– Нет! – испуганно воскликнул Эрнст, не сумев сдержаться.
– А какие у вас проблемы с «грифоном»? – спросил Толстяк, устремляя на Эрнста холодный, задумчивый взгляд.
– Двигатели перегреваются.
– Почему вы не хотите, чтобы я взглянул на эту машину?
Когда его припирали к стенке, Эрнст проявлял чудеса сообразительности.
– В данных обстоятельствах это может быть воспринято так, будто вы не уверены в моей компетенции.
– Может. И я действительно не уверен.
Это прозвучало как пощечина. Но Толстяк, по крайней мере, отвлекся от своей последней мысли.
А потом перешел к следующей.
– Я решил вернуть Мильха на должность куратора производства. Он будет работать с вами: вашим помощником, так сказать. Нужно соблюсти приличия. Но он будет моим полномочным представителем. Вам ясно?
Глава шестнадцатая
Где мы? Над бескрайними холмистыми равнинами северной Германии, испещренными озерами и покрытыми лесами. Дальше на север, за горизонтом, они врезаются длинными зелеными мысами в Балтийское море – странный край островков и узких длинных заливов причудливых очертаний: извилистых, но размытых. Край песчаных наносов и земляных намывов, где нет четких прямых линий.
Я хорошо знаю эту прибрежную местность, пустынную, унылую. В период обучения в штеттинской авиашколе я летала над ней каждый день, когда позволяли погодные условия. Я летала на «хейнкелях», «дорнье», «юнкерсах». И вот теперь я лечу на самолетике-блохе, который может уместиться у «хейнкеля» под мышкой.
Мы снова прижимаемся к земле. Я чувствую себя страшно незащищенной. В животе и ногах у меня нарастает ощущение холода, словно они обнажены, поскольку я ожидаю получить пулю именно в живот или ноги. Погода неблагоприятная для полета: ветер переменился на северный и гонит стену облаков, при виде которой бомбардировщики возвращаются на базы. Но не все, пока еще не все. К западу от меня высоко в небе гудят «москито», мигая своими глазками-бусинками над землей Шлезвиг-Гольштейн, где через два-три дня англичане будут пить чай и есть сандвичи с солониной на городских площадях.
Ветер скверный. Он дует сильными порывами, ударяя в крылья, и мне приходится безостановочно орудовать рычагами управления, а так низко это опасно. Мне хочется набрать высоту, но тогда самолет станет виден издали и будет четко вырисовываться на фоне неба, представляя собой удобную мишень.
Но окончательно Эрнста доконали не накапливающиеся проблемы с производством самолетов и не необходимость работать бок о бок с Мильхом, который с трудом скрывал презрение при виде положения дел в департаменте. А вторжение в Россию. Казалось, он видел в нем многократно увеличенное отражение своей собственной катастрофы.
До меня доходили слухи о поведении Эрнста в то время: он убегал из своего офиса, истерически крича на адъютанта, и летал из города в город, неожиданно появляясь на заводах с требованием представить данные по объемам производства, а потом вдруг возникал на совещаниях с этими данными, которые показывал всем, почти швырял в лицо, словно в доказательство своего права на существование. Он беспрестанно курил и глотал таблетки горстями, будто леденцы.
Никто не знал, что делать. На самом деле проблема была очень простой и решалась очень просто. Эрнст занимался работой, для которой совершенно не подходил, и ему следовало уйти в отставку.
Сразу после вторжения в Россию я провела с Эрнстом вечер. Он владел собой, но держался напряженно.
Мы обедали в ресторане Хорхера. Тот нравился мне все меньше и меньше. У меня не хватало духу сказать об этом Эрнсту. Стены там были обиты кожей, что вызывало у меня легкое омерзение. Когда началась война, ресторан перестал притворяться заведением, доступным всем, и превратился в шикарный клуб военно-воздушных сил. Но как ни странно, Эрнсту здесь нравилось. Вероятно, ему просто нравилась знакомая обстановка, уважение окружающих.
Мы разговаривали. Разговаривали о планерах, о наших общих друзьях, о том, как я чуть не разбилась на вертолете во время автомобильного салона, и о разных других не особо важных вещах. Так мы болтали, пока ели первое и второе блюдо, а когда дело дошло до десерта, Эрнст положил ложку на стол рядом со своим нетронутым шербетом и сказал:
– Все кончено.
– Ты о чем?
– Для Германии все кончено.
Тем утром танки пересекли границу. По радио передавали экстатические речи Геббельса о скорой победе. Я не заметила, чтобы очень уж много людей с интересом слушало радио.
– Это безумная авантюра, – сказал Эрнст, – которая закончится полным крахом.
Я надеялась, что его никто не слышит. Струнный квартет в зале играл Гайдна.
– Это цирк, – сказал он, – а инспектор манежа сумасшедший. Он будет заставлять нас скакать по кругу на лошадях, крутить сальто и прыгать через обручи, метать ножи и глотать шпаги под огнем артиллерийских орудий, покуда шатер не рухнет и не погребет всех нас под собой.
– Эрнст, ради бога!
– Наплевать. На все наплевать. О, мне не следует говорить так при тебе. У тебя еще вся жизнь впереди. По крайней мере если они не угробят тебя во время одного из своих безумных экспериментов, которые ты проводишь.
– Эти безумные эксперименты проводятся по приказу научно-исследовательского центра, находящегося в ведении твоего департамента.
– Да, верно. Вполне возможно, в один прекрасный день и поставлю свою подпись на каком-нибудь проекте, который тебя погубит. Что скажешь?
Я попыталась улыбнуться:
– Если мне суждено погибнуть, я предпочла бы погибнуть от руки друга.
Эрнст грохнул кулаком по столу:
– Как я ненавижу это! Смирение перед судьбой! Готовность безропотно умереть!
– Ко мне это не относится, уверяю тебя.
– Почему ты занимаешься этой работой?
– Потому что я хочу летать.
– И только? Неужели все так просто?
Он успокоился. И смотрел на меня с откровенным изумлением, словно такая мысль действительно не приходила ему в голову.
– Конечно, все не так просто.
– Понимаю. – Несколько мгновений он пристально разглядывал свой шербет, а потом спросил: – Ты имеешь в виду, что тебе не наплевать на все это?
Я слегка напряглась.
– Мне не наплевать на людей.
– Разумеется, в противном случае ты была бы существом, лишенным всяких человеческих чувств. Хотя порой мне казалось, что так оно и есть.
– Эрнст, ты говоришь ужасные вещи!
– Ну извини. Меня заносит не в ту сторону. Я всего лишь хотел сказать, что ты производишь впечатление совершенно самодостаточного человека. Все остальные большую часть времени бродят ощупью в темноте, пытаясь найти дружескую руку.
Я не нашлась, что ответить.
– Тебя не смущает то, что ты летаешь для сумасшедшего инспектора манежа? – спросил он.
– Эрнст, если ты не замолчишь сейчас же, нас обоих расстреляют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116