Эти широкобедрые женщины, помешивающие суп в кастрюле, с цепляющимся за юбку розовощеким ребенком! При виде них я торопливо проходила мимо, подсознательно опасаясь, что, стоит мне остановиться и посмотреть внимательно, стоит мне подпасть под влияние этого образа, он возымеет власть надо мной и уже никогда не отпустит. И я подумала о сухих официальных письмах из Штеттина, где снова и снова говорилось, что, в силу моей половой принадлежности, мне не разрешается летать на самолетах, на которых я хочу летать.
Пребывали ли мужчины, державшие в своих руках мою судьбу, в замешательстве? Думаю, нет. Думаю, они просто вели себя в высшей степени цинично. Они просто использовали меня.
Я расхаживала по комнате, засунув руки в карманы брюк (я обычно предпочитала брюки), и размышляла обо всем этом. Внезапно мне в голову пришла такая дерзкая и такая уместная мысль, что я не сумела сдержать радостной улыбки.
– Как по-вашему, они сочтут возможным выразить свою благодарность как-нибудь иначе?
– Полагаю, да.
– Я хочу поступить в авиашколу в Штеттине, где готовят пилотов гражданской авиации.
Он был потрясен.
– Но туда принимают только мужчин!
– Понятное дело, – сказала я. – Именно поэтому для поступления мне необходима помощь министерства.
Если они используют меня, я буду использовать их. И я поступила в штеттинскую авиашколу. Наверное, я действительно им нравилась. А возможно, они просто хотели преподать мне урок. В любом случае – я поступила.
Перед отъездом в Штеттин я навестила родителей. За все время своей работы в институте я приезжала домой только раз, на Рождество. Разумеется, Рождество сопряжено с известными ритуалами, и они – вкупе с присутствием Петера – избавили меня от сколько-либо серьезных разговоров с отцом.
Я решила, что должна попытаться уладить наши с ним отношения. Рано или поздно он непременно сменит гнев на милость. Теперь, когда я начала хорошо зарабатывать, он наверняка посмотрит на вещи шире. Я думала не только об этом.
Когда мы с мамой сидели у камина и пили чай из чашек костяного фарфора, приберегавшихся для особых случаев, она сказала:
– Ты знаешь, отец интересуется твоими делами. Он хранит все газеты, где о тебе пишут. И он всегда читает твои письма.
– Именно поэтому он никогда мне не пишет?
– Ну, ты же его знаешь.
Я осталась с отцом наедине после обеда.
– Итак, довольна ли ты своей работой? – сказал он со своего рода грубоватой приветливостью, за которой, казалось, скрывалось еще что-то. – Она оправдала твои ожидания?
– Она мне нравится, – сказала я. – О большем я и не мечтала.
– Хм-м… – Я видела, что он ожидал такого ответа и что последний привел его в раздражение. – Похоже, ты преуспеваешь. Летаешь здесь, летаешь там. Ты уже много где побывала. – Он бросил на меня взгляд, значение которого я не поняла. – Тебе понравилась Финляндия?
– Я мало чего видела. Мы много работали.
– Не сомневаюсь. Вряд ли они отправили тебя туда просто повеселиться. – Он помолчал. – Это стратегически важная позиция.
– Финляндия?
– Я полагал, ты это понимаешь.
Мне это не приходило в голову. На самом деле я не вполне поняла, о чем он говорит. Но он поколебал мою уверенность, причем намеренно.
Я положила на стол конверт.
– Что это? – спросил он.
Он вскрыл конверт. В нем лежал чек, выписанный на счет моего банка в Дармштадте.
– Я обещала, что верну деньги, потраченные на мое обучение, когда начну работать, – сказала я.
Отец недоверчиво посмотрел на меня:
– И это?…
Я сразу осознала свою ошибку. Но упрямо сказала:
– Теперь я хорошо зарабатываю и могу позволить себе…
– Ты явилась сюда, чтобы оскорбить меня? – осведомился он.
Возможно. Я сама не знала. Да и плевать хотела, поскольку вдруг разозлилась.
– Как ты могла подумать, что я приму от тебя деньги?
– Отец, я действительно хотела вернуть тебе долг!
– Я тебе не позволю. Каждый отец обязан обеспечивать своих детей.
– В таком случае почему ты всегда говорил, что зря тратишь на меня деньги?
– Каждый отец вправе возлагать на своих детей определенные надежды.
– Ты всегда мешал мне поступать правильно! – выкрикнула я.
– Ты невыносима, – холодно сказал он. – Ты даже не в состоянии держать себя в руках.
Он взял чек своими сильными пальцами и разорвал его.
