интересно, подумала я, какой она казалась Карлу? Что видел он, когда делал Пауле предложение?
Последняя мысль и вызванная ею мысленная картина причинили мне такую острую боль, что я задохнулась. Он удивленно взглянул на меня, а потом снова заговорил. Но с той минуты я стала смотреть на Карла другими глазами. Да, он был дураком и выскочкой, но одно время он любил Паулу, в меру своих сил.
Таким образом, мы становились товарищами по несчастью. Не для того ли я встретилась с ним на самом деле? Ибо мне безумно хотелось пообщаться с человеком, знавшим Паулу, безумно хотелось слышать ее имя, безумно хотелось произносить фразы, в которых оно содержится. А кто еще мог составить мне компанию, кто еще мог разделить со мной – даже сам того не сознавая – мою любовную одержимость?
При прощании мы обменялись словами благодарности. Я вернулась в свою квартиру и в какой-то момент того бесконечного дня разрыдалась, словно человек, бросающийся в пропасть.
Я продолжала искать Паулу. На каждой улице, в каждом общественном месте. Все лица одинаковые, все чужие.
Появился герр Карг с бумажкой в руке.
– Отдайте квартплату хозяину дома, – сказала я.
Я начала закрывать дверь. Он поставил ногу на порог.
– Герр Карг, – сказала я, – убирайтесь отсюда, или, богом клянусь, я убью вас.
Он ушел.
К концу второй недели отсутствия Паулы я сообщила Мильху, что согласна принять участие в испытаниях пилотируемого самолета-снаряда. Теперь проект казался мне почти привлекательным в силу своей мрачности.
Свет дня уже начинает меркнуть, когда я слышу позади рев грузовика.
Генерал с трудом разворачивается и стоит посреди дороги. Неизвестно, остановится грузовик или нет. В наши дни у водителей много причин не останавливаться, когда голосуют. С пистолетом в правой руке генерал ждет, преграждая путь машине.
Грузовик тормозит в полуметре от генерала. Из окна водителя на нас смотрит дуло «люгера». Подняв пистолет, генерал называет себя и просит довезти нас до Любека.
Пассажирская дверца открывается, и из кабины выпрыгивает капрал СС с автоматом.
Генерал повторяет свое требование. Чтобы стать лицом к эсэсовцу, он отступает на шаг назад и спотыкается. Я делаю движение, чтобы поддержать его, но ствол «люгера» дергается и голос из кабины велит мне стоять на месте.
– Удостоверение личности, – говорит капрал.
– Я отдам вас под трибунал, – говорит генерал. – Вы что, не видите, в каком я звании?
– Ваши документы, пожалуйста.
– Документы, – рычит генерал. – Ладно, я покажу вам документ. – Левой рукой он неловко расстегивает шинель и шарит во внутреннем кармане. Он вытаскивает оттуда клеенчатый пакет, перевязанный тесьмой, и протягивает эсэсовцу.
– Откройте.
Самому генералу не открыть одной рукой.
Эсэсовец кивает мне:
– Откройте.
Я развязываю тесьму, вынимаю из пакета толстый конверт, а из конверта письмо с гербом Ресхс-канцелярии и лихорадочно нацарапанной внизу подписью.
Капрал СС цепенеет, когда я протягиваю письмо. Он не притрагивается к нему. Он громко щелкает каблуками и машинально выбрасывает вверх руку:
– Прошу прощения, герр фельдмаршал. Здесь полно дезертиров. Чем мы можем вам помочь?
– Вы можете доставить нас в штаб военно-воздушных сил в Любеке, – отвечает генерал на удивление мягко. – Чем скорее, тем лучше.
С нашей помощью генерал забирается в кузов, и я залезаю следом. Мы вдвоем едва помещаемся за штабелем длинных цилиндрических предметов, которые я не могу толком рассмотреть в полумраке и до которых стараюсь не дотрагиваться, покуда капрал не сообщает, что это такое.
– Ковры.
– Ковры?
– Восточные ковры, собственность какого-то гауляйтера. Мы везем их в Любек для отправки куда-то, куда этот господин собирается дать деру. – Искоса взглянув на генерала, капрал сплевывает.
Мы трогаемся с места. Грузовик тяжело нагружен, дорога скверная. Мы движемся немногим быстрее, чем пешком. Немного погодя я вдруг замечаю странный неподвижный взгляд генерала, устремленный за откидной борт грузовика. Перевожу глаза туда же.
Небо потемнело в предвестии грозы. Косые солнечные лучи пробиваются в разрыв багрового облака.
Такого же багрового цвета лицо человека, висящего под густой кроной дерева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116