– Забудьте о своих служебных обязанностях, Риттер. Мы на вечеринке.
– Вся ваша жизнь – сплошная вечеринка, Эрнст. Вам еще не надоело?
Эрнст слишком удивился такому откровенно оскорбительному высказыванию, чтобы найтись с ответом.
– Через семнадцать лет после войны у нас наконец появились военно-воздушные силы, – сказал фон Грейм. – А наш самый блестящий пилот не служит в них.
– Риттер, между нами говоря, я по природе своей человек не военный.
– Шестьдесят два успешных боевых вылета и орден «За боевые заслуги»?
– Я не военный человек.
– Знаю, – сказал фон Грейм. – Мы не испытываем недостатка в военных людях. Вы нужны нам в качестве специалиста, а не в качестве военного.
– Но чем я буду заниматься? Я ненавижу канцелярскую работу.
– Вас устроит должность инспектора истребительной авиации?
Название должности звучало заманчиво, ласкало слух. Он прогнал искушение.
Фон Грейм сказал:
– Нам нужны новые люди со свежими идеями, Эрнст.
Соблазн был велик. Он представил себе, как все может сложиться, возможные перспективы самореализации.
Он взял развязный тон:
– И сколько же вы собираетесь платить мне как инспектору авиации? Я зарабатываю двести тысяч марок в год. Я не могу принять ваше предложение.
Лицо Риттера приняло сардоническое выражение. Что-то в его молчании глубоко уязвило Эрнста.
Он постучал пальцем по своему нелепому клоунскому носу, запоздало осознав, что такой жест можно истолковать как оскорбление.
– Вот моя форма, – сказал он.
– Будем надеяться, некоторые в состоянии увидеть, что за ней скрывается, – произнес фон Грейм и, вежливо извинившись, отошел прочь.
Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него. Устанавливаю триммер, отстегиваю привязные ремни и поворачиваюсь в кресле. В слабом свете я с трудом различаю его лицо. Осунувшееся, с полузакрытыми глазами.
Я пытаюсь вспомнить, когда ему в последний раз перевязывали ногу, но часы и дни смешались в моей голове, и я не в силах восстановить последовательность событий. Делали ли перевязку в Рехлине? Было ли там время для этого?
Я смотрю на него – гордого, упрямого, одержимого навязчивой идеей, исполненного решимости ценой невыносимых мук выполнить бессмысленное задание – и думаю, что он вовсе не плохой человек, а напротив, человек, который некогда обладал многими хорошими качествами, но отказался от всего хорошего за ненадобностью.
Где-то наверняка возвышается огромная гора, Монблан мусора, где свалено все хорошее, от чего отказалась Германия.
На очередной вечеринке, под музыку Моцарта в исполнении очередного трио, Эрнст дотронулся до украшенного галуном рукава фон Грейма.
– Мы можем поговорить?
Поговорить можно было только в машине Эрнста.
Они сидели в своих пальто в холодном, пахнущем кожей салоне автомобиля и смотрели, как снег падает на продолговатый капот, сглаживая прямоугольные очертания последнего. Через лужайку, за сверкающими золотым светом высокими окнами с раздвинутыми шторами, продолжалась вечеринка.
– Сигару?
– Спасибо. У вас всегда все лучшее, Эрнст. Вы человек расточительный, надо признать.
– Возможно, мне недолго осталось быть расточительным.
Вспыхнула спичка. Прикурив, Эрнст немного опустил стекло и щелчком выбросил спичку. В салон ворвалась струя холодного воздуха, и несколько снежных хлопьев опустились ему на лицо. Он слизнул снежинку с губы.
– Вы решили пойти к нам? – спросил фон Грейм.
Эрнст часто мысленно репетировал ответ, но все же замешкался на мгновение, словно человек, в решающий момент испугавшийся нырнуть в воду.
– Да.
Итак, он сделал это. Он даже не испытал облегчения. Лишь на секунду возникло ощущение, будто темная вода смыкается над ним.
– Эрнст, вы не представляете, как я рад. Вы не пожалеете.
– Конечно, пожалею. – Эрнст легко похлопал ладонью по баранке. – Мне придется продать это.
– Вы не можете ездить на двух машинах одновременно.
– Тоже верно. Пожалуй, я продам спортивный автомобиль. Сколько вы собираетесь платить мне как инспектору истребительной авиации?
– Тринадцать тысяч марок в год.
– Боже мой, мне придется продать кота.
– Или съесть.
– Вполне возможно, дело дойдет и до этого. Мне предстоит заниматься канцелярской работой?
– Возиться с бумажками придется. Но большую часть времени вы будете инспектировать аэродромы.
– Летающий чиновник?
– Летающий чиновник. Серьезно, вас это устроит, вот увидите. Мильх введет вас в курс дела.
– Мильх в курсе всех дел, верно?
Эрнст спросил без всякой иронии. Фон Грейм немного помедлил с ответом, а потом промолвил:
– Да, верно.
В дальнем окне дома они увидели массивную фигуру Толстяка. Он произносил речь. Вечеринка устраивалась по случаю его дня рождения. Именинника завалили подарками.
– Надо бы пойти туда, – сказал Эрнст.
– Он не заметит нашего отсутствия, – сказал фон Грейм.
– Каков он как начальник?
– Не по годам развитой ребенок, – сказал фон Грейм. – Никогда не думайте, что он что-то знает. Никогда не думайте, что он чего-то не знает. Если вы где-нибудь повторите мои слова, я лишусь головы.
Эрнст ответил откровенностью на откровенность:
– Знаете, после войны его исключили из Общества ветеранов имени Рихтхофена за фальсификацию своего списка успешных боевых вылетов.
– Правда? Бьюсь об заклад, стенограммы того совещания в архивах общества уже нет.
Фон Грейм продолжал посмеиваться на всем пути к дому, где Толстяк встретил их широкой улыбкой и быстрым пронзительным взглядом и всучил каждому по стаканчику бренди своими пухлыми белыми руками, усеянными золотыми перстнями.
Фон Грейм оказался прав: поначалу работа в министерстве действительно пришлась Эрнсту по вкусу. Он понимал, что от него требуется, и делал это. Инспектировал истребительные эскадрильи он очень просто: садился в свой «физелер-шторк» и летел в расположение части, чтобы посмотреть, как там идут дела. Пилоты разговаривали с ним, рассказывали о своих проблемах. Обычно проблемы являлись результатом чиновничьей тупости, и чаще всего Эрнст мог их решить. А если не мог, передавал вопрос на рассмотрение фон Грейму.
С деньгами была беда, но Эрнст так и так никогда не умел тратить деньги с толком. Он продал свою «испано-сюизу» и свою яхту.
А еще – форма. Ну разумеется: нельзя же инспектировать истребительные эскадрильи в штатском. Эрнст снимал форму сразу по возвращении домой.
Пять месяцев прошли благополучно. Потом во время одного учебного воздушного боя разбился самолет. На борту находился Вефер, начальник штаба авиации. В министерстве произошли серьезные перестановки.
Эрнста вызвали на встречу с Толстяком, в берлинскую резиденцию последнего – недавно отремонтированную виллу, расположенную на территории прусского министерства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116