Я видела на конце крыла крохотный крючок. Ты не можешь сделать это, думала я; ты не можешь сделать это безнаказанно.
Крыло молниеносно качнулось: почти незаметное для глаза движение. Похоже, у Эрнста рефлексы как у кошки.
И кончик крыла, с подцепленным носовым платком, поднялся над землей.
Рев мотора – и самолет легко взмыл ввысь.
Толпа завопила. Я завопила.
Оркестр грянул марш.
Глава девятая
Девять лет назад я познакомилась с ним, с тем, кто сидит сейчас позади меня и чью сумрачную тревогу я ощущаю почти физически. Да, некоторые годы тянутся дольше, чем другие. Он был галантным, импозантным мужчиной в форме с галунами. Генералом военно-воздушных сил и начальником департамента в министерстве.
За ним, заложив руки за спину, стоял Эрнст, в форме чуть поскромнее по части галунов. К тому времени я уже довольно хорошо знала Эрнста. В тот день, когда я увидела его с фон Греймом, он был полковником, но я знала, что он все равно остается пилотом, умеющим подцеплять с земли носовой платок кончиком крыла.
Я вылезла из кабины планера. Я только что совершила вертикальное пике с высоты трех тысяч метров и теперь шагала через взлетно-посадочную полосу дармштадтского аэродрома к двум старшим офицерам, которые широко улыбались мне. Я не могла понять значение улыбок. Представители министерства были людьми загадочными и непредсказуемыми. По слухам, они в любой день могли перерезать друг друга с таким же успехом, с каким занимались производством самолетов. Улыбка могла означать: «Отлично, мы его покупаем». А могла означать: «Какое дерьмо! Мы так и знали, что он никуда не годится».
Я стала по стойке «смирно» и отдала честь.
Очень высокий генерал сказал:
– Великолепный показательный полет. Я вас поздравляю.
Эрнст сказал:
– Если мне еще раз придется присутствовать при вашем показательном полете, я возьму с собой каску. Вы всегда выходите из пике на высоте ста метров?
За мной топтался главный конструктор института и изобретатель аэродинамических тормозов. Я скромно посторонилась, дабы он получил свою долю заслуженных похвал.
Они выразили безграничное восхищение. Фон Грейм назвал аэродинамические тормоза одним из важнейших достижений в области авиации за последние годы. Эрнст сказал, что министерство разработало проект, обеспечивающий самое эффективное применение тормозов.
Повернувшись ко мне, Эрнст спросил:
– Вы часто совершали вертикальное пикирование с трех тысяч метров?
– До сегодняшнего дня один раз, герр полковник.
– Ну и какие у вас ощущения?
– Потрясающие.
Он хихикнул.
– А пикировать с работающим мотором не пробовали?
– Нет, герр полковник.
– Хотите попробовать?
– Очень.
– Приезжайте в Рехлин на следующей неделе, если начальство отпустит вас на день.
Я пошла следом за ними по бетонированной площадке к зданию администрации, с трудом подавляя желание пуститься в пляс.
Эрнст, говори со мной. Не давай мне заснуть. Расскажи, как случилось, что ты вдруг оказался рядом с фон Греймом на взлетно-посадочной полосе дармштадтского аэродрома, одетый в форму с галунами, несмотря все на свое отвращение к любого рода форменной одежде.
Человек постепенно лишается возможности выбора, сказал ты мне однажды. Это происходит незаметно. Потом в один прекрасный день ты входишь в комнату и понимаешь, что оттуда нет ни одного выхода, кроме двери, которой ты однажды зарекся пользоваться.
Эрнст стоял неподалеку от Мильха, когда заново сформированные эскадрильи заново окрашенных самолетов с ревом пронеслись над аэродромом. Разношерстное собрание машин. Временные военно-воздушные силы.
Не беда, думал Эрнст. С какой стороны ни посмотри, это победа. Победа упорства, дерзости, финансовой смекалки и бог знает чего еще. Толстяк изыскал средства невесть где. Деньги так и текли к нему. Вероятно, он просто брал, ни перед кем не отчитываясь.
Толстяк улыбался улыбкой, почти такой же широкой, как он сам.
Он станет главнокомандующим. Скандальная слава играла ему на руку. Косметика, маскарадные костюмы, слухи о морфии на самом деле не имели никакого значения. Вот он, обычный человек со своими слабостями: народ любил его.
Мильх не любил Толстяка.
Мильх станет его заместителем.
Мильх будет руководить военно-воздушными силами, как всегда руководил всем. Но со стороны должно казаться, будто всем заправляет Толстяк.
Мильх говорил о самолетах, пролетающих над аэродромом. Толстяк раздраженно хмурился. Он поджал губы, явно желая, чтобы Мильх заткнулся.
Рядом с Мильхом стоял Риттер фон Грейм. Спокойный, воспитанный. Немногие из собравшихся здесь людей могли внушить доверие мало-мальски здравомыслящему человеку; но фон Грейм безусловно внушал доверие.
В скором времени на любой вечеринке Эрнст стал казаться одиноким островком в море лазури.
Почти все его друзья служили в военно-воздушных силах. На самом деле почти все, кого он знал и кто имел хоть какое-то отношение к авиации, служили в военно-воздушных силах. Фронтовые товарищи, собутыльники, знакомые планеристы, старые соперники в любви. Все они старались принять такой вид, будто носили эту светло-синюю форму всю жизнь.
Эрнстом владело странное чувство. Складывалось такое впечатление, будто в жизни произошли существенные перемены, покуда он смотрел в другую сторону.
На одном костюмированном вечере он столкнулся с Риттером фон Греймом. Фон Грейм не был в маскарадном костюме.
– Как прошел год, Эрнст?
– Замечательно, – сказал Эрнст. Он нацепил красный клоунский нос и держал в руке бокал шампанского. Глядя на Риттера, раскованного и элегантного в своей военной форме, он пожалел, что нацепил красный нос.
– Хорошо, – сказал фон Грейм. – Похоже, вы много ездите по стране. Я повсюду вижу ваши афиши. На прошлой неделе вы выступали в Гамбурге, верно?
– Да. Встретил там горячий прием. Заглядывайте при случае. В палатке всегда найдется бутылочка спиртного.
– Боюсь, я слишком занят. Вы по-прежнему исполняете трюк с носовым платком?
В голосе фон Грейма слышался лишь дружелюбный интерес, но Эрнст почувствовал презрение в самой постановке вопроса.
– Он пользуется большим успехом, – ответил он. И после непродолжительной паузы с расстановкой добавил: – И его больше никто не делает.
– Нисколько не сомневаюсь, – тоже с расстановкой сказал фон Грейм.
На мгновение их взгляды встретились. Эрнст почувствовал, как некая сила берет над ним власть. Сосредоточенное внимание собеседника притягивало с неумолимостью земного притяжения, сопротивляться которому бесполезно.
– Эрнст, – сказал фон Грейм, – когда вы бросите все эти цирковые представления?
– Чего ради?
– Идите к нам.
– Я вам не нужен.
– Я начальник управления личного состава, и я говорю, что вы нам нужны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Крыло молниеносно качнулось: почти незаметное для глаза движение. Похоже, у Эрнста рефлексы как у кошки.
И кончик крыла, с подцепленным носовым платком, поднялся над землей.
Рев мотора – и самолет легко взмыл ввысь.
Толпа завопила. Я завопила.
Оркестр грянул марш.
Глава девятая
Девять лет назад я познакомилась с ним, с тем, кто сидит сейчас позади меня и чью сумрачную тревогу я ощущаю почти физически. Да, некоторые годы тянутся дольше, чем другие. Он был галантным, импозантным мужчиной в форме с галунами. Генералом военно-воздушных сил и начальником департамента в министерстве.
За ним, заложив руки за спину, стоял Эрнст, в форме чуть поскромнее по части галунов. К тому времени я уже довольно хорошо знала Эрнста. В тот день, когда я увидела его с фон Греймом, он был полковником, но я знала, что он все равно остается пилотом, умеющим подцеплять с земли носовой платок кончиком крыла.
Я вылезла из кабины планера. Я только что совершила вертикальное пике с высоты трех тысяч метров и теперь шагала через взлетно-посадочную полосу дармштадтского аэродрома к двум старшим офицерам, которые широко улыбались мне. Я не могла понять значение улыбок. Представители министерства были людьми загадочными и непредсказуемыми. По слухам, они в любой день могли перерезать друг друга с таким же успехом, с каким занимались производством самолетов. Улыбка могла означать: «Отлично, мы его покупаем». А могла означать: «Какое дерьмо! Мы так и знали, что он никуда не годится».
Я стала по стойке «смирно» и отдала честь.
Очень высокий генерал сказал:
– Великолепный показательный полет. Я вас поздравляю.
Эрнст сказал:
– Если мне еще раз придется присутствовать при вашем показательном полете, я возьму с собой каску. Вы всегда выходите из пике на высоте ста метров?
За мной топтался главный конструктор института и изобретатель аэродинамических тормозов. Я скромно посторонилась, дабы он получил свою долю заслуженных похвал.
Они выразили безграничное восхищение. Фон Грейм назвал аэродинамические тормоза одним из важнейших достижений в области авиации за последние годы. Эрнст сказал, что министерство разработало проект, обеспечивающий самое эффективное применение тормозов.
Повернувшись ко мне, Эрнст спросил:
– Вы часто совершали вертикальное пикирование с трех тысяч метров?
– До сегодняшнего дня один раз, герр полковник.
– Ну и какие у вас ощущения?
– Потрясающие.
Он хихикнул.
– А пикировать с работающим мотором не пробовали?
– Нет, герр полковник.
– Хотите попробовать?
– Очень.
– Приезжайте в Рехлин на следующей неделе, если начальство отпустит вас на день.
Я пошла следом за ними по бетонированной площадке к зданию администрации, с трудом подавляя желание пуститься в пляс.
Эрнст, говори со мной. Не давай мне заснуть. Расскажи, как случилось, что ты вдруг оказался рядом с фон Греймом на взлетно-посадочной полосе дармштадтского аэродрома, одетый в форму с галунами, несмотря все на свое отвращение к любого рода форменной одежде.
Человек постепенно лишается возможности выбора, сказал ты мне однажды. Это происходит незаметно. Потом в один прекрасный день ты входишь в комнату и понимаешь, что оттуда нет ни одного выхода, кроме двери, которой ты однажды зарекся пользоваться.
Эрнст стоял неподалеку от Мильха, когда заново сформированные эскадрильи заново окрашенных самолетов с ревом пронеслись над аэродромом. Разношерстное собрание машин. Временные военно-воздушные силы.
Не беда, думал Эрнст. С какой стороны ни посмотри, это победа. Победа упорства, дерзости, финансовой смекалки и бог знает чего еще. Толстяк изыскал средства невесть где. Деньги так и текли к нему. Вероятно, он просто брал, ни перед кем не отчитываясь.
Толстяк улыбался улыбкой, почти такой же широкой, как он сам.
Он станет главнокомандующим. Скандальная слава играла ему на руку. Косметика, маскарадные костюмы, слухи о морфии на самом деле не имели никакого значения. Вот он, обычный человек со своими слабостями: народ любил его.
Мильх не любил Толстяка.
Мильх станет его заместителем.
Мильх будет руководить военно-воздушными силами, как всегда руководил всем. Но со стороны должно казаться, будто всем заправляет Толстяк.
Мильх говорил о самолетах, пролетающих над аэродромом. Толстяк раздраженно хмурился. Он поджал губы, явно желая, чтобы Мильх заткнулся.
Рядом с Мильхом стоял Риттер фон Грейм. Спокойный, воспитанный. Немногие из собравшихся здесь людей могли внушить доверие мало-мальски здравомыслящему человеку; но фон Грейм безусловно внушал доверие.
В скором времени на любой вечеринке Эрнст стал казаться одиноким островком в море лазури.
Почти все его друзья служили в военно-воздушных силах. На самом деле почти все, кого он знал и кто имел хоть какое-то отношение к авиации, служили в военно-воздушных силах. Фронтовые товарищи, собутыльники, знакомые планеристы, старые соперники в любви. Все они старались принять такой вид, будто носили эту светло-синюю форму всю жизнь.
Эрнстом владело странное чувство. Складывалось такое впечатление, будто в жизни произошли существенные перемены, покуда он смотрел в другую сторону.
На одном костюмированном вечере он столкнулся с Риттером фон Греймом. Фон Грейм не был в маскарадном костюме.
– Как прошел год, Эрнст?
– Замечательно, – сказал Эрнст. Он нацепил красный клоунский нос и держал в руке бокал шампанского. Глядя на Риттера, раскованного и элегантного в своей военной форме, он пожалел, что нацепил красный нос.
– Хорошо, – сказал фон Грейм. – Похоже, вы много ездите по стране. Я повсюду вижу ваши афиши. На прошлой неделе вы выступали в Гамбурге, верно?
– Да. Встретил там горячий прием. Заглядывайте при случае. В палатке всегда найдется бутылочка спиртного.
– Боюсь, я слишком занят. Вы по-прежнему исполняете трюк с носовым платком?
В голосе фон Грейма слышался лишь дружелюбный интерес, но Эрнст почувствовал презрение в самой постановке вопроса.
– Он пользуется большим успехом, – ответил он. И после непродолжительной паузы с расстановкой добавил: – И его больше никто не делает.
– Нисколько не сомневаюсь, – тоже с расстановкой сказал фон Грейм.
На мгновение их взгляды встретились. Эрнст почувствовал, как некая сила берет над ним власть. Сосредоточенное внимание собеседника притягивало с неумолимостью земного притяжения, сопротивляться которому бесполезно.
– Эрнст, – сказал фон Грейм, – когда вы бросите все эти цирковые представления?
– Чего ради?
– Идите к нам.
– Я вам не нужен.
– Я начальник управления личного состава, и я говорю, что вы нам нужны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116