– Мне не нужны твои деньги, – сказал он. – Я бы не принял их в любом случае, но могу добавить, что мне также не нравится их источник.
Начальником штеттинской авиашколы был полковник с худым, покрытым шрамами лицом и с моноклем в глазу.
– Министерство в мудрости своей зарезервировало для вас место на курсе, – сказал он по моем прибытии. – Я не вправе оспаривать решения министерства, но плохо представляю себе, как вы справитесь. Какой у вас опыт по части пилотирования?
Я рассказала. Он выслушал меня с плохо скрываемым раздражением.
– Ладно, посмотрим, как у вас пойдут дела, – сказал он. – Честно говоря, я не вижу смысла обучать женщин пилотированию, не говоря уже о пилотировании таких самолетов, как у нас. – Он показал за окно, на выруливающий на взлетную полосу громоздкий трехмоторный гигант, мгновенно узнаваемый по низко посаженным широким крыльям, гофрированной металлической обшивке и отдаленному сходству с быком.
– Это «Юнкерс-пятьдесят два», полковник.
– Хм-м… да. Впрочем, «юнкере» легко отличить от других машин. Позвольте мне заметить, что пилотирование пассажирского самолета не имеет ничего общего с управлением двухместным «клеймом». Или планером.
– Я знаю, герр полковник.
– Действительно? – Он пристально смотрел на меня с явной целью привести в замешательство. Хотя он сидел за столом, а я стояла, мне казалось, что я пигмей рядом с ним.
– Мы не собираемся делать вам никаких скидок, – внезапно пролаял он. – К вам будут относиться точно так же, как к мужчинам.
– Благодарю вас. Именно этого я и хочу.
– Неужели? В нашей школе соблюдается военная дисциплина. Вы это понимаете?
– Так точно, герр полковник.
– Вы понимаете, что это значит?
– Простите, герр полковник?
– Это значит, прежде всего муштровка. По-вашему, вы способны выдержать муштровку!
– Постараюсь, герр полковник.
Начальник авиашколы внимательно рассматривал меня. Он явно не понимал, за какие грехи ему послано такое наказание.
– Хорошо, – сказал он, поднимаясь. Он протянул неприятно длинную руку в безупречно чистом сером рукаве и нажал на кнопку звонка на своем столе. Потом сказал: – Вас проводят в вашу комнату. Мы вынуждены разместить вас в здании на другом краю аэродрома, не в мужские же казармы вас селить. Я искренне надеюсь, что вы не станете нарушать дисциплину. А если нарушите хоть раз, фройляйн, вы вылетите отсюда прежде, чем успеете понять, что произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Пребывали ли мужчины, державшие в своих руках мою судьбу, в замешательстве? Думаю, нет. Думаю, они просто вели себя в высшей степени цинично. Они просто использовали меня.
Я расхаживала по комнате, засунув руки в карманы брюк (я обычно предпочитала брюки), и размышляла обо всем этом. Внезапно мне в голову пришла такая дерзкая и такая уместная мысль, что я не сумела сдержать радостной улыбки.
– Как по-вашему, они сочтут возможным выразить свою благодарность как-нибудь иначе?
– Полагаю, да.
– Я хочу поступить в авиашколу в Штеттине, где готовят пилотов гражданской авиации.
Он был потрясен.
– Но туда принимают только мужчин!
– Понятное дело, – сказала я. – Именно поэтому для поступления мне необходима помощь министерства.
Если они используют меня, я буду использовать их. И я поступила в штеттинскую авиашколу. Наверное, я действительно им нравилась. А возможно, они просто хотели преподать мне урок. В любом случае – я поступила.
Перед отъездом в Штеттин я навестила родителей. За все время своей работы в институте я приезжала домой только раз, на Рождество. Разумеется, Рождество сопряжено с известными ритуалами, и они – вкупе с присутствием Петера – избавили меня от сколько-либо серьезных разговоров с отцом.
Я решила, что должна попытаться уладить наши с ним отношения. Рано или поздно он непременно сменит гнев на милость. Теперь, когда я начала хорошо зарабатывать, он наверняка посмотрит на вещи шире. Я думала не только об этом.
Когда мы с мамой сидели у камина и пили чай из чашек костяного фарфора, приберегавшихся для особых случаев, она сказала:
– Ты знаешь, отец интересуется твоими делами. Он хранит все газеты, где о тебе пишут. И он всегда читает твои письма.
– Именно поэтому он никогда мне не пишет?
– Ну, ты же его знаешь.
Я осталась с отцом наедине после обеда.
– Итак, довольна ли ты своей работой? – сказал он со своего рода грубоватой приветливостью, за которой, казалось, скрывалось еще что-то. – Она оправдала твои ожидания?
– Она мне нравится, – сказала я. – О большем я и не мечтала.
– Хм-м… – Я видела, что он ожидал такого ответа и что последний привел его в раздражение. – Похоже, ты преуспеваешь. Летаешь здесь, летаешь там. Ты уже много где побывала. – Он бросил на меня взгляд, значение которого я не поняла. – Тебе понравилась Финляндия?
– Я мало чего видела. Мы много работали.
– Не сомневаюсь. Вряд ли они отправили тебя туда просто повеселиться. – Он помолчал. – Это стратегически важная позиция.
– Финляндия?
– Я полагал, ты это понимаешь.
Мне это не приходило в голову. На самом деле я не вполне поняла, о чем он говорит. Но он поколебал мою уверенность, причем намеренно.
Я положила на стол конверт.
– Что это? – спросил он.
Он вскрыл конверт. В нем лежал чек, выписанный на счет моего банка в Дармштадте.
– Я обещала, что верну деньги, потраченные на мое обучение, когда начну работать, – сказала я.
Отец недоверчиво посмотрел на меня:
– И это?…
Я сразу осознала свою ошибку. Но упрямо сказала:
– Теперь я хорошо зарабатываю и могу позволить себе…
– Ты явилась сюда, чтобы оскорбить меня? – осведомился он.
Возможно. Я сама не знала. Да и плевать хотела, поскольку вдруг разозлилась.
– Как ты могла подумать, что я приму от тебя деньги?
– Отец, я действительно хотела вернуть тебе долг!
– Я тебе не позволю. Каждый отец обязан обеспечивать своих детей.
– В таком случае почему ты всегда говорил, что зря тратишь на меня деньги?
– Каждый отец вправе возлагать на своих детей определенные надежды.
– Ты всегда мешал мне поступать правильно! – выкрикнула я.
– Ты невыносима, – холодно сказал он. – Ты даже не в состоянии держать себя в руках.
Он взял чек своими сильными пальцами и разорвал его.
– Мне не нужны твои деньги, – сказал он. – Я бы не принял их в любом случае, но могу добавить, что мне также не нравится их источник.
Начальником штеттинской авиашколы был полковник с худым, покрытым шрамами лицом и с моноклем в глазу.
– Министерство в мудрости своей зарезервировало для вас место на курсе, – сказал он по моем прибытии. – Я не вправе оспаривать решения министерства, но плохо представляю себе, как вы справитесь. Какой у вас опыт по части пилотирования?
Я рассказала. Он выслушал меня с плохо скрываемым раздражением.
– Ладно, посмотрим, как у вас пойдут дела, – сказал он. – Честно говоря, я не вижу смысла обучать женщин пилотированию, не говоря уже о пилотировании таких самолетов, как у нас. – Он показал за окно, на выруливающий на взлетную полосу громоздкий трехмоторный гигант, мгновенно узнаваемый по низко посаженным широким крыльям, гофрированной металлической обшивке и отдаленному сходству с быком.
– Это «Юнкерс-пятьдесят два», полковник.
– Хм-м… да. Впрочем, «юнкере» легко отличить от других машин. Позвольте мне заметить, что пилотирование пассажирского самолета не имеет ничего общего с управлением двухместным «клеймом». Или планером.
– Я знаю, герр полковник.
– Действительно? – Он пристально смотрел на меня с явной целью привести в замешательство. Хотя он сидел за столом, а я стояла, мне казалось, что я пигмей рядом с ним.
– Мы не собираемся делать вам никаких скидок, – внезапно пролаял он. – К вам будут относиться точно так же, как к мужчинам.
– Благодарю вас. Именно этого я и хочу.
– Неужели? В нашей школе соблюдается военная дисциплина. Вы это понимаете?
– Так точно, герр полковник.
– Вы понимаете, что это значит?
– Простите, герр полковник?
– Это значит, прежде всего муштровка. По-вашему, вы способны выдержать муштровку!
– Постараюсь, герр полковник.
Начальник авиашколы внимательно рассматривал меня. Он явно не понимал, за какие грехи ему послано такое наказание.
– Хорошо, – сказал он, поднимаясь. Он протянул неприятно длинную руку в безупречно чистом сером рукаве и нажал на кнопку звонка на своем столе. Потом сказал: – Вас проводят в вашу комнату. Мы вынуждены разместить вас в здании на другом краю аэродрома, не в мужские же казармы вас селить. Я искренне надеюсь, что вы не станете нарушать дисциплину. А если нарушите хоть раз, фройляйн, вы вылетите отсюда прежде, чем успеете понять, что произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